Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)
— Да, сейчас.
Главный спикер подал знак, тут же появились слуги и начали убирать остатки ужина; вскоре Хиссун оказался рядом с Хорнкэстом в маленьком экипаже с приподнятым носом, который по узкому туннелю довез их до места, откуда можно было идти только пешком: через каждые пятьдесят шагов проход перекрывался бронзовыми дверями, и каждую из них Хорнкэст открывал, засовывая руку в потайное отверстие. Наконец после прикосновения главного спикера открылась последняя дверь, обозначенная инкрустированной золотом эмблемой Лабиринта с имперской монограммой поверх нее, и они прошли в имперский Тронный зал.
Сердце Хиссуна отчаянно колотилось. Сам понтифекс! Старый безумец Тиеверас! В течение всей своей жизни он едва ли верил, что тот вообще существует. Дитя Лабиринта, он всегда воспринимал понтифекса как некое сверхъестественное, таящееся в подземелье существо, как ставшего отшельником властелина мира; и даже теперь, несмотря на недавнее знакомство с принцами и герцогами, с самим короналем и его домочадцами, понтифекс казался Хиссуну чем-то нереальным, непознанным, непостижимо далеким от мира смертных, отгородившимся от него стеной. Но вот он.
Все именно так, как гласили предания. Сфера из голубого стекла, трубки, шланги, провода и зажимы, разноцветные жидкости, подающиеся по системе жизнеобеспечения, и старый-престарый человек, сидящий необычайно прямо на троне с высокой спинкой на возвышении с тремя невысокими ступеньками. Глаза понтифекса открыты. Но видят ли они? Жив ли он вообще?
— Он больше не разговаривает, — сказал Хорнкэст. — Это последняя из случившихся с ним перемен. Но врач Сепултроув утверждает, что его разум все еще действует, а тело сохраняет жизнеспособность. Подойдите на шаг-другой, взгляните на него поближе. Видите? Видите? Он дышит. Он моргает. Он жив, определенно жив.
У Хиссуна возникло такое ощущение, будто он столкнулся с осколком прошлого, чудом сохранившимся доисторическим созданием. Это же Тиеверас! Корональ при понтифексе Оссие-ре — сколько поколений прошло с тех пор? Человек, принадлежащий истории, видевший своими собственными глазами лорда Кинникена! Он был уже стариком, когда в Замок пришел лорд Малибор. И вот он все еще здесь: и жив, если только можно назвать жизнью существование, которое он влачит.
Хорнкэст сказал:
— Вы можете поприветствовать его.
Хиссун знал, как принято поступать: с понтифексом не следовало говорить непосредственно, нужно было обращаться к главному спикеру, а тот уже передавал слова монарху. Но все получилось иначе.
Он сказал:
— Покорнейше прошу передать его величеству приветствие от его подданного Хиссуна, сына Эльсиномы, с выражениями уважения и почтения.
Понтифекс не ответил. Понтифекс вообще ничем не показал, что что-то услышал.
— Когда-то, — пояснил Хорнкэст, — в ответ на то, что ему говорили, он издавал звуки, которые я научился толковать. Но он больше не разговаривает. Уже несколько месяцев. Однако мы все равно продолжаем с ним говорить.
— Тогда скажите понтифексу, что весь мир любит его, и его имя постоянно звучит в наших молитвах.
Тишина. Понтифекс оставался недвижен.
— Еще передайте ему, — продолжал Хиссун, — что в мире все идет своим чередом, трудности приходят и уходят, а величие Маджипура несокрушимо.
Тишина. По-прежнему никакого ответа.
— Вы закончили? — спросил Хорнкэст.
Хиссун посмотрел через комнату на загадочную фигуру в стеклянной клетке. Он страстно желал, чтобы Тиеверас поднял руку в благословении, чтобы он произнес пророческие слова. Но он знал, что этого не произойдет.
— Да, — сказал он, — Я закончил.
— Тогда пойдемте.
Главный спикер вывел Хиссуна из Тронного зала. Уже за дверью Хиссун обнаружил, что его одежда промокла от пота, а колени трясутся. Тиеверас! Даже если доживу до его возраста, подумал Хиссун, я все равно никогда не забуду это лицо, эти глаза, эту сферу из голубого стекла.
— Его молчание — новая стадия болезни, — сказал Хорнкэст. — Сепултроув уверяет, что в нем еще достаточно сил. Может, оно и так. Но, возможно, что это начало конца. Ведь должен же быть какой-то предел, даже со всей этой техникой.
— Думаете, это произойдет уже скоро?
— Молю Божество, чтобы так оно и было, но ничего определенного сказать не могу. Решение находится в руках лорда Валентина — или в руках его преемника, если Валентина уже нет в живых.
— Если лорда Валентина нет в живых, — сказал Хиссун, — тогда новый корональ может немедленно стать понтифексом. Если он только не решит по-прежнему поддерживать жизнь Тиевераса.
— Вы правы. А если лорд Валентин погиб, кто, на ваш взгляд, станет новым короналем?
Взгляд Хорнкэста был пронзителен и беспощаден. Хиссун ощутил, как обжигает его огонь этого взгляда, как вся его достигнутая с таким трудом проницательность, осознание того, кем он был и кем собирался стать, испаряются, и он становится уязвимым и сбитым с толку. Внезапно он с головокружительной отчетливостью представил, как в одно прекрасное утро возносится к вершинам власти, становится короналем, к полудню приказывает отключить все эти трубки и аппараты, а к вечеру превращается в понтифекса. Но это же нелепо, в растерянности сказал он себе, понтифекс? Я? Через месяц? Это шутка, совершеннейшая бессмыслица. Он постарался вернуть присутствие духа, и вскоре ему удалось вывести себя на путь, еще в Замке казавшийся ему столь очевидным: если лорд Валентин погиб, то короналем должен стать Диввис и тогда Тиеверас наконец умрет, а Диввис отправится в Лабиринт. Так должно быть. Должно.
Вслух же Хиссун произнес:
— Нельзя, конечно, проводить избрание, пока мы не удостоверимся в смерти короналя, а мы каждый день возносим молитвы о его безопасности. Но если лорда Валентина действительно постигла трагическая участь, я полагаю, принцы Замка изъявят желание увидеть на престоле сына лорда Вориакса.
— Так.
— А если это произойдет, то среди нас есть те, кто считает, что в таком случае можно позволить понтифексу Тиеверасу возвратиться к Источнику.
— Вот как? — сказал Хорнкэст. — Да-да. Надеюсь, я правильно вас понял? — Он последний раз посмотрел в глаза Хиссуну своим холодным, проницательным, всевидящим взглядом, который затем смягчился, будто подернулся пеленой; главный спикер вдруг превратился в усталого старика в конце долгого утомительного дня. Хорнкэст развернулся и медленно пошел к ожидавшему их экипажу, — Идемте, — сказал он. — Уже поздно, принц Хиссун.
Да, поздно, но Хиссун никак не мог уснуть. «Я видел понтифекса, — думал он вновь и вновь. — Я видел понтифекса!» Он проворочался всю ночь, и перед его мысленным взором все время стоял дряхлый Тиеверас; даже во сне образ не угас, а стал еще ярче: понтифекс на троне в стеклянной сфере. Понтифекс в самом деле плакал? А если так, то кого он оплакивал?
На следующий день Хиссун в сопровождении официального эскорта совершил поездку вверх, во внешнее кольцо Лабиринта, во двор Гуаделума, туда, где прожил столько лет в маленькой убогой квартирке.
Эльсинома пыталась отговорить его от этого, неверного, на ее взгляд, поступка; она утверждала, что принцу Замка не подобает приезжать в столь захудалый район, как двор Гуаделума, даже для того, чтобы повидаться с собственной матерью. Но Хиссун просто отмахнулся от ее возражений.
— Я приеду к тебе, — заявил он, — а не ты ко мне, мама.
Прошедшие годы не слишком отразились на ней. Если она и изменилась, то в лучшую сторону: выглядела сильнее, выше, энергичней. Но ему показалось, что в ней появилась какая-то незнакомая усталость. Он протянул руки ей навстречу, но она испуганно отпрянула, будто не признала в нем своего сына.
— Матушка? Ты не узнаешь меня, матушка?
— Хотелось бы думать, что узнаю.
— Я не стал другим, мама.
— То, как ты держишься… твой взгляд… одежды на тебе…
— Я остался Хиссуном.
— Принцем-регентом Хиссуном. А говоришь, что не стал другим.
— Теперь все другое, матушка. Но кое-что остается неизменным. — Ему почудилось, будто при этих словах она смягчилась, немного расслабилась, как бы восприняв его. Он шагнул к ней и обнял.
Она отступила назад:
— Что будет с миром, Хиссун? Мы слышим такие ужасные вести! Говорят, голодают целые провинции. Новые коронали провозглашают сами себя. А лорд Валентин… где лорд Валентин? Мы здесь знаем так мало о том, что происходит снаружи. Что будет с миром, Хиссун?
Хиссун покачал головой.
— Все в руках Божества, матушка. Но могу тебе сказать одно: если вообще существует возможность спасти мир от катастрофы, мы его спасем.
— Меня просто в дрожь бросает, когда я слышу, что ты говоришь «мы». Иногда во сне я вижу тебя на Замковой горе среди высоких лордов и принцев… я вижу, что они смотрят на тебя, спрашивают твоего совета. Но неужели это может быть правдой? Я начинаю кое-что понимать — знаешь, Хозяйка Острова Сна часто приходит ко мне во сне, — но все равно мне столько надо понять… столько усвоить…
