Керри Райан - Лес Рук и Зубов
Меня охватывает непреодолимое желание причинить боль Трэвису, ранить его в самое сердце: за то, что рука Кэсс, словно обручальные узы, так собственнически стискивает его запястье; за то, что он пробудил во мне эту безумную страсть, а потом вынудил провести ночь с Гарри; за то, что теперь все вылилось в эту отвратительную сцену.
— Скажи им, Джед! — кричу я, чувствуя вопросительный взгляд Трэвиса. — Ты же обещал. Скажи, что Бет уже умерла. Что ты не можешь ее убить и подвергаешь всех нас опасности.
Я не сдвигаюсь с места, хотя вижу, как Джед замахивается. Щека уже горит от его пощечины, но я стою неподвижно, даже пальцем не шевелю.
Трэвис по-прежнему недоумевает и растерянно переводит взгляд с меня на Джеда. Бет просыпается, услышав свое имя, видит наши пристальные взгляды и испуганно садится. Шаль соскальзывает с ее плеч и обнажает гниющую рану.
Гарри взвизгивает, точно подстреленный зверь, падает на колени и ползет к сестре. Трэвис молча стоит и смотрит мне в глаза. Мое тело охвачено жаром: я уже сгораю от стыда и презираю себя всей душой. В отчаянии я разворачиваюсь и бегу прочь.
Одно утешение: Трэвису теперь тоже больно.
* * *Я брожу по тропинкам, сворачивая то на одну, то на другую, оставляя в качестве ориентиров горки камней или веточки. Вот бы найти что-нибудь полезное и принести остальным: тогда бы они простили меня и убедились, что мы идем в правильном направлении, а не бесцельно бродим по Лесу в ожидании смерти от жажды или голода.
Конечно, я ничего не нахожу — передо мной только бесконечная тропа, заросшая ежевикой и сорной травой. Звенья забора оплетены высохшими лозами, которые когда-то собирались цвести, но теперь пожухли.
В конце концов я добираюсь до первой развилки, сажусь на землю и смотрю в чащу Леса. Здесь тихо, звук моих шагов еще не успел привлечь Нечестивых.
— Габриэль? — спрашиваю я тишину, сначала тихо и с опаской, но потом все громче и уверенней: — Габриэль!
Вскоре до моих ушей доносится знакомый звук: словно бы зверь мчится сквозь лесные заросли. Красный всполох — и вот она уже свирепо бросается на забор. Конечно, она отозвалась не на свое имя, а просто на мой голос, отреагировала на сам факт моего существования. Габриэль пришла лишь потому, что хочет меня сожрать. Потому что она голодна, и ей неведомо ничего, кроме жажды человеческой крови.
Удивительно, но она действительно стала двигаться медленнее, как будто ее тело постепенно не выдерживает нагрузки и распадается на части. И все же она яростно кидается на забор и щелкает пастью, надеясь, что я случайно подойду слишком близко.
На миг я всерьез задумываюсь о том, чтобы просунуть палец через забор, прямо ей в рот. Пусть сожрет мою руку и заразит меня. Так я разом покончу с этой тропой и невыносимым влечением, которое съедает меня изнутри.
Я думаю о маме: она где-то в Лесу, и, возможно, мне удастся ее найти. Мне всегда было интересно, узнают ли Нечестивые друг друга, быть может, они подобны одичавшим зверям и в глубине души помнят, что такое любовь.
Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до ногтя на ее мизинце — единственном пальце, который еще не сломан и не разодран в кровь.
— Кто ты? — спрашиваю я.
Ее глаза уже стали голубовато-молочного цвета, она меня не видит.
Слезы струятся по моим щекам, капая на рубашку.
— Как тебе там живется, проще, чем здесь?
Я все глажу и глажу ее мизинец. Она пытается схватить мою руку, но не может: слишком покалечена.
Габриэль чуть выше меня ростом и примерно такого же телосложения. Нас было бы легко принять за сестер, вот только ее нос, когда-то прямой и красивый, сейчас сломан, и кость прорвала кожу.
— Прости, — говорю я.
Мне так хочется верить, что она меня слышит, что она понимает! Но Габриэль только рычит и щелкает зубами, а я все лью и лью горькие слезы.
Наконец я встаю, вытираю лицо рукой и вдруг замечаю на пересечении двух троп что-то блестящее. Прищурившись, я склоняю голову то на одну сторону, то на другую, но больше ничего не вижу. Тогда я подхожу к тому месту, где забор расходится в разные стороны, и пинаю землю ногой.
Что-то тихонько звякает. Я встаю на колени и мокрыми от слез пальцами раздвигаю траву. Вот оно! К нижним звеньям сетки прикручена маленькая железная бирка, точь-в-точь как над рычагом ворот. Не ровно посередине, а чуть правее, примерно на расстоянии вытянутой руки от начала правой тропы.
На ней тоже вырезана какая-то надпись. Я стираю пальцами грязь и ощупываю каждую буковку: «XXIX». А потом из любопытства раздвигаю траву слева от развилки и нахожу там еще одну бирку с надписью: «XXIII».
От удивления я с глухим стуком сажусь на землю. Как и ворота, эти тропы размечены — тут явно есть какая-то система.
В страхе, что все это мне примерещилось, я вскакиваю на ноги и во весь дух бегу к следующей развилке. Легкие отчаянно требуют кислорода, когда я до нее добираюсь, но я без промедлений падаю на колени и принимаюсь рыться в траве и земле, пока не нахожу еще две таблички: по одной у начала каждой ветки. Они, как и прежние, отмечены буквами: «VII» и «IV».
Я закрываю глаза и лихорадочно соображаю, что бы это могло значить, о чем говорят эти буквы. Что их связывает. Но мое сердце колотится слишком быстро, а кровь носится по жилам с такой бешеной скоростью, что я не могу сосредоточиться.
Дрожащими пальцами я вновь и вновь скольжу по загадочным буквам. Вспоминаю надпись на оконном стекле, оставленную Габриэль: прямо перед глазами отчетливо встают буквы «XIV». Это явно какой-то код, надписи на табличках просто обязаны что-то обозначать!
Но система так и остается для меня загадкой. Кусочки мозаики не складываются в картину, как я ни бьюсь. От досады и разочарования я закидываю таблички землей и травой.
Когда солнце повисает над верхушками деревьев, а кожу начинает поджаривать как на медленном огне, я отправляюсь обратно в наш лагерь у тупика, без конца прокручивая в голове буквы.
Габриэль пыталась что-то сказать, начертив их на запотевшем от дыхания стекле. И у меня нет выбора: я должна разгадать ее послание.
На ходу я постукиваю себя пальцами по губам. Мне не терпится рассказать остальным про свою находку. Объяснить, что теперь у нас есть хоть какой-то ориентир. Есть цель.
Я бегу по тропе, ориентируясь по кучкам камней, которыми отмечала дорогу к лагерю, и останавливаюсь только у развилок, чтобы прочесть надписи на табличках. Всякий раз, проводя пальцами по новым буквам, я невольно смеюсь.
Такой радостной и смеющейся я выбегаю из-за последнего угла и вижу на земле Кэсс. В нескольких футах от нее спит Джейкоб, стискивая крошечными ручками Аргуса как напоминание о прежней счастливой жизни.
— Бет умерла, — даже не глядя на меня, говорит Кэсс. — Остальные роют ей могилу. Я не хотела, чтобы Джейкоб видел, как ее обезглавят. Он и так уже всякого насмотрелся.
Вымывая из души мимолетную радость, меня захлестывает волна горя. Я так и не попрощалась с Бет. Я ушла, причинив ей боль.
— Пойду помогу. — Слова даются мне с огромным трудом, горло больно спирает. По щекам уже снова текут слезы.
Когда я прохожу мимо, Кэсс протягивает руку и хватает меня за лодыжку:
— Не надо.
Я падаю на землю рядом с ней и сворачиваюсь в клубок:
— Прости.
Опять я извиняюсь — такое чувство, что теперь мне дозволено произносить только это слово.
Кэсс кивает. У нее такое серьезное, такое мрачное лицо… Это уже совсем другая Кэсс. Моя подруга была сделана из улыбок и солнечного света, она всегда была беззаботной и счастливой. А теперь в ее душе прочно поселилась черная ночь.
Я прячу голову между колен и закрываю руками затылок. Моя находка вдруг перестает иметь какой-либо смысл. Передо мной словно раскрылась черная утроба мира. Реальность вновь напомнила мне, как несправедлива на самом деле судьба. Как бессмысленно пытаться жить в окружении смерти. Вечной, непреклонной смерти.
Солнце заходит за тучу, и мир вокруг нас становится холодным и неприветливым. По кронам деревьев проносится порыв ветра, и листья показывают белую изнанку. Язык обволакивает привкус дождя, а издалека слышатся стоны разбуженных мною Нечестивых. Они услышали мои шаги и идут на запах.
Я принимаю решение ничего не говорить остальным про буквы на железных бирках. Не давать им ложной надежды. Мне больше не хочется видеть истерику Кэсс и нести бремя общих ожиданий.
Вдруг буквы вообще ничего не значат? Что, если тропа никуда не ведет? Вдруг мы разгадаем загадку, найдем решение, а оно снова заведет нас в тупик? Достаточно уже того, что я знаю про размеченные тропы. Искать буквы, которые Габриэль оставила на стекле, я могу и в одиночку.
А может быть и так, что все дороги ведут к Нечестивым, и, куда бы мы ни пошли, нам не уйти от своей судьбы, верной, как смерть. Быть может, и нет на свете никакого океана, огромного водного простора, нетронутого Возвратом.
