Дмитрий Сергеев - Завещание каменного века
– Мне кажется, это справедливый закон, – сказал мальчик.
– Так же считал и я, пока… Пока мои собственные желания совпадали с желаниями большинства. Обещай ничего не предпринимать раньше, чем возвратишься с Земли. Оттого, что пароль будешь знать ты один, никто не может пострадать. Чтобы обрести самостоятельность, Машине необходим длительный срок. Я намеренно оставил ей возможность саморазвития. Но только возможность. Чтобы она проявилась, в мозг Машины необходимо ввести новые знания. Сейчас она знает лишь самое необходимое, достаточное, чтобы справляться с обслуживанием жилых отсеков и подсобного хозяйства. Разделительные барьеры между двумя блоками мозговых клеток поставлены умышленно-нельзя допустить, чтобы все тридцать шесть миллиардов ее нейронов работали слаженно, никем не контролируемые. Но ей оставлена единственная лазейка. Отыскав ее, Машина может выйти из повиновения.
Ты спросишь: ради чего идти на подобный риск? Отвечу: мне нужна была не просто счетная машина, ко творческая. Любое думающее устройство способно на самостоятельное творчество, только обладая свободой выбора. Полностью контролируемая деятельность машины никогда не станет творческой. Мозг Машины во много крат превышает норму, необходимую для выполнения технических и хозяйственных задач на астероиде. Он рассчитан на творчество. Пока эта способность еще не проявлена. Машина-всего лишь тупой, идиотски точный счетчик, способный находить оптимальные решения.
– Когда же она научится творить?
– Не раньше, чем поставит себе собственную задачу. Для этого ей нужно время. Оно может быть сокращено, если в нее ввести дополнительные знания. Потребность приобретать знания задана ей. Но до поры я сознательно ограничил норму информации, держу ее на скудном пайке. Я не хочу, чтобы Машина обрела самостоятельность раньше, чем возвратишься ты и сможешь направлять ее творчество. Секрет, как сохранить над нею власть, я передам тебе. Если ей дать полную волю, она способна наделать бед.
– Но почему? Разве в ее программу не заложены шесть основных правил гуманности? Мы проходили это еще в начальной школе.
– Меня радует твоя любознательность. Ты прав: шесть принципов гуманности заданы ей как обязательная норма – она не может причинить вред человеку или замыслить что-либо во вред ему. Но… Нельзя преступить только законы природы, но не юридическую норму. Попытаюсь объяснить тебе, почему Машина может стать опасной, только для этого придется отвлечься.
Старший мантенеранк приказал мне выдвинуть из стены два кресла. В одно сел сам, в другое усадил племянника. Разговор этот становился мучительно интересным для меня. Полная запись его хранится в глубинном блоке долговременной памяти, я могу воспроизвести ее полностью, если это необходимо. ^
Я сказал:
– Необходимо.
Минуту спустя я услышал голос Виктора, записанный на пленку:
– Вопрос, что такое "свобода воли", не обходила ни одна из философских школ, – такими словами начал Виктор. – Подробно с различиями в толкование этого вопроса ты познакомишься сам. Меня интересовали не философские разноречия и даже не социальная сущность понятия "свобода воли". Я исходил из такого вывода: все ошибки, совершаемые человечеством, вызваны тем, что он утратил кровную связь с остальной природой.
Я считаю ошибочным убеждение, будто человек возвысился над природой и подчинил ее. Природа не выступает против человека сознательно, но законы ее развития таковы, что самовластие одного животного вида, поставившего себя выше других, нарушает естественное равновесие, и рано или поздно этот вид обречен исчезнуть. Человечеству угрожает гибель. На первый взгляд, это может показаться парадоксальным: мы научились создавать условия, необходимые для жизни даже в космосе, могущественная техника с избытком обеспечивает наши потребности в энергии и продовольствии – но именно это и погубит нас. К такому убеждению я пришел давно. Я сделал попытку растолковать опасность на собрании Карста. Они не захотели прислушаться. Тогда я задался целью спасти человечество в одиночку.
– Но почему… почему человечество должно погибнуть? – перебил Виктора племянник.
Голос мальчишки был поразительно знаком мне, как будто эти слова произнес я сам. На мгновение намять озарила вспышка ясновидения: увидел этот же самый зал и Виктора, сидящего на стуле. Тыльной стороной руки мантенераик вытер капельки пота, выступившие на лбу.
Но тут же видение рассеялось. Я снова слышал только голос, записанный на пленку:
– Это нелегко объяснить коротко. Когда получишь образование, ты прочитаешь обо всем в моих записках. Они находятся в потайном сейфе. Основной вывод: вручив свою судьбу технике, передав счетным устройствам – их стали называть мыслящими – значительную долю творческой деятельности, человек начал терять любознательность. Человечество погибнет из-за внутренней опустошенности. С потерею любопытства в самом генетическом коде произошли незаметные изменения – люди становятся пассивными и безучастными. Будущее стало совершенно безразлично нам-нашим чувствам. Даже разум не способен придумать ничего увлекательного – скучные идиллистические картинки сплошного благополучия.
Старший мантенераик надолго замолчал. Мне слышно было, как вхолостую прокручивается пленка, на которой записана тишина этого зала тридцатитысячелетней давности.
Я опять потерял способность сознавать себя Олесовым – превратился в мальчишку.
Я сижу напротив дяди Виктора и мучительно морщу лоб. Разговор заинтриговал меня, я хочу понять замысел дяди Виктора и жду продолжения рассказа.
Наконец он заговорил снова:
– Больше всего меня мучает бессилие найти выход, не прибегая к помощи Машины. Но одного человеческого ума на это не хватит. Я задумал остановить дальнейшую технизацию, но готовлюсь совершить это с помощью техники.
Я сижу на жестком стуле и поражаюсь внезапному ощущению. Все вдруг как бы уменьшилось в размерах. Дядя Виктор представился мне крохотным человечком, я вижу его не рядом, а вдалеке. Он шевелит губами, но слова не достигают моего слуха. Прорываются только отдельные фразы, перебитые длинными паузами. Я никак не могу уловить связи: о чем он говорит?
– …виды, которые в геологическом прошлом населяли Землю. От них человек получил в готовом виде инстинкты.
Изо всех сил стараюсь понять смысл сказанного, но пропускаю мимо ушей целые периоды.
– …Как же людям удалось объединиться в общество в самом начале? Ведь животные побуждения и тогда были не менее сильны, а морали, которая бы принуждала человека обуздывать себя, не существовало.
Дядя Виктор посмотрел мне в глаза, и от страха, что он догадается, что я ничего не понимаю, я морщу лоб и совершенно перестаю слышать его голос. Потом, минуту или вечнбсть спустя, глуховатый ровный голос Виктора достигает сознания:
– …Биологическая мораль – то есть мораль, основанная не на доводах рассудка, а на первородных инстинктах. За долгую историю своего развития животные виды стихийно создали такую мораль. Грубо говоря, инстинкты можно разделить на эгоистические (индивидуальные) и общественные (видовые). Как и любая классификация, это всего лишь условность – сама природа не разделяла инстинктов: накапливались и закреплялись в потомстве лишь те, которые способствовали выживанию. Эгоистические инстинкты по этой условной классификации – насытиться, дать потомство. То есть инстинкты, способствующие выживанию и продлению рода именно данной особи. Видовые – забота о виде в целом – защита детенышей и самок, запрет убивать в свадебной драке соперника…
И опять я вижу тонкие губы Виктора, которые продолжают шевелиться совершенно беззвучно – его голос пробивается ко мне будто сквозь герметический шлем. Машинный зал – просторная каменная гробница, в которой мы оба навечно заключены с ним. Мне хочется только одного – скорее освободиться из этих стен. Я делаю усилие, и снова слышу голос дяди Виктора:
– …Правовые нормы морали, изменяясь в различных социальных условиях, сохраняли неизменную связь с коренными биологическими законами. Человек, нарушивший юридический запрет, угрызение совести испытывал только в случае, если этот запрет подтверждался биологическими нормами. Законы, навязанные силой, не имеющие под собой биологического фундамента древних инстинктов, при их не соблюдении не вызывали угрызений совести, и такие преступники никогда не презирались людьми. Им даже сочувствовали.
Тяжелые словесные формулировки падают в мое сознание бесформенной кучей, не собираясь в понятные мысли. Так камни, не уложенные один на другой и не связанные раствором, не могут составить здания.
– Смутное сознание подсказывало человеку, что он не только частица всего человечества, но и всей живой природы. Это в нем просыпался голос инстинктов. Что же могло освободить человека от этих пут, сотканных природой, сделать его деятельность враждебной всему живому? Знание и разум. Точнее, неполное знание законов жизни, принятое им за исчерпывающее. Ему казалось, что он постиг тайны своего строения и знает свои потребности.
