Невил Шют - Крысолов. На берегу
— А-а… — протянула Шейла.
— Как же вы это узнали? Ведь он не говорит ни по-французски, ни по-английски? — спросила мадам Ружерон.
Дети посмотрели на нее с недоумением, даже с досадой: до чего непонятливый народ эти взрослые.
— Он сам сказал, — объяснили они.
— Может быть, он вам рассказал еще что-нибудь о себе? — спросил Хоуард. Наступило молчание. — Он не говорил, кто его папа и мама и откуда он приехал?
Дети смотрели на него смущенные, растерянные.
— Может быть, вы его спросите, где его папа? — сказал старик.
— Так ведь мы не понимаем, что он говорит, — сказала Шейла.
Остальные молчали.
— Ну, ничего, — сказал Хоуард и обернулся к женщинам. — Вероятно, через день-другой дети о нем все разузнают. Надо немножко подождать.
Николь кивнула:
— Может быть, мы найдем кого-нибудь, кто говорит по-голландски.
— Это опасно, — возразила мать. — Тут ничего нельзя решать наспех. Приходится помнить о немцах. — И обратилась к Хоуарду: — Итак, мсье, вы в очень трудном положении, это ясно. Что же вы хотите предпринять?
— Я хочу только одного, мадам: отвезти этих детей в Англию, — с обычной своей медлительной улыбкой ответил старик; на минуту задумался и прибавил мягко: — И еще я не хочу навлекать неприятности на моих друзей. — Он поднялся с кресла. — Вы очень добры, что угостили нас завтраком. Весьма сожалею, что не удалось повидать господина полковника. Надеюсь, когда мы встретимся снова, вы будете все вместе.
Девушка вскочила.
— Нет, не уходите, — сказала она. — Это немыслимо. — Она круто обернулась к матери. — Мы должны что-то придумать, мама.
Мать пожала плечами.
— Невозможно. Кругом всюду немцы.
— Был бы дома отец, он бы что-нибудь придумал.
В комнате стало очень тихо, только Ронни и Роза вполголоса напевали свою считалку. Издалека, с главной площади, слабо доносились звуки оркестра.
— Пожалуйста, не утруждайте себя ради нас, — сказал Хоуард. — Право же, мы и сами отлично справимся.
— Но, мсье… ваш костюм — и тот не французского покроя, — возразила Николь. — Сразу видно, что вы англичанин, с первого взгляда всякому понятно.
Хоуард невесело оглядел себя; да, это чистая правда. Он всегда гордился своим уменьем одеваться, но теперь его хорошо сшитый твидовый костюм явно неуместен.
— Вы правы, — сказал он. — Неплохо бы мне для начала достать какой-нибудь французский костюм.
— Будь дома отец, он с радостью одолжил бы вам свой старый костюм. — Она повернулась к матери. — Коричневый костюм, мама.
Мать покачала головой.
— Лучше серый. Он не так бросается в глаза. — И негромко предложила старику: — Садитесь. Николь права. Мы должны что-то придумать. Пожалуй, лучше вам сегодня у нас переночевать.
Хоуард снова сел.
— Это доставило бы вам слишком много хлопот, — сказал он. — Но костюм я приму с благодарностью.
Опять подошла Шейла, надутая, недовольная.
— Можно, мы сейчас пойдем смотреть танки, мистер Хоуард? — жалобно сказала она по-английски. — Я хочу гулять.
— Сейчас, — ответил он и по-французски объяснил хозяйкам: — Они хотят погулять.
Николь встала.
— Я погуляю с ними, — сказала она, — а вы останьтесь и отдохните.
После недолгого колебания старик согласился: он очень устал.
— Одна просьба, — сказал он. — Может быть, вы на это время одолжите мне какую-нибудь старую бритву?
Девушка повела его в ванную и достала все, что нужно.
— Не бойтесь, — сказала она, — за малышами я присмотрю. С ними ничего плохого не случится.
Хоуард обернулся к ней с бритвой в руке.
— Главное, не говорите по-английски, мадемуазель, — предостерег он. — Маленькие англичане прекрасно говорят и понимают по-французски. Иногда они переходят на английский, но сейчас это опасно. Говорите с ними только по-французски.
Девушка рассмеялась.
— Не бойтесь, cher[71] мсье Хоуард, — сказала она. — Я совсем не знаю английского. Только одну или две фразы. — Подумала и старательно выговорила по-английски: «Глотнуть горячительного полезно», — и, перейдя на родной язык, спросила: — Ведь так говорят про aperitif[72], правда?
— Правда, — вымолвил старик.
Опять он посмотрел на нее растерянно, изумленно. Она этого не заметила.
— А когда хотят кого-нибудь отругать, говорят «пропесочить», — прибавила она. — Только это я и знаю по-английски, мсье. Со мной детям ничего не грозит.
Он внезапно оцепенел от давней муки, спросил очень тихо:
— Кто научил вас этим выражениям, мадемуазель? В нашем языке это новинка.
Николь отвернулась.
— Право, не помню, — смущенно сказала она. — Может быть, вычитала в какой-нибудь книжке.
Хоуард возвратился с нею в гостиную, помог одеть детей для прогулки и проводил до дверей. Потом вернулся в квартирку Ружеронов; хозяйки не было видно, и он пошел в ванную бриться. Потом прикорнул в углу дивана в гостиной и проспал часа два неспокойным сном.
Вернулись дети и разбудили его. Ронни в восторге кинулся к нему:
— Мы видели бомбардировщики! Настоящие немецкие, огромные-огромные, и мне показали бомбы, и даже позволили потрогать!
— И я тоже потрогала! — сказала Шейла.
— И мы видели, как они летали, — продолжал Ронни. — Они поднимались, и приземлялись, и вылетали бомбить пароходы на море! Было так интересно, мистер Хоуард!
— Надеюсь, вы сказали мадемуазель Ружерон спасибо за такую приятную прогулку, — кротко сказал старик.
Дети бросились к Николь.
— Большое-пребольшое спасибо, мадемуазель Ружерон!
— Вы доставили им большое удовольствие, — сказал Хоуард девушке. — Куда вы их водили?
— К аэродрому, мсье. — Она замялась. — Я не пошла бы туда, если бы подумала… Но малыши ничего не понимают…
— Да, — сказал старик. — Для них все это только забава… — Поглядел ей в лицо и спросил: — А там много бомбардировщиков?
— Шестьдесят или семьдесят. Может быть, больше.
— И они вылетают бомбить английские корабли, — сказал он негромко.
Николь наклонила голову.
— Напрасно я повела туда детей, — опять сказала она. — Я не знала…
Старик улыбнулся.
— Ну, мы ведь ничего не можем поделать, так что толку огорчаться.
Снова появилась мадам Ружерон; было уже почти шесть часов. Она успела приготовить суп детям на ужин и устроила у себе в комнате постель для обеих девочек. Троим мальчикам она постелила на полу в коридоре; Хоуарду отвели отдельную спальню. Он поблагодарил хозяйку за хлопоты.
— Прежде всего надо уложить детишек, — сказала она. — А потом поговорим и что-нибудь придумаем.
Через час все дети были накормлены, умыты и уложены в постель. Хоуард и мать с дочерью сели ужинать; он поел густого мясного супа, хлеба с сыром, выпил немного разбавленного красного вина. Потом помог убрать со стола и закурил предложенную ему непривычно тонкую черную сигару из коробки, оставленной отсутствующим хозяином.
Потом он заговорил:
— Сегодня на досуге я все обдумал, мадам. Едва ли мне следует возвращаться в Швейцарию. Думаю, лучше попробовать проехать в Испанию.
— Уж очень далекий путь, — возразила мадам Ружерон.
Некоторое время они это обсуждали. Трудности были очевидны: если он и доберется до испанской границы, нет никакой уверенности, что удастся ее перейти.
— Я тоже много думала, но у меня совсем другое на уме, — сказала Николь. И повернулась к матери. — Жан-Анри Гиневек, — сказала она так быстро, что первые два имени слились в одно: Жанри.
— Может быть, Жан-Анри уже уехал, ma petite[73], — тихо сказала мать.
— Кто это? — спросил Хоуард.
— Рыбак из селения Леконке, — объяснила Николь. — Это в Финистере. У него очень хорошая лодка. Он большой друг моего отца, мсье.
Они рассказали Хоуарду об этом человеке. У полковника за тридцать лет вошло в обычай каждое лето ездить в Бретань. Для француза это большая редкость. Его привлекал этот суровый скалистый край, домики, сложенные из камня, дикий берег и освежал буйный ветер с Атлантического океана. Морга, Леконке, Брест, Дуарненез, Одьерн, Конкарно — вот его любимые места, он всегда проводил там лето. Он обзавелся для этого подходящей одеждой. Отправляясь в море на рыбачьей лодке, одевался как любой бретонский рыбак: парусиновый комбинезон линяло-кирпичного цвета, черная шляпа с широкими отвислыми полями.
— Сначала, когда мы поженились, он и в сабо пробовал ходить, — кротко сказала его жена. — Но натер мозоли, и пришлось от этого отказаться.
Жена и дочь ездили с ним каждый год. Останавливались в каком-нибудь маленьком пансионе и, немножко скучая, гуляли по берегу, пока полковник выходил с рыбаками в море или подолгу сидел с ними в кафе и разговаривал о том о сем.
