Деймон Найт - Сумерки людей
На приеме у Мелькера, как всегда, толпилась самая пестрая публика. Сам Мелькер, как ни странно, тоже был здесь — мерзкий гном с воистину отвратительной бороденкой. Покои он занимал обширные, но порядком обшарпанные, ибо, несмотря на какие-то связи в армии, сам Мелькер (так, по крайней мере, казалось Дику) был полный нуль. И почему на его субботние приемы стекался чуть ли не весь Орлан, оставалось для Дика неразрешимой загадкой. Но раз все ходят, значит, надо ходить. Увеселения, впрочем, были здесь вполне приличные — сегодня, к примеру, выступила весьма искусная танцевальная пара и комик, некогда приписанный аж ко Двору. Но ближе к одиннадцати вечер, как всегда, превратился в невыносимую скучищу. Все хорошенькие женщины начали расходиться, официанты вместе с напитками вдруг куда-то запропастились, а внимание публики стали тщетно пытаться привлечь разные старперы вроде полковника Розена. Доблестный полковник в тысячу первый раз принялся пережевывать славные эпизоды войны за Установление Порядка. По всей гостиной люди тут же принялись зевать от скуки. В этот самый момент Дик вместе с компашкой знакомых обычно испарялся в поисках более интересных собеседников женского пола.
Но на сей раз стоило только Дику направиться на выход, Клай ухватил его за рукав.
— Куда ты так рано? Погоди.
Дик кивнул в сторону полковника Розена, что командным голосом вещал с другого конца зала про какую-то дребедень, и недоуменно спросил:
— Что, этого слушать? Нет уж, уволь. Но Клай упорно не отпускал его рукав.
— Потерпи. Я зря говорить не буду.
Заинтригованный и озадаченный, Дик подыскал себе свободное местечко и принялся внимательно наблюдать за происходящим. Еще какое-то время картина становилась только все более и более безрадостной. А потом, когда из зала вывели одного вдребезги пьяного гостя, атмосфера вдруг чудесным образом изменилась. Полковник Розен заткнулся и налил себе бокальчик неразбавленного, меж кресел опять засновали официанты, послышались невнятные разговоры и негромкий смех. Даже люстры стали, казалось, ярче.
Дик огляделся. Большую часть публики составляли теперь зрелые мужчины. Юнцов и стариков было совсем немного. Женщин осталось всего трое — две пристроившиеся бок о бок солидные матроны, каждая с личным лакеем под рукой, а в дальнем углу — молоденькая, но уж больно невзрачная девушка.
Расположившийся у камина Мелькер, привлекая внимание окружающих, позвенел бокалом о бокал.
— Дамы и господа, — начал он, — предмет нашего сегодняшнего обсуждения — «Рабство». Полковник Розен, не затруднит ли вас для начала изложить традиционный взгляд на проблему?
Дик еле слышно застонал. Тем не менее Розен, лысый здоровяк на шестом десятке, возмущенно на него покосился. Потом все же начал: — Рабство представляет собой институт, присущий любому цивилизованному обществу — от глубокой древности до наших дней. В широком смысле можно сказать, что ни одна эпоха расцвета науки и искусства не обходилась без принудительного труда — то есть без рабства. Следует различать…
— Протестую! — воскликнул бравый смуглокожий мужчина, энергично грозя Розену своей курительной трубкой. — Не станете же вы утверждать, что средневековый крестьянин был рабом!
— Обязательно стану.
— Но он был не рабом, а крепостным. Тут существенная разница. Крепостной приписывался к определенному наделу земли…
— Совсем как тыква, — негромко сострил кто-то над самым ухом у Дика.
— …и продать его можно было только вместе с этим наделом. Тогда как раб являлся безраздельной собственностью хозяина, и тот мог продать его, когда заблагорассудится.
— Председатель постановляет, — вмешался Мелькер, — что полковник Розен вправе называть крепостного рабом, если ему так угодно. Пожалуйста, продолжайте, полковник.
Дик обернулся и увидел, что к нему вместе со своим креслом пододвигается Клай.
— Что тут происходит? — шепотом спросил он.
— Собрание Философского клуба, — ответил Клай. — Заткнись и слушай. Может, что и усвоишь.
— Итак, — продолжил полковник, — следует различать системы индивидуального рабства, классового рабства и рабства машинного. Последнее, введенное в эпоху так называемой Индустриальной революции, положило конец обычной практике индивидуального рабства в Европе и Америке, однако породило новую форму классового рабства, а именно — рабство промышленное. Впоследствии…
— Минутку, полковник! — вдруг с жаром воскликнула юная дурнушка. — Люди тогда были свободны! На Североамериканском континенте царила демократия! Люди могли по собственному усмотрению менять место работы!
— Но работать-то им все-таки приходилось! — коварно заметил полковник.
— Ну, если так ставить вопрос… да, при тогдашней денежной системе они вынуждены были работать, чтобы получать доллары. Но это же совсем другое дело! У них был выбор! Выбор! Как вы не понимаете…
— Выбор у них был один-единственный — работать или голодать, — отрезал полковник. — А разница между…
— Нет, это невыносимо! Поймите, полковник! Эти люди были самыми высокооплачиваемыми работниками в истории человечества! У них были телевизоры, автомобили…
— Ха! — разгорячился в ответ и Розен. — У моих рабов тоже есть телевизоры! А автомобили им ни к чему. Впрочем, если понадобятся — на здоровье! Но факт остается фактом. Распоряжаться собственным временем те люди не могли! Тут-то и кроется существенная разница между свободным и рабом — как его ни назови. Крепостным ли, батраком, вилланом, фабричным рабочим…
— Солдатом, — вдруг вставила одна из матрон. Розен побагровел и заиграл желваками.
— Простите, леди, но я — человек обеспеченный. И служу добровольно. Я в любой момент могу подать в отставку…
— Призываю миссис Максвелл к порядку, — негромко, но твердо рассудил Мелькер. — Председатель также доводит до сведения мисс Флавин, что согласно собственному определению полковник вправе называть рабами и фабричных рабочих. Итак, полковник, полагаю, вы уже недалеки от окончательного вывода?
— Именно. Если мне дадут его сделать, — буркнул Розен. — Итак, машинное рабство, или рабство машины, приветствовалось как великое достижение цивилизации. Считалось, что оно устранит нужду в человеческом рабстве и сделает всех свободными людьми. Одним словом — чем больше работы у машин, тем больше досуга у людей. — Тут сразу человек пять нетерпеливо подняли руки, но председатель их проигнорировал. — А теперь рассмотрим Гамно, последнее достижение машинного рабства…
— Не рабства, а производства… — опять возбужденно начала мисс Флавин, но Розен махнул ей рукой, призывая дать ему закончить.
— Еще одну минуту! Итак, Гамно выполняет все функции машин Индустриальной эпохи, исключая тем самым необходимость в человеческом труде. Гамно генерирует энергию, производит абсолютно все, начиная от реактивных самолетов и кончая зубными щетками. Оно может заменить любую деталь любого механизма. Причем все это при нулевых затратах на сырье и материалы и при абсолютном минимуме контроля со стороны человека. Но… — Тут полковник выдержал эффектную паузу. — Гамно не может убрать комнату, застелить постель или соорудить вам, мисс Флавин, прическу. Также оно не способно носить оружие. А ведь чем больше у вас досуга, тем выше ваша потребность в бытовых услугах. Так что вот вам результат: машинное рабство порождает рабство человеческое. И вот вам доказательство: теперь мы достигли самого высокого отношения количества рабов к количеству свободных за всю историю человеческого общества. Примерно пятьдесят к одному. А здесь, в Орлане, вообще триста к одному. Вы, господа моралисты, можете сколько угодно спорить, но факт остается фактом. Так есть, и иначе быть не могло. — Под рукой у полковника оказался добрый бокал спиртного. Розен поднял его в ироническом салюте, осушил до дна и со стуком поставил на место.
— Хорошо-хорошо. — сказал Мелькер, звоном бокалов снова призывая собрание к порядку. — Прекрасно, полковник. А теперь, раз вы бросили такой открытый вызов моралистам, представленным здесь, в частности мисс Флавин, давайте выслушаем и их аргументы.
— Во-первых, — негодующе начала дурнушка, — мы не моралисты, как угодно называть нас прожженному ретрограду полковнику Розену. Мы гуманисты! Это этическая позиция, а если полковнику Розену неведома разница между этикой и моралью, то я не стану тратить время на то, чтобы ему эту разницу разъяснять.
Тут мисс Флавин взяла короткую передышку, но почти сразу же продолжила:
— Итак, полковник Розен только что доходчиво объяснил нам всю неизбежность рабства. Однако в его доводы вкралась одна очень маленькая неточность. Ведь потребовалось пять лет жесточайшей войны и истребления сотен тысяч людей, чтобы установить ту самую так называемую неизбежную систему, которая сегодня нас так прекрасно устраивает. Систему, которая — и с этим не станет спорить даже полковник Розен — отжила свое еще полтора века назад. Да, конечно, Гамно представляет собой венец всего технического прогресса. Разве мы этого не понимаем? Ведь за последние пятьдесят лет не было сделано ни одного мало-мальски значимого технического открытия! Ни одного! И неудивительно, когда перед нами наглядный пример того, что может сделать с миром одно-единственное изобретение — это самое Гамно! Мы уже просто боимся того, что сотворит с нашей так называемой неизбежной системой еще одно подобное изобретение!
