Иван Гаврилов - Шебеко
Дмитрия Георгиевича женили рано, в семнадцать лет. Последним, любимым сыном оказался он у родителей после войны, поскольку старшие братья и сестры разбрелись кто куда. Невесту выбрали постарше, с положением. Не успела Мария Федоровна, тогда еще двадцатидвухлетняя девушка, вернуться с войны и устроиться в родном колхозе в качестве учетчицы, как ее и посватали за «Митьку». Свадьба по тем понятиям отгремела пышной, веселой, шумной — родители не жалели добра для любимого сына. Всю жизнь Дмитрий Георгиевич шастал плотником. Зимой, когда не было в колхозе работы, с другими односельчанами выбирался на заработки, вплоть до Красноярска, и эти «шабашки» семье всегда приносили весомый доход: и деньгами, и одеждой. Словом, хозяйствовал он умело. Да и было с чего начинать: дом достался от родителей, с готовыми пристройками, приусадебным участком. Как и все «шабашники», Дмитрий Георгиевич, или по-местному «Кирук Миччи», любит выпивать. Бывало, месяцами в рот спиртное не берет, но стоит лишь войти в «загул» — пиши, неделя пропала. По обыкновению, после длительных запоев он денька два отлеживается. Все кряхтит и просит соленых огурцов. Затем в нем пробуждается труженик, крестьянин — и он неистово бросается в дело. Мучается с ним Мария Федоровна. Хоть она и добра, и в жизни настоящая спартанка, но легкие морщинки на ее смуглом лице уже говорят о преждевременной старости, о нелегкой жизни крестьянки под властью деспота-мужа. Всю жизнь она прожила в деревне, но привычка одеваться ловко, красиво, умудряться при том сохранять неповторимый чувашский колорит, — это у нее сидело в крови.
…Коля прибавил ходьбу. На тихом участке за селом лежало кладбище. Здесь торжественно росли вековые деревья. Средь зеленых веток кое-где виднелись жирные вороны. Везде блаженствовала тишина и необъяснимый покой… От кладбища веяло холодом, но Коле было семнадцать лет, и он чувствовал себя бодрым, чуть ли не счастливым. Что ни говори, он окончил десять классов и впереди его ждала новая жизнь! Какова она будет — об этом он еще не ведал, но в мыслях был непременно счастливым. Стоило жить на белом свете, особенно рядом с Валей Косогоровой. И здесь, возле кладбища — тихого, печального и грустного на вид, Коля представил себе ее синие глаза, прямой и тонкий нос. Даже малая, еле заметная родинка на ее лице Коле показалась сейчас милой и желанной. Два года как он знает Валю, но ощущение такое, будто они знакомы целую вечность. И в памяти Коли, такой свежей и ясной, немедленно возникли эпизоды первой встречи.
В девятом «б», где оказался Коля после восьми классов, учились двадцать восемь человек — примерно такое же количество учеников имели и другие классы, девятые «а» и «в». Мест в школе не хватало — ученики из соседних деревень с трудом пробивались сквозь плотно расставленные препоны из всевозможных вопросов, главными из которых были следующие: «Как ты учился в восьмилетке?», «Кто твои родители?», «Как далеко живешь от школы?» И вот эти заслоны, искусственно воздвигнутые учителями из школы, как веер разбрасывали претендентов и сквозь свои сита пропускали лишь считанных, поистине избранных волей судеб. Хотя Коля учился и хорошо, во всяком случае, без «троек», но и ему пришлось поволноваться за исход своего предприятия. Шутка ли: немного замешкайся, растеряйся, и ты останешься без среднего образования. Прощай тогда институт, прощайте светлые мечты! Но и учителя, видно, все же имели солидный жизненный опыт, ибо в Коле они узрели своего, вовремя усмотрели в нем способного малого, который в случае успеха мог подать кое-какие надежды. И вот Коля, в отцовских яловых сапогах и потертом трико, маленький, худенький, с крепким загаром на лице и шее, стеснительно входит в девятый «б» и останавливается у входа, пораженный обилием девчат. Он поворачивается к товарищам и восторженно восклицает: — Эх, херсем, кунта…5
Особенно обращала на себя внимание броская девушка в зелененькой кофточке. В ней было все: и красивое лицо, и тонкая талия, и чудные, пышные волосы, так легко и просто спускавшиеся на плечи. За ней сидела Валя, знаменитая Валюша, которая, впрочем, в тот момент не шибко-то и запомнилась Коле. В самом деле, рядом с другими, пышноволосыми девчатами в отличных платьях, она выглядела значительно скромней. Но в ней сидело такое, что невольно задерживало взгляд. Ее худое, с тонкими губами лицо уже приобрело черты взрослой, расцветшей девушки, но в нем еще отсутствовали какие-то мазки, возможно, одного-единственного движения палитры. И вот та неполнота рисунков, цветов на лице ее-то и ставила в ряд с другими, менее заметными подругами класса. Но в то же время во всех ее движениях, еще угловатых, до конца не раскрытых, чувствовалась какая-то божественность, женственность, целомудренность наконец. И действительно, через год из не очень-то приметной девушки Валя превратилась в весьма обаятельную хохотушку. В перерывах меж уроками Коля уже давал волю чувствам: приставал к ней, дразнил, отчего Валя частенько исчезала из класса, начала сторониться его. Он же не понимал тогда, что Валя, как и большинство девчат, взрослеет быстрее, что ей уже нужны более старшие, опытные поклонники. Видно, и в самом деле Коля упустил из виду пророчество учителя физики, меж делом не забывавшего учить мужской пол класса и простым житейским мудростям. «Девушки, — говорил высокий молодой человек с усами, и причем, свойственным ему спокойным тоном, — по своему развитию значительно опережают мужчин. Поэтому они в вашем возрасте думают уже о студентах. Ваша задача — не делать глупостей, тайно вздыхая о девчонках из своего класса. Невесты ваши — еще в шестом или пятом классах. Запомните это…» Слова физика у Коли вновь вызвали улыбку. В самом деле, нет ничего противоестественного в том, что Валя нравится ему. Запала в душу девушка — и все. Да и товарищи с Колей согласны: раз мила девушка — люби, не слушай никого. Лишь его близкий товарищ, Валера Таганов, слегка улыбается, когда говорят про любовь. Давно он дружит с ослепительной особой из девятого «б», причем несколько странной дружбой. Встречаются два раза в неделю, но за это время Валера успевает еще сходить и к Люсе, миловидной девушке с соседней улицы села. И все это ему сходит с рук, ибо еще не было случая, чтобы он хоть раз пропустил так называемый «любовный визит»…
Еще вспомнилось Коле, как они с Валерой нагрянули к девчонке, устроившейся работать техничкой в правлении колхоза. К девушке, которая по долгу службы должна была ночевать в том здании. В вечерний час и появились парни у девчат. Вечер прошел перелетной птицей… И в те минуты техничка показалась Коле чуть не красавицей, самим совершенством, мечтой жизни. И еще долго удивлялся хлопец, как могло подобное случиться, как могла обыкновенная, ничем не приметная дивчина подняться до пьедестала некоего ореола, желанной звезды? Этого Коля доселе не постиг…
В возбужденной голове хлопца возник еще образ Пети Туптова, этого крепко сбитого, но слабой силы воли человека. Оставил Петя школу после девятого класса, так и не сумев выправить положение по алгебре… За плохую учебу частенько ругал его дядя Матвей, участник былой войны. В девятом классе Коля жил с Петей — снимали квартиру у дяди Матвея. Любил вояка учить уму-разуму своего племянника. Заодно он корил и его, Колю. За то, что не помогал товарищу в учебе. Но Коля-то знал, что он не забывал Петю. Помогал по-настоящему. И не его вина, что Петя злился, отбрыкивался от «помощи», поскольку считал, что тем самым его унижают… Чудный он имел характер.
Дядя Матвей частенько приводил примеры, доказывая, как важно поддерживать товарища. Особенно на войне. Его и самого выручил солдат, вынося с поля боя. На фронте действовал незыблемый, негласный закон: товарищей не бросать. А ранило его зимой. Неминуемо бы его настигла смерть, но рядом были друзья… И вот результат — он жив и здоров. Лишь правую руку потерял. В такие минуты Коля оправдывался до хрипоты, доказывал, что нельзя помочь человеку в учебе, коль сам он того не желает. По его мнению, лишь труд, серьезный труд является инструментом успеха. Но как он ни увертывался, ни отбивался избитыми, набившими оскомину фразами, все же сознавал, что неправ, что следовало не отступать, а быть понастойчивей и потверже с товарищем. Возможно, и не остался бы Петя на пороге десятого «б»…
…Коля уже пребывал в середине пути. Верным признаком служила низина, пажить под названием «Йалам»— с осокой, отдельными деревьями, с небольшим безымянным ручейком, впадавшим в известную в здешних местах Булу. Весной здесь обильно текли вешние воды, оставляя в душе какую-то горечь, тоску по пройденным годам…
Вот и дорога перебралась через ручеек, вот и крутой холм повел ее вверх. Если бы путник взобрался на сей холм, то он наверняка узрел бы и Первомайское, деревянные избы которого мягко касались горизонта, и теплый сизый дымок, что дрожал вдали.
