Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)
Заведующая отделом биохимии микробов задумывается на минуту:
– Помнится, по описываемым свойствам, это скорее кислота.
– Тогда стоит попробовать перевести его в менее активное состояние – например, осадить щелочью, да той же содой, и превратить в соль. А если это вещество разлагается при нагревании, то, может быть, его надо охлаждать или даже замораживать? – вываливаю на неё свои предложения.
– Может быть, – Зинаида Виссарионовна пожимает плечами, – я об этом ничего не знаю. И потом, в замороженном виде бульон не выпаришь.
– Как же так? – возмущаюсь я. – А возгонка?
– Это вам не кристаллы йода, – парирует женщина. – Конечно, эффект возгонки льда тоже присутствует, но скорость его такова, что до второго пришествия придется ждать.
– Технарь я или не технарь? – встречаю возражение широкой улыбкой. – Если проводить возгонку в достаточно глубоком вакууме – за милую душу всё получится.
– Да у нас и аппаратуры такой нет! – возмущается Ермольева.
– Ага! Значит, против самой идеи попробовать вы ничего против не имеете? – ловлю ее на слове. – А аппаратуру я вам раздобуду. Есть у меня такие возможности.
– Ну-у, – тянет она, – если Вы нам ещё и холодильники для глубокой заморозки достанете… Да ещё и реактивы кой-какие… За это – возьмусь.
– Достану, – уверяю я чернобровую казачку. – В лепешку расшибусь, а достану.
Честно говоря, надежды на то, что состоявшийся разговор существенно приблизит появление советского пенициллина я не то чтобы совсем не питал, – иначе не стоило бы его и затевать, – но оценивал шансы как не слишком большие. Тем не менее, поисками необходимого оборудования озаботился всерьез, в том числе и по линии закупок через фирмы ОГПУ. Разумеется, тот список оборудования и реактивов, который без промедления выдала мне Ермольева, тоже запустил в работу, хотя и порезал его маленько после консультации со специалистами. Было очень похоже, что дама собралась за счёт моей щедрости переоснастить чуть ли не весь институт, однако я отнесся к её непомерным аппетитам довольно снисходительно. В конце концов, даже и при отсутствии быстрого успеха, хотя бы помогу развитию биохимических исследований в нашей стране…
* * *
Незадолго до моего визита в Биохимический институт, как раз во время первомайской демонстрации, когда я с Лидой и Лёнькой, сидящим у меня на плечах, проходил по праздничной Москве, жена напомнила мне об обещанном разговоре. Увиливать от него я не собирался, но всё как-то было не с руки: то вернусь домой поздно, то не удается улучить момент, когда мы останемся наедине. Разговор ведь был совсем не для чужих ушей.
Момент выдался лишь в среду, 14 мая, когда я по вызову Мессинга в очередной раз заскочил в ОГПУ в аналитический отдел. Речь шла о данных РУ РККА, которыми заинтересовался Трилиссер, и которые некоторые члены Реввоенсовета уже использовали в попытках обосновать резкое расширение танкостроительной программы.
– Сколько-сколько танков может Франция производить в год? – поражаюсь я, глядя на цифру «1500», указанную во вполне официальном документе Разведупра.
– Не в год, а месяц, – поправляет меня Станислав Адамович, который уже успел ознакомиться с этой бумагой.
– Знаете что, – внутри меня вскипает раздражение, – передайте Яну Берзину, пусть лучше ему разведсводки Алексей Толстой пишет – у того фантастические романы поинтереснее получаются! Нет ни у французов, ни у поляков – перелистываю еще один документ – таких производственных мощностей. И денег у них сейчас в бюджете на закупку такого количества танков нет!
– При чем тут нынешний бюджет? – возражает начальник аналитического отдела. – Речь идет о танкостроительной программе военного времени.
– А вы что, полагаете, будто господа капиталисты в мирное время будут содержать избыточные производственные мощности для танкостроения за свой счет, из патриотических побуждений? – парирую я. – Одно из двух: либо агентура Берзина не в состоянии оценить достоверность сведений, которые получает от своих источников, позволяя скармливать себе всякие нелепые слухи, либо агенты сами сочиняют эту, с позволения сказать, информацию, беря ее просто с потолка, или, в лучшем случае, из статеек каких-нибудь борзописцев. Ведь не раз уже ловили их на подобной ерунде. Пора бы уже и выводы сделать!.. Впрочем, у наших, из ИНО, тоже такого мусора хватает, – говорю, малость остыв и сбавив тон.
После этого разговора, когда рабочий день уже шёл к концу, подхватываю в соседнем кабинете Лиду и отправляюсь с ней в расположенный неподалеку тир «Динамо». Мне вроде и ни к чему навыки в стрельбе поддерживать, но за компанию с женой, которой это по службе положено – почему бы и нет? Специально для этого сегодня кобуру с «Зауэром» и пачку патронов в портфель засунул. Благополучно расстреляв по два магазина, домой отправляемся пешком, беседуя вполголоса. Надо же, наконец, исполнить свое обещание!
– Витя, – голос жены полон сдерживаемой тревоги, – что же нас ждет в будущем? Почему ты не можешь встать на сторону Рыкова и Бухарина? Боишься проиграть?
– Говорил уже, и скажу еще раз: я не только не верю в их победу. Прежде всего я не верю в исполнимость их программы, хотя критический пафос их выступлений и содержит в себе много справедливого.
– Однако из твоих прежних рассказов следует, что у вас их линия не победила. Как же ты можешь судить: исполнима программа или не исполнима, раз ее и не стали воплощать в жизнь? – допытывается Лида
– Так ведь они не предлагают по существу ничего, кроме слегка скорректированной линии НЭПа. А этот путь уже привел нас к крайнему напряжению в хлебозаготовках. Мы едва держимся на грани, а в моей истории к этому моменту уже два года, как скатились к чрезвычайным мерам, – поясняю ей. – Быструю индустриализацию эта политика обеспечить не может!
– Но ты же поддерживаешь их критику форсирования темпов индустриализации и чрезмерного нажима на крестьянство? – не отстает моя любимая.
– Поддерживаю, – и, не давая Лиде сойти на мостовую, придерживаю её за руку, чтобы пропустить лихача, вихрем мчащегося вниз, под уклон, по Рождественскому бульвару к Трубной площади. Липы и на Рождественском, и на Петровском бульварах зеленеют молодой листвой, а между домами кое-где высятся такие же, только что зазеленевшие тополя. Эх, пройтись бы сейчас с любимой под ручку, не думая ни о чем, а только любуясь бьющим в лицо майским солнцем, просвечивающим сквозь не запылившуюся ещё зелень, сбивая с подошв налипшую на них клейкую шелуху только-только распустившихся тополиных почек, да вдыхая полной грудью терпкий запах свежих тополиных листочков… – Да, поддерживаю, но сам выступаю в несколько ином ключе. Я не призываю «осади назад!» и «давайте осторожнее!», не требую непременного снижения темпов, а обращаю внимание на необходимость конкретного обеспечения принимаемых контрольных цифр необходимыми ресурсами и балансовыми расчетами.
– Отказывая Рыкову, Бухарину, Угланову в поддержке, ты рискуешь лишиться пусть и не самых лучших, но всё-таки союзников. Разве не так? – не унимается жена.
– Верно, – опять соглашаюсь с ней. – И меня пугает перспектива победы сталинской группировки. Ты меня поймешь, я ведь рассказывал тебе о последствиях. Но торжества Бухарина с Рыковым я тоже не хочу. У них есть шанс собрать под свои знамена большинство. Не нулевой, надо сказать. Вот только возможный состав такого большинства мне категорически не нравится. Если лидеры «правых» решатся на открытую политическую борьбу со Сталиным, во что я, к слову сказать, не верю, – слабоваты они в коленках, то лишь половина идущего за ними большинства будет состоять из сторонников их курса. Другую же половину составят те слои правящей бюрократии, которые сжились с НЭПом, научились извлекать из него прямые материальные выгоды, и не захотят их лишаться. Нет у них никакого желания столкнуться ещё и с необходимостью предпринимать чрезвычайные и весьма рискованные усилия для укоренной индустриализации страны и создания обобществленного сельского хозяйства. Много есть таких, которые уже не рвутся в социализм, и политика Сталина для них – нож острый. А уж к этим будет подцепляться и всякая внепартийная сволочь…
– Ты же сам мне рассказывал, что может случиться, если Сталин получит монополию на власть… – теперь в словах Лиды сквозит не только тревога, но и растерянность. Краем глаза я замечаю, как ее фетровые ботики замедляют шаг и останавливаются. Её рука, покоящаяся на сгибе моей, не дает двигаться дальше. Замираю на месте и встречаюсь с ней глазами:
– Ты права, риск очень большой. Сталин, утратив какие-либо политические противовесы, может пойти на очень крутые меры, чреватые большой кровью. Но тенденция к централизации власти всё равно неизбежна. Не тот, так другой. А обстоятельства требуют жесткого, волевого лидера. Кто им может стать? Никто из «правых» на такую роль не потянет. Тогда кто же? Куйбышев? Андреев? Косиор? Орджоникидзе? Киров? Каганович?.. Все они – сторонники Сталина и не будут оспаривать у него первенство. Фигуры расставлены, и приходится играть теми, что есть.
