Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)
На следующий вечер крепко напился. С гэшечкой по городу, впрочем, не бегал. Даже в руки ее не брал. Хотел, но не решился. Однако удаленные снимки каким-то образом восстановил. И, в общем, правильно сделал. Отличные все-таки кадры.
Неделю спустя началась оттепель, и город был залит водой. И сам же в этой воде отражался, мутными талыми ручьями стекал вниз по холмам, смешиваясь с черной прошлогодней листвой, яркими конфетными обертками, лоскутами по-апрельски голубого неба, окурками, голубиными перьями, облачной мишурой.
На работе как назло были выходные – целых три подряд. Взял камеру и пошел на улицу, куда деваться.
Да и зачем, собственно, куда-то деваться? На крышу-то никто палкой не гонит. Сейчас все самое интересное творится на твердой, надежной, восхитительно мокрой земле.
После первой прогулки оставил почти полсотни снимков из почти тысячи. После второй – еще примерно столько же. Жалко выбрасывать по-настоящему удачные работы, даже если они никому, кроме тебя самого не нужны.
Хотя бы потому, что те, кому не нужны такие классные фотографии, просто не имеют значения. Их, можно сказать, вовсе нет.
После этих прогулок отходил долго, как от запоя. Недели две камеру в руки не брал – совершенно добровольно. В смысле, без специальных волевых усилий. А потом уехал на съемки в Венгрию, и гэшечке пришлось остаться дома, нравится ей это или нет. Потому что работа есть работа, не до баловства. Хорошо если на сон время останется.
Локти потом кусал. Времени действительно совершенно не было, но все равно очень скучал.
Ближе к лету заметил, что постоянно таскает камеру с собой, даже за хлебом без нее не выходит. Благо компактная, отлично помещается в кармане куртки или жилета. Ну, выпирает, конечно, как будто яблок в соседском саду наворовал. Но кому какое дело, что там у человека в карманах. А гулять по городу без камеры и правда глупо, потому что никогда заранее не знаешь, где тебя поджидает россыпь зеркальных осколков в траве, или пыльная витрина с толстым двойным стеклом, или просто черный автомобиль, в лакированном корпусе которого отражаются причудливо искривленные фрагменты башен соседнего дома. Жалко, безумно жалко просто так проходить мимо. Совершенно невыносимо. Даже сердце начинает болеть.
Осенью как-то внезапно обнаружил, что остался совсем один. И дело даже не в том, что почти все время забирала работа, а жалкие, но драгоценные его огрызки доставались гэшечке, целиком, без остатка. Просто как-то не о чем стало говорить с людьми. Все самое важное происходило сейчас за пределами слов. А тратить себя на пустую болтовню было жалко. Человек не так уж велик. И делить себя приходится, как кусок хлеба в голодный год. Ясно, что на всех не хватит, поэтому отдаем тому, кого действительно любим. Зачастую только в этот момент и выясняем кого.
Первый снег в тот год выпал рано, еще в октябре. Потом, конечно, растаял, но сперва было несколько великолепных абсурдных дней с красными кленовыми листьями на белоснежных газонах, розами и гортензиями, торчащими из сугробов, школьниками, несущимися на лыжах и санках мимо по-летнему зеленых зарослей сирени.
Был близок к тому, чтобы взять больничный, но все-таки удержался. Тем более один из снежных дней все-таки пришелся на выходной.
В тот день впервые подумал, как здорово было бы залезть на крышу и поснимать заснеженный город сверху. Просто так, без спецэффектов, для себя. Неизвестно, случится ли еще хоть раз на нашем веку такая красота.
Но решился на вылазку только следующим утром, перед работой. Все-таки очень страшно на эту чертову крышу лезть. А необходимость быть в студии не позже десяти утра почему-то казалась своего рода гарантией безопасности, дополнительным страховочным шнуром. Человек, которому надо вовремя успеть на работу, не может свалиться с крыши, точка.
…Ну и действительно не свалился. И даже в штаны не наложил, хотя к тому шло. Зато сделал полсотни прекрасных кадров, почти одинаковых, потому что страх практически не позволял ему передвигаться и даже поворачиваться в разные стороны.
Но понять замысел покойного хозяина гэшечки все-таки успел. Ну или только думал, что понял.
Штука в том, что дом его был самым низким в квартале. Соседние гораздо выше. Заранее можно вообразить, как причудливо будут отражаться их декоративные башенки и печные трубы в зеркалах, если притащить их сюда и разложить…
Нет, стоп. Никто ничего никуда не потащит. И не разложит. Потому что лично я обосрусь еще до начала операции. А попросить некого.
Иногда одиночество даже на пользу.
Зеркала, конечно, не покупал. Ни за что в жизни не сделал бы такую глупость. Беда в том, что несколько больших, неровно обрезанных кусков зеркала появились в подъезде сами, примерно в середине ноября. И стояли там до декабря, никто их не выносил и не забирал.
В начале декабря у него сдали нервы. Надел рабочие перчатки и вышел в подъезд, чтобы вынести эти чертовы зеркала на помойку. Но вместо этого почему-то потащил в дом. Сложил в кладовой наверху. Попытался было объяснить себе, как эти обрезки пригодятся в его холостяцком хозяйстве. Но объяснения звучали так неубедительно, что оборвал себя, не дослушав.
А потом пошел снег.
…Ночь была бела, светлее иного пасмурного дня, и метель кружила над городом, и веселый западный ветер по-разбойничьи свистел в трубах. От этого свиста не мог заснуть до утра, ворочался с боку на бок, прикидывая, какой вид на город открывается сейчас с его крыши. Но, конечно, никуда не полез.
Потому что если уж решил лезть на чертову крышу, нужны подходящие ботинки. Такие, чтобы не скользили на этом прекрасном снегу. И еще нужна страховка. Нет, правда, есть же всякое специальное снаряжение. Для альпинистов, верхолазов и прочих психов, желающих как можно дольше оставаться живыми. Обязательно должно быть.
Совершенно в этом не разбирался, но дал себе слово изучить вопрос. И только потом лезть на крышу – если уж так приспичило. Будет на твоем веку еще метель. И не одна.
К середине января успел не только разобраться с теорией, но и вгрохать в снаряжение кучу денег. И пару раз опробовать его в относительно безопасной обстановке, на скалодроме, где уже несколько лет тренировался один из коллег. Как всякий настоящий энтузиаст, он был готов возиться с новичком, сколько понадобится. Очень повезло.
Иными словами, к середине января он был готов ко всему. В смысле к новой метели. Хоть и надеялся, что ее в этом году больше не будет. Очень не хотелось превращаться в безумца, готового на все ради нескольких фотографий, которые, скорее всего, никто никогда не увидит.
Но, конечно, пришлось.
…Думал, полночи ползал по крыше, раскладывая зеркала. Потом, посмотрев на часы, выяснил, что управился за десять минут. Удивительная все-таки штука время.
Насчет отражений, скорее всего, догадался правильно. Фантасмагорические вышли картинки, особенно в сочетании с метелью. Так не бывает. По крайней мере, не на этой земле. Ну так для того и нужна фотография – чтобы документировать невозможное. Иного смысла в ней нет, потому что возможное существует и так, без дополнительных усилий. Это он понял еще летом. Или даже весной. Неважно, когда.
Страшнее всего было подняться с четверенек на ноги и выпрямиться в полный рост. Страховка страховкой, но ужас-то никуда не делся. А его природа иррациональна, разумными доводами не проймешь. Только неразумными, вроде необходимости сделать несколько фотографий – темных, мутных, зернистых изображений великолепного зимнего города, гроздьями свисающего с небес, вечно летящего куда-то через ветер и снег, вместе с ветром и снегом, вместо них.
Фотографировал, в голос воя от страха. К счастью, ветер выл громче. Повезло.
Дома выпил стакан коньяка. Залпом, не поперхнувшись. Почти не ощутил крепости, только в горле стало горячо. Колоссальным усилием воли заставил себя снять ботинки, с одеждой возиться не стал. Упал и уснул, прижимая к животу камеру, как будто она могла убежать.
…С утра смотрел давешние снимки на большом экране. Ни одного не выкинул. Нельзя сказать, что остался доволен собой, но только потому, что не было такой постановки вопроса. Вместо: «Я это сделал», – думал: «Все так».
Наверное, был счастлив. Или что-то вроде того.
Несколько дней не брался за камеру. Потому что, во-первых, было много работы. А во-вторых, просто устал. Не столько от самого фотографирования, сколько от вдохновенного себя. Человек невелик, слишком много счастья сразу в него не помещается. Поэтому иногда приходится ждать.
