Дмитрий Барчук - Новый старый год. Антиутопия
Представляешь, едет пятисотый «мерседес», а у него на капоте корявыми буквами масляной краской начертано БК. Знаешь, что такое БК?
– Нет, – пожал плечами бизнесмен.
– БЕЙ КОММЕРСАНТОВ!
У Смита похолодела спина, он налил в рюмки до краев неразбавленный спирт и спросил ледяным голосом:
– А почему не БЕЙ КОММУНИСТОВ?
– Кишка оказалась тонка на поверку у новых русских. Сытость людей развращает, лень появляется. Да и извечная русская надежда на авось их на этот раз подвела. Большинство думали, что это очередная кампания либералов, на которую можно, как всегда, забить. А ребята-то серьезные пришли к власти, не шутили. Да и спецслужбы, как оказалось, не бездействовали в демократические-то времена. Где надо – досье на каждого имелось. Удар был резким и неожиданным. За пару недель процентов восемьдесят классовых врагов было нейтрализовано. Мы еще масла в огонь подливали. Газеты и телеканалы, которые остались, призывали граждан не сопротивляться закону, а наоборот, кто чувствует за собой вину за неправедно нажитые деньги, лучше пусть сам явится с повинной, тому снисхождение будет. И ты знаешь, многие верили, сами сдавались, валюту и драгоценности несли. Чувство жертвенности в нашем народе сильно развито. Как бараны, безропотно шли на заклание. Перед отделениями милиции выстраивались целые очереди из тех, кто хотел покаяться. И первое время таких на самом деле не расстреливали, а отправляли в лагеря. Потом, видно, некуда стало сажать, и независимо от того, сам ты пришел или привели тебя, всех расстреливали на общих основаниях.
– Неужели никто не сопротивлялся?
– Почему? Находились некоторые отчаянные головы. Кто успел уйти в леса, и сейчас еще понемногу шалят на дорогах, а кто пытался спрятаться в городе, тех давно уже всех отловили. Власти сумели заинтересовать стукачей. Бдительный сосед, вовремя сообщивший о классовом враге, получал долю из реквизированной собственности. Законную десятую часть. Доносительство стало национальной традицией.
У нашего народа в жилах такая течет кровь. Наибольшее удовольствие – насолить соседу. Если у тебя излишки жилплощади и ты не желаешь поделиться ими с государством, ты – тоже потенциальный враг. Если на женщине норковая шуба – в расход ее, буржуйку. Меня однажды на улице патруль задержал только за то, что я толстый. Не поверили революционные милиционеры, что в газете «Серп и Молот» может трудиться человек с такой буржуйской внешностью. Спасибо Надьке, вытащила меня из изолятора, а то худел бы сейчас на лесоповале или того хуже – рыб в Оби кормил бы. В этой стране, чтобы не свихнуться, надо быть законченным пофигистом. Пить и жрать, что дадут, ни о чем не думать, беспрекословно подчиняться начальству и быть морально готовым ко всему. Я уже и стал почти таким. А тут вдруг ты со своими размышлениями о судьбе российской. Эх, давай, дружище, лучше вздрогнем, чего душу-то травить!
Они выпили спирт оба до дна.
Австралиец даже не кашлянул, а влил в себя обжигающую гортань жидкость, словно употреблял ее ежедневно.
– Ну а как ты-то живешь? Не женился еще в третий раз? На какой-нибудь негритянке? – спросил убежденный холостяк Женька и похотливо захихикал.
– Было дело, – признался Георгий. – Но по расчету. Чтобы гражданство Австралии быстрее получить. Она врач. Зовут ее Джейн. Старше меня. Твоя ровесница. Даже не симпатичная. Сейчас работает в Казахстане, в миссии Красного Креста. Я ей заплатил десять тысяч долларов за фиктивный брак. Ей нужны были деньги, чтобы оплатить лечение матери в клинике. А потом мы подружились. Она оказалась прекрасным человеком. Я к ней привык. И разводиться теперь как-то жалко. Но все равно это не любовь. Или с возрастом она меняется? Вот своих российских жен я любил. А Наталью так до сих пор не могу забыть.
– Слушай! – воскликнул Евгений, словно вспомнил нечто очень важное. – А как там, в Австралии, вообще люди живут? Расскажи.
– Ну что тебе сказать, дружище? – ответил, раздумывая, мистер Смит. – На вид они, вроде бы, такие, как мы. Две ноги, две руки, два глаза. А вот внутри – другие. Мудрее, что ли? Конечно, не в плане богоискательства, философствования. Здесь нам равных на планете нету. А в обыденном, житейском смысле. Понимаешь, там многие люди уяснили для себя одну очень простую мысль – жизнь довольно-таки приятная штука, но очень короткая. И не стоит усложнять ее чем-либо. У меня есть много знакомых среди австралийцев, людей очень богатых. Но они почему-то не строят себе ни коттеджей, ни вилл, а самым обычным образом снимают квартиры в доходных домах. Я однажды поинтересовался у Джерри, моего адвоката, чем вызвано его такое поведение. И ты знаешь, что он мне ответил? Он, видите ли, не хочет беспокоиться о замене кранов, труб, ремонте кровли. Пусть это за него лучше делает управляющий доходным домом. А на свои собственные деньги, чем вкладывать их в недвижимость и становиться ее рабом на всю жизнь, он лучше попутешествует по миру, посмотрит, как другие люди живут. У русских же все наоборот. Других таких собственников, как мы, в мире нет. Здесь каждый стремится иметь все свое. Потому что никому, кроме себя, давно уже не верит. И вкалывает ради этого всю жизнь. А потом приходят товарищи из ЧК и национализируют все его добро. А сыновья вновь начинают все заново. Так и проходит жизнь у поколения за поколением. И нет просвета в этом круговороте. И я такой же. У меня сейчас столько денег, что на десять жизней вперед хватит. А я все, как видишь, мотаюсь по всему свету. Остановиться не могу.
– Слушай, а как ты влез в международный бизнес? Надька тебя таким крутым представила!
– Все очень просто. Я же последние два года российских реформ занимался нефтепродуктами. А когда эмигрировал, понял, что в Австралии такого бизнеса, как здесь, никогда не получится. Там надо что-то конкретное, полезное для общества делать. Воздушной кукурузой торговать, машины ремонтировать. А это не по мне. Размах не тот. Мне надо ворочать миллионами, чтобы железнодорожные составы стучали по рельсам и корабли бороздили океан, перевозя мой товар. Таким бизнесом в Австралии занимаются несколько очень серьезных фирм, и то, как правило, те, которые и производят этот самый товар. Рынок между ними давно уже поделен, туда не втиснешься. Да и кому я был нужен с жалкими ста тысячами долларов!
– Ух ты! У тебя уже тогда были такие деньги?! – восторженно воскликнул Женька.
– Чему ты удивляешься? – не понимая товарища, произнес австралиец. – Так когда-то приличная квартира в Обске дороже стоила! А для Австралии это вообще были не деньги. На пару лет скромной жизни едва хватило бы.
– Слушай, а ведь на самом деле было такое время! Тогда еще доллар у нас стоил от шести до тридцати рублей. В магазинах всего было завались. И без карточек, и без талонов! – мечтательно вспомнил Милославский. – А шахтеры железную дорогу перекрывали. Все им плохо жилось. Не знали тогда, что очень скоро за такие протесты новая народная власть их быстренько приструнит огнем из пулеметов и колымскими лагерями. Извини, я тебя перебил, старик. Ну и как же ты заработал свои миллионы?
Георгий смачно хрустнул соленым огурцом и продолжил свой рассказ:
– Убедившись окончательно, что на зеленом континенте ловить мне нечего, я плюнул на необходимый ценз оседлости (в Австралии эмигранты получают гражданство, лишь прожив там безвыездно не менее двух лет) и укатил во Вьетнам.
– Почему именно туда? – удивился Женька.
– Во-первых, я там был до этого. Еще работая в «Серпе и Молоте», я сопровождал делегацию обских промышленников в СРВ. Нас тогда встречали на самом высоком уровне. Я даже познакомился с председателем Торгово-промышленной палаты, членами правительства. А, во-вторых, недалеко от Сайгона в курортном городке располагалось представительство Восточной нефтяной компании, с которой я в свое время весьма тесно сотрудничал. Но и эта поездка могла оказаться безрезультатной. Вьетнамцы и наши бывшие соотечественники охотно угощались за мой счет в дорогих ресторанах, но дальше пустых обещаний дело не продвигалось. Никакой конкретики, сплошная болтовня. Как-то сидели мы в загородном ресторане на берегу Меконга. Это был мой прощальный ужин. Средства, которые я выделил на эту командировку, уже подходили к концу. И завтра я должен был улететь в Сидней. После сытного горячего ожидали десерт и потягивали по чуть-чуть дорогой французский коньяк. И вдруг со стороны реки я услышал чей-то крик о помощи. Я был выпивший и злой. От этой поездки я ожидал так много, а судьба вновь повернулась ко мне задом. Вообще-то я никогда не считал себя каким-нибудь благородным рыцарем. Наоборот, всегда стремился избегать драк и подобного рода приключений. А тут словно какая-то посторонняя сила заставила меня вскочить из‑за стола и перемахнуть через забор ресторана. Я оказался один на темном пустынном берегу тропической реки. Я пошел на стон потерпевшего, проваливаясь чуть ли не по колено в вязком речном иле. Пройдя несколько десятков метров, я обнаружил в зарослях бамбука два мужских силуэта в темной одежде, которые, молча, методично молотили ногами третьего, лежащего на земле человека в белой рубашке, на которой даже в темноте виднелась кровь. Человек катался по песку от одного громилы к другому, тщетно пытаясь прикрыть от ударов слабеющими руками свои почки и печень. Я вышел из зарослей и крикнул по-английски хулиганам, чтобы они прекратили это безобразие, иначе я вызову полицию. Громилы на секунду остановились, но затем, увидев, что я один, оставили свою жертву лежать в луже крови, а сами направились ко мне. При свете луны я увидел, как в руке у одного из них блеснул нож. Я оглянулся, пытаясь найти хоть какую-нибудь палку или камень, чтобы хоть немножко увеличить свои шансы на победу. И, о чудо, буквально у меня под ногами оказался большой черный пистолет. Видно, кто-то из них обронил его в драке. Я поднял его и навел на боевиков. Вид оружие не произвел на них ровным счетом никакого впечатления. Они продолжали приближаться. И я выстрелил. Попал в ногу одному из громил. А другой в это время взмахнул ножом, и я через мгновение почувствовал острую боль в правом плече. Рука с пистолетом опустилась сама собой. Я уже видел перед собой ухмыляющееся лицо крепко сбитого азиата, которое продолжало неумолимо наезжать на меня, и выстрелил прямо в эти наглые ухмыляющиеся губы. Вдруг такая же боль, как в плече, пронзила мою ногу. Я обернулся и увидел, что другой, раненный мною громила, приподнявшись на локте, целится в меня из пистолета. Но я выстрелил первым. И продолжал стрелять, пока в обойме не кончились патроны. И только потом рухнул на песок. Очнулся я в госпитале. На соседней кровати лежал худощавый вьетнамец с благородным, словно выточенным из камня, лицом и, улыбаясь, смотрел на меня.
