Юрий Никитин - Сборник "Русские идут!"
Когда уже добежал до площадки с лифтом, впереди открылась дверь одного из кабинетов. Палец едва не дожал спусковой крючок, но это вышли важные господа в безукоризненных костюмах. Увидев бегущего человека с пистолетом в руке, замерли на дороге, даже не пытаясь отступить обратно в надежный кабинет.
– С дороги, – гаркнул он на английском, – чертовы гомосеки!
Успел увидеть как один господин заложил руки за голову и присел у стены в позе заложника, остальные побелели как будто разом из них выпустили всю кровь, застыли. Он расшвырял их на бегу, успел подымать, что так и будут лежать, пока не появятся их сраные полицейские и не поднимут их под белы ручки, дабы отвести в реабилитационные центры в тихие кабинеты психоаналитиков.
Глава 44
Коридоры второго, считая сверху этажа, устланы роскошной ковровой дорожной, на стенах портреты седовласых и не очень мужиков, некоторые в старинных костюмах, а все двери по обе стороны коридора с массивными резными ручками. Настоящие произведения искусства. На дверях медные таблички с множеством слов, звания и должности, явно это этаж для высшего персонала. Если бы его цель были заложники, то брать бы здесь как гусей, целые стада.
Он затормозил возле развилки, даже уперся ладонью, чтобы не выскочить с разбега. Чутье подсказывало, что дальше опасность, он даже вообразил себе с десяток солдат, ждущих его появления с автоматами наизготовку...
Решившись, на миг высунул голову из-за углу и тут же убрал обратно. Коридор наполнился грохотом выстрелов. Очереди распарывали стены, сбивали штукатурку, во все стороны летели щепки красного дерева, на потолке жалобно разлетались плафоны, а ему под ноги падали как осколки стекла, так и срубленная выстрелами проволока, но перед глазами уже стояла картина десятка охранников, ждущих его появления с автоматами наизготовку.
Сработало то чувство, что Ермаков называл удачливостью, но Дмитрий назвал бы как-то иначе: то ли почувствовал запах десятка мужиков, хоть и отмытых отборными шампунями, но все равно быстро потеющих при беге, то ли от их скопища шло добавочное тепло, а его чуткая кожа уловила повышение температуры с той стороны и даже сумела перевести ее в зрительные образы...
Охранники, чтобы не мешать друг другу, выстроились единственно верно: пятеро стреляли из автоматов, опустившись на колено, а еще пятеро строчили у них над головами. Ермаков отступил на шаг, пальцы бесцельно шарили по поясу, там метательные ножи, но все это для бесшумного снятия часовых, а здесь подошла бы противотанковая граната...
– Да черт с вами. – прошептали его губы. – Умный в гору не пойдет...
Он отбежал назад, по лестнице поднялся на этаж. Уже хотел нырнуть в коридор, но сверху с грохотом бежала целая толпа свитовцев. Все в полном обмундировании, в бронежилетах, касках, с автоматами наизготовку. Прежде, чем кто-то успел нажать на курок, он выстрелил в грузного верзилу, что бежал последним. Тот, получив пулю в раскрытый в крике рот, повалился на остальных, смел их по лестнице как сухие листья к ногам Ермакова.
Их было семеро, но он ни разу не нажал курок. Действуя руками и ногами, он бил молниеносно и сильно, слыша только хруст костей, вскрики, стоны, а когда перепрыгнул их тела и понесся вверх по лестнице, уже знал, что если кто и выживет, то только для инвалидной коляски.
Заключенные в камерах орали и трясли решетки. Он швырнул им всю связку ключей, ловко попав между прутьями, промчался к сто третьей. Первый же выстрел сорвал замок. Дверь распахнулась, на кровати сидел немолодой мужик, крепко сбитый. Его холодные голубые глаза с плавающими в них льдинками взглянули на Ермакова из-под густых бровей, похожих на уступы с выгоревшей травой.
Ермаков перехватил взгляд, брошенный на автомат, мужик медленно начал бледнеть.
– Операция «Эммануэль-три», – бросил Ермаков коротко. – Майор Волков, быстро за мной!
Он повернулся и бросился по коридору, даже не оглядываясь. Заключенные выбегали, торопливо открывали двери других камер, где-то прозвенел женский крик и оборвался на высокой ноте.
Когда Ермаков сбежал вниз, мужик догнал уже с автоматом в руках. Ермаков бросил коротко:
– Брось. Он только помешает.
С крыши было видно как толпа заключенных несется через необъятно широкий двор к главным воротам. У всех в руках мелькали прутья арматуры, обрезки труб, а у некоторых были автоматы и пистолеты.
Охранники сдуру выбежали навстречу, один дал предупредительную очередь поверх голов. В ответ прозвучали выстрелы. Он задержался, упал, на него навалились и начали сдирать с плеча автомат, пояс с пистолетом в кобуре, даже зачем-то сапоги.
– Держись, – велел Ермаков. – Это быстро.
На его плечи упали крепкие мозолистые ладони. Оттолкнувшись, он увидел как из-за зданий на большой скорости выметнулся вертолет. Сердце сжалось, вертолетчик наверняка заметит, достаточно будет одной пули... однако ноги уже оттолкнулись, ветер засвистел в ушах, он ощутил свое тяжелое тело, трос угрожающе прогнулся, далекое здание надвигалось недостаточно быстро...
Вертолет сделал круг над двором, Ермаков слышал усиленные динамиком призывы сложить оружие и разойтись, затем застрочил пулемет. Он сцепил зубы, приказывая себя не разжимать пальцев, даже если тело прошьет пулями с головы до ног, даже ощутил по всему телу покалывание. Противоположная стена тем временем быстро надвигалась.
Он понял, что прогиб не позволит взобраться на крышу, крикнул и показал на окно, а за пару метров разжал руку. На миг сердце замерло, затем удар, грохот, звон разбитого стекла.
Они влетели в комнату как два метеорита. Ермаков перекатился через голову, вскочил, чувствуя как кружится голова, а по всему телу ноют ушибы. Волков ворочался на полу, постанывал.
Ермаков выхватил из-за пояса пистолет:
– Вот теперь держи!
– Стар я для таких выходок, – простонал бывший заключенный. – Кстати, при чем тут «Эммануэль-три»?..
Он с трудом поднялся, но когда Ермаков толкнул дверь, поспешно шагнул следом. Коридор тянулся длинный, узкий, с одинаковыми дверьми по обе стороны. К удивлению Волкова они пронеслись до самого лифта, не встретив никого, и только между третьим и вторым этажом сообразил, что сегодня выходной день, разве что на выходе охрана...
Никакой охраны, а дверь Ермаков вышиб с разбегу. Волков сразу метнулся к неприметному фордику, припаркованному между пежо и мерсом. Ермаков подумал одобрительно, что старый разведчик чутья не растерял. Чужие машины американцы замечают сразу, их не любят, а свои привычные...
Уже в машине, когда вырулили на шоссе, заключенный поинтересовался ядовито:
– Я просидел полгода со всякой рванью. И еще не знаю сколько бы... Явно зачем-то понадобился!.. Вы откуда?
Ермаков улыбнулся:
– И то дивно, что столько пробыл! Явно стал паханом, понравилось. Мог бы сбежать.
– Из такой тюрьмы?
– Как будто тебя такие стены удержат.
Голубые глаза спасенного остались все такими же холодными, в них плавали кристаллики льда:
– Вообще-то пара вариантов наметилась... Ладно, что стряслось? Я больше не служу СССР или России.
– Может потребоваться помощь, – ответил Ермаков.
Лицо заключенного посерьезнело, а в голубых глазах льдинки сцепились одна с другой и теперь там был твердый синеватый лед.
– Я давно уже не майор КГБ, – отрезал он. – А в ФСБ не был. И вообще мне начхать на Россию.
– А если дело касается не только России?
Джонсон на третий день признался Фреду:
– Вообще-то вы правы, шеф. Я думал, чудит шеф с перепоя, а эти русские в самом деле крутые ребята. И, похоже, пойдут до конца. А экстремисты похлеще арабов...
Фред поморщился:
– А ты не знал? В какой стране коммунизм взялись строить? У арабов? В моей Америка о нем узнали раньше, а в твоей Германии вовсе эти Маркс с Энгельсом... Но строить нигде не решились: кишка тонка! А русские... Кто знает, если бы мы им не мешали изо всех сил, может и отгрохали бы. Эх, черт... Теперь уже не узнать, зато врага мы нажили на всю оставшуюся жизнь.
– Наши дети помирятся, – сказал Джонсон оптимистически.
– Твоему сколько? Шесть лет?
– Шесть и четыре месяца, – ответил Джонсон гордо.
– Да, нескоро они займутся дипломатией. А пока что мы с русскими еще немало пустим друг другу крови.
На трех гигантских экранах в режиме реального времени шли снимки из космоса. На палубе танкера появляются все те же люди, смотрят на горизонт в бинокли, словно не на сверхсовременном танкере, оснащенной искусственным интеллектом, а на паруснике Магелланана. Лица грубые, выражение глаз заснять не удавалось, вид сверху, но Фред чувствовал, что не хотел бы посмотрел в их глаза фанатиков.
