Александр Карнишин - Ксенос и фобос
Муж подошел сзади, остановился, не касаясь, перевел дыхание, выравнивая голос, чтобы не сорваться, не закричать:
- И что теперь? Будешь сидеть и ждать? И мы с тобой? А потом - раз...
- Нет, вы езжайте, езжайте. А мне надо оставаться.
Она говорила спокойно и уверенно. А когда повернулась, и он посмотрел в ее глаза, то стало ясно: решение принято. Он ее породу знал. И теща такая же была. Твердокаменная. И где она теперь, теща? Но говорить жене об этом нельзя. Слезы уже были выплаканы. Глаза уже были сухи.
Все. Теперь надо решать только за себя и детей.
- Хорошо, мы поедем одни. Завтра. Или послезавтра.
- Я провожу. Ты только предупреди.
Ну, вот все и решилось. Они в молчании - а что тут обсуждать? - поужинали, потом поели дети, и им было сказано, что завтра они поедут с папой на машине.
- А мама?- тут же спросил младший. Старший промолчал. В его возрасте уже не так тянутся к матери.
- Мама подъедет потом.
По телевизору были фильмы и какие-то концерты. О Молотове в новостях не говорили. Компьютера у них дома не было, потому что считали родители, что компьютер мешает учебе - глупая игрушка. Рано еще покупать компьютер - так говорили они.
Спать легли рано, чтобы пораньше выехать.
Утром Семен Васильевич Косоруков, тридцати пяти лет, русский, считающий себя православным, потомственный токарь, гордящийся этим, зашел в ванную, щелкнул выключателем. Пыхнуло, посыпались осколки.
- Лампа сгорела,- наверное, успел еще подумать он. Точно сказать нельзя, потому что дверь вышибал снаружи старший сын и потом стоял молча, тупо смотря в пустую ванную комнату. Мать туда даже не заглядывала. Она сидела на полу у стены, куда опустилась, когда Семен не ответил на стук. Валентина молчала и не плакала. Она уже знала, что ей делать. После завтрака она повела детей в школу, в свой коллектив, к людям.
***
На фотоснимках, которые лежали, рассыпанные по широкому столу (он всегда хотел напомнить, чтобы стол этот заменили - очень уж неудобно через него перекрикиваться), город выглядел почти таким же, как раньше. Только сравнивая старую и новую съемку можно было заметить блокпосты перед плотиной и у моста, брошенные машины на центральных улицах, обгорелое здание в самом центре, дымы на окраинах. А в остальном все было обычным. Как любой город из космоса.
- Ну, и что мне с этим всем делать? В Интернете, небось, тоже эти снимки уже выложены?
- Кроме закрытых районов,- подтвердил помощник.
- А вот это что?- постучал пальцем по снимку.
- Это машины. Колонны машин.
- И что они там делают?
- Просто стоят.
- Что, опять наши что-то напортачили? Опять мне прикрывать их грехи? Опять траур объявлять?
- Нет, они даже не доехали до границы оцепления. Мы не знаем в точности, что там случилось. Посылать же кого-то на... Ну, на смерть, практически... Без крайней надобности...
- А связь есть у нас с местными?
- Связь есть. Направленный луч.
- Ну, пусть посмотрят, что ли. Все равно им там оставаться. Ведь решили уже...
Помощник черкнул в блокноте, кивнул. Опять замер у угла стола, ожидая распоряжений.
Ну, и какие теперь делать распоряжения? В добрые старые времена, небось, устроили бы тотальную зачистку, выжгли заразу, а потом заявили бы об аварии на опасном производстве, и траур объявили на всю страну. Ордена-медали посмертно, шествия, траурные митинги... А тут, в этой типа демократии нашей...
Да еще надо и с соседями ближними и дальними объясняться, что угрозы для них нет, заразы как таковой нет (или просто ученые все еще найти не могут просто?). Бомбу, мол, мы кидать не будем. И не собираемся.
А они не верят. Все, как обычно. Раз мы говорим - не верят. Ищут тайный смысл.
Европа требует допустить к месту... Как они там назвали, ученые наши?
- Как они назвали это место?
- "Место прокола",- тут же откликнулся помощник. Хороший парень, хоть и стучит кому-то. Надо будет, кстати, разобраться, на кого он работает. Дать поручение.
- Вот-вот. "Прокол" какой-то выдумали.
Фантастику, похоже, тоже любят. А приборами ничего не зафиксировали. И спутник американский висит постоянно - тоже ничего сказать не могут. Но зато и не лезут, потому что и так все видно. И потому что и так с ними поделятся информацией, если что.
Допускать желающих в город все равно придется. Надо будет только процедуру выработать и согласовать. И так, чтобы не было постоянного потока туда-сюда. Послали группу - и ладно. И все. И закрыли дело. Но - только туда.
Кольцо сплошное никак не можем создать. Дороги вроде перекрыли, а сплошняком никак не можем. Сил не хватает. Площадь-то - ого-го!
А вот если бы такое в Москве случилось? Вот где площадь. Вот где народ... Вот где паника...
Опять же лезут все с советами. Что там - с советами, с настоящими требованиями лезут! Боятся они заразы там у себя. После историй с гриппами все боятся заразы. А заразы никакой так и не обнаружено. Боятся еще излучения, а излучения тоже никакого нет. Хотя, никак и никому это не доказать, если уже десятки тысяч... Десятки тысяч! Или больше? И что - десятки тысяч? Умерли? Заболели? Насколько опасно все это? Что не грипп - это понятно. А что? Военные молчат или кивают на ученых. Те говорят, что мало информации, требуют допустить для изучения. А сами смотрят на военных. Мол, не ваше ли там что-то сработало?
По стране уже самосуды пошли. Паника настоящая. А паники нам только и не хватало. Вон, папку из МВД принесли. Сводка впечатляющая. Правда, они у себя подсуетились и письмо свое разослали, чтобы, мол, тех, кто из Молотова, изолировать, а потом направлять обратно в свой город. Партиями такими. Но не везде удается. Жертвы уже есть. И опять - гадость какая! Своих же, своих бьют, а милиция только наблюдает. И зачем нам такая милиция, спрашивается?
Ксенофобия - это когда чужих. А когда своих - как назвать?
Правда, и эти хороши. Какого хрена они бойню в Сочи устроили?
Все каналы повторили кадры с похищенным с набережной пацаном, что силуэты вырезал. Пытали бандиты его. До смерти пытали. А потом их взяли, правда, со стрельбой, на перегоне, да не довезли до изолятора. Фактически отдали толпе на растерзание. Опять же - что, в своих стрелять?
Но идея-то у них была сумасшедшая, конечно. Мол, все, кого тот парень вырезал из черной бумаги, все и пропали. Мол, колдун или инопланетянин или связь какая-то. Вот бандюганы молотовские и послали бригаду "разобраться". Ну, разобрались. По-своему. Ни того парня теперь, ни тех бандюков. А идея сумасшедшая осталась. Одна из тех идей, что подкидывают регулярно. Список уже целый этих идей. Сумасшедших.
Наука же молчит, молчит. Никаких новых данных.
Помощник кашлянул, привлекая внимание.
- Ну?
- Вы назначили Совет безопасности. Осталось пятнадцать минут.
- Спасибо. Ну, я пошел тогда.
Не забыть похлопать по плечу и улыбнуться. Чтобы все было, как обычно.
Хотя, как обычно уже не будет.
И все равно, надо, чтобы было спокойно и улыбчиво. Паники нам только не хватало. И разговоров лишних - тоже. В общем, как в старом школьном анекдоте: ты же директор, сынок!
Глава 10
"Не забудь купить хлеб"! Для двух сотен московских семей ежемесячно этой обыденной фразой заканчивается привычная счастливая жизнь. Дети, старики, мужчины, женщины ненадолго выходят из своих квартир и не возвращаются обратно. На длинные пятнадцать лет их фотографии ложатся в папки с надписью: "Пропавшие без вести". Искать дольше -бессмысленно, считают закон и сотрудники оперативно-розыскного управления ГУВД столицы.
"Комсомольская правда"
Поздняя весна в Прикамье - пожалуй, лучшее тут время года. Не холодно, хотя и дует еще, бывает, с севера вдоль русла, но веет приятной прохладой, а не влажным снежным мозгляком. Уже солнечно. Бывали года, как по заказу, когда даже дожди шли в то время, когда все работали. А как отдыхать, в выходные дни и в праздники - сразу солнце и теплынь.
В "Правде" как-то написал московский корреспондент, что Молотов - тополиный город. Так и было. Когда строили все эти поселки возле производств, связывали их дорогами, то новые жильцы первым делом на субботниках вкапывали рядами те деревья, что наверняка приживутся - тополя. И не те, южные, пирамидальные - они не выживали в суровом климате. И не те, которые называют "черными", карагачами, мелколиственные. А местные - с листьями на нижних ветках в две ладони. И сами ветки - в толщину ноги взрослого человека. Бурь и ураганов тут не случалось, поэтому слабой корневой системой никто тополя не пенял. И вырос среди уральских хвойных лесов город-парк, в котором трехэтажные, а потом и пятиэтажные дома прятались под огромными тополями. Только в новых кварталах высоченные блестящие стеклом башни смотрели свысока на только что посаженные прутики деревьев во дворах.
