Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)
Глава 7
На душе – тревожно
Всплывшее в сознании после разговора с Весником слово «пенициллин» не шло у меня из головы. Но что я помню о нем? Открытие Флеминга, результаты которого опубликованы в 1929 году. Значит, наши могут уже знать. Безуспешные попытки выделить чистый пенициллин высокой концентрации. Затем успех, где-то в начале войны. Примерно в это же время первых результатов добились и наши. Но кто? Фамилии не запомнились, и тот факт, что я смотрел посвященный этим событиям телевизионный фильм «Открытая книга» по роману Каверина, мало чем мог помочь – там фамилии были вымышленные.
Что же ещё я помню? Думай, голова, думай! Надпись на ампуле с белым или чуть желтоватым порошком: «бензилпенициллина натриевая соль». Затем в памяти всплывает словечко «лиофилизация». Что это? Какое отношение имеет к пенициллину? А, кажется при помощи этой технологии получают современную разновидность растворимого кофе: путем выпаривания в вакууме при очень низких температурах. Может быть, и порошок пенициллина так же делают?
Пока участники совещания еще не покинули здание ВСНХ, решил нагло воспользоваться служебным положением и, вырвав Сырцова из цепких рук окруживших его начальников строек, утащил к себе в служебный кабинет.
– Слушай, Сергей Иванович, кто у вас в Наркомздраве микробами занимается?
– Тебе-то зачем? С чего бы тебе микробами интересоваться? – закономерно удивился тот.
– Так, прочел одну любопытную статейку по антимикробные препараты, решил поинтересоваться, как у нас дела в этой области обстоят, – немного уклончиво объясняю ему причину своего интереса. – Не в службу, а в дружбу, узнай, а? И перезвони мне на работу.
– Ладно, – пожал плечами Сырцов, всем своим видом демонстрируя, что моя блажь ему непонятна, но почему бы и не сделать одолжение хорошему человеку?
Через несколько дней повседневные заботы уже вытеснили из памяти этот разговор, но вот однажды на моем рабочем столе звонит телефон, и секретарь сообщает:
– Вас просит председатель Совнаркома РСФСР Сергей Иванович Сырцов.
– Соединяй!
Оказывается, Сергей Иванович не забыл о моей просьбе, и вот на листке настольного календаря передо мной появляются торопливо набросанные карандашом строчки:
Биохим ин-т НКздр РСФСР
Воронц поле 8
акад Бах Алекс Ник
Выяснить телефон директора секретарю не составило большого труда, равно как и созвониться с академиком, чтобы договориться о встрече.
Дом на Воронцовом поле – бывшая усадьба семьи Вогау. Ее последний представитель в Москве, Гуго Марк, был известным жертвователем в пользу российской науки, – например, именно в его особняке по соседству, под номером 10, располагается физико-химический институт, также возглавляемый академиком Бахом. Правда, в конце XIX века территория усадьбы под номером 8 была продана семейству Банза, для которого в 1911 году и был выстроен особняк, в который я сегодня направляюсь. От обоих соседствующих особняков к Яузе спускается большой сад, встречающий меня свежей майской листвой. Но меня всё не покидает ощущение, что особняк в стиле «модерн» под номером восемь мне хорошо знаком. Круглое окно над центральным эркером, шатровая крыша левого крыла, чугунные чаши над столбами въездных ворот, облицовка светло-бежевым изразцом… Ба, так это же здание посольства ныне еще не существующей Республики Индия!
Основатель и директор Биохимического института Наркомздрава РФСР Алексей Николаевич Бах принял меня в своем служебном кабинете. Обстановка в нем была не похожа на многие известные мне кабинеты высокопоставленных персон. Комната имела довольно скромные размеры и немалую часть ее занимали полки, уставленные книгами. На столе – старый, явно ещё дореволюционного выпуска, телефон с тускло поблескивающими латунными деталями и вычурно гнутой трубкой. Сам рабочий стол академика, как и его кабинет, тоже не поражал величиной. Зато в стоящем рядом со столом огромном кожаном кресле с высокой спинкой можно было утонуть. Именно в нём устраивается владелец кабинета после обмена любезностями и взаимных представлений, а мне указывает на свой рабочий стул.
– Устаю уже долго работать за столом, знаете ли, – оправдывается он. Да, лет ему немало – уже за семьдесят перевалило, ещё в народовольческом движении успел поучаствовать. Большая окладистая борода насквозь седая, а волосы на голове сохранились лишь у висков. Но взгляд академика живой, цепкий и внимательный. У его ног – вещь в иных начальственных кабинетах и вовсе невозможная – крутится коричневый сеттер. Излагаю свою легенду в несколько более развернутом виде, нежели преподнес Сырцову:
– Алексей Николаевич, надеюсь, много времени у вас не отниму. Научно-технический отдел ОГПУ обратился ко мне с просьбой найти специалиста, способного дать квалифицированное экспертное заключение по информации о разработке за рубежом какого-то нового типа антимикробных препаратов.
– А к вам почему, а не прямо в Наркомздрав? – удивился Бах.
– Этот отдел привык уже через меня работать, – объяснение ничем не хуже любого другого. – По любым вопросам дергают. Но о действительном заказчике экспертизы лучше не распространяться.
– А-а… понимаю. Да, Виктор Валентинович, вас к нам верно направили. Думаю, надо вам в отдел биохимии микробов заглянуть. Его у нас Зиночка Ермольева возглавляет, как раз у нее и проконсультируетесь, – академик поколебался немного, потом махнул рукой, и неторопливо встал, или, точнее, воздвигнулся из своего кресла:
– Давайте провожу.
Лаборатории института встречают нас разнообразными запахами препаратов, блеском колб, пробирок, штативов, белизной халатов сотрудников. Бросается в глаза резкий контраст оснащения лабораторий с тем, что я видел в свое время. Никаких тебе электронных приборов, да и вообще с приборным оборудованием не густо. В одной из этих лабораторий Бах окликает женщину в белом халате, занятую разглядыванием чашек Петри, рядком выстроенных на столе:
– Зинаида Виссарионовна! («За глаза – так Зиночка, а в глаза – Зинаида Виссарионовна» – машинально отмечаю я).
Когда она оборачивается, директор института обращается уже ко мне:
– Вот, извольте любить и жаловать – Зинаида Виссарионова Ермольева, заведующая отделом биохимии микробов.
А вот теперь он снова обращается к ней:
– Позволь тебе представить товарища из ВСНХ, Виктора Валентиновича Осецкого-Лагутина. Ему требуется консультация, о сути которой он сам тебе поведает. А мне позвольте откланяться, – и с этими словами академик удалился.
Да уж, попробуй такую не полюбить и не пожаловать: настоящая казачка, ещё и в самом соку (вряд ли ей далеко за тридцать), красивая той убийственной для мужчин красотой, какой издавна славятся уроженки области Войска Донского. Не встреть бы я до того Лиду – был бы сражен наповал.
Но – эмоции в сторону. К делу! Достаю из кармана блокнот и, сверяясь с записями в нем, начинаю:
– При анализе иностранной научно-технической информации мне попалось на глаза сообщение от 1929 года об открытии британским ученым… – ещё раз сверяюсь с записями в блокноте, – Александром Флемингом какого-то нового антимикробного препарата с многообещающими свойствами, – беру быка за рога, но легенду с ОГПУ решаю придержать. – Не могли бы вы дать заключение: насколько перспективна работа в данном направлении?
– Действительно, доктор Флеминг обнаружил, что грибок Penicillum notatum выделяет вещество, подавляющее развитие гноеродных микробов, таких, как стрептококки и стафилококки. Такое вещество могло бы стать хорошим подспорьем в борьбе с послеоперационными и раневыми инфекциями. Однако перспективы введения его в фармакологическую практику весьма туманны, – покачала головой Зинаида.
– Почему же? – немедленно интересуюсь у нее.
– Дело в том, что ни самому Флемингу, ни его последователям пока не удалось получить действующее вещество в сколько-нибудь высокой концентрации и в пригодном для хранения виде, – отвечает заведующая отделом.
– А в чем загвоздка? С какими проблемами они столкнулись? – не отстаю я.
– Насколько я слышала, – не очень уверенно начинает объяснять Ермольева, – вещество оказалось очень нестойким и быстро разлагается. Особенно в том случае, когда питательный бульон, в котором развивается культура грибка, подвергать нагреву для выпаривания, чтобы повысить концентрацию.
Слова на ампуле «натриевая соль бензилпенициллина» всплывают перед моим мысленным взором…
– Скажите, а к какому классу химических веществ относится эта действующая субстанция? – как-то ведь фармакологи превращали его в соль…
Заведующая отделом биохимии микробов задумывается на минуту:
– Помнится, по описываемым свойствам, это скорее кислота.
