Александр Уралов - Псы Господни (Domini Canes)
— Не берёт, Антоныч! — заорал в ушах Прохоров. — Не берёт, сука… на всех режимах не берёт!
— Прохоров, иди на х…й, — пробормотал Коваленко. — Ты меня ближе, ближе подтолкни… хер с ними, с замерами, Прохоров, милый! Полметра всего! В жопу целовать буду, дочку замуж отдам, только подтолкни меня своим ё…ным трактором!!
Ветер завыл, заглушив ответ. Дверцу оторвало и она наконец-то перестала греметь. По шлему забарабанила какая-то чёрная труха. Чёрный лоскут с размаху шлёпнулся на стекло шлема. Скосив слезящиеся глаза, Игорь Антонович увидел, как в нескольких сантиметрах от его носа проклятый ошмёток шевелил тысячами корешков, впивающихся в тонкое стекло. Коваленко мотнул головой, пытаясь потереться поверхностью выпуклого стекла шлема о пульт и соскоблить проклятую дрянь. Часть её действительно прилипла к железу и пластику. Оставшаяся часть была уже не такой активной… и во всяком случае, уже не загораживала весь обзор… впрочем, думать сейчас об этом было некогда.
Кабина дёрнулась и проползла вперёд метра на полтора. Хор в голове взвыл. Коваленко отчётливо увидел, как манипулятор косо воткнул контейнер в протуберанец кокона… и почувствовал удар такой силы, что потерял сознание.
На записи хорошо видно, как отбрасывает импровизированное укрытие Коваленко. Манипуляторы торчат переломанными лапками гигантского насекомого. Стальная коробка укрытия, пролетев над толкавшей её штангой, сминает кабину трактора. Видно, как из неё вываливается Прохоров. В спину ему впивается один из чёрных лоскутов, неведомой силой выброшенных из кокона. Название «брызги», подхваченное прессой, довольно неудачно. Более всего эти образования походят на мокрые клочья одежды.
Прохоров падает и из спины его начинает расти «чёрный саксаул». Одна из боковых камер, установленных на тракторе, показывает это с пугающей чёткостью. Прохоров пригвождён к земле. К вечеру от его скафандра останутся только окровавленные клочья, грязными перекрученными тряпками обвивающие основание ствола…
Кабина-укрытие Коваленко откатывается ещё несколько метров, будто подталкиваемая ураганом… и замирает, упёршись в землю обрубками начисто срезанных оконечных захватов манипулятора. Из сорванной дверцы безжизненно выпадает Коваленко. Шлема на нём уже нет. Из помятого короба укрытия вымахивает ствол «чёрного саксаула». Спасатели тянут к Коваленко длинные штанги. Одна из них цепляет его за рукав. Игоря Антоновича осторожно тянут на асфальт проезжей части улицы Серова. Там уже безопасно.
Спирали чёрных вихрей вокруг кокона становятся толще. По-прежнему, рядом с коконом нет никакого движения воздуха. Вешка, поставленная Коваленко накануне, вяло трепещет полосатым флажком — его шевелит приятный июньский ветерок. Камера, установленная на вешке, выдаёт четыре кадра чёрно-белых геометрически правильных полос и оплавляется. Термометр вешки передаёт температуру окружающей среды: плюс двадцать семь градусов Цельсия.
— Плохо там, Виктория, плохо, — сказал он. — Выматываешься. Если уж честно говорить. А самое главное — страшно. Это я вам, молодёжь сразу говорю — жутко там, — он вздохнул, крутя пальцами рюмку. — Это вам и Джефферсон скажет, и Бриджес, и даже беспечный Зайков…
— Бриджес — хороший мужик, — зачем-то говорит Роман. — А Джефферсону я не верю. Не мог он это распределение просчитать, не мог! Без аксонометрической расстановки датчиков…
— Знаете что, давайте-ка выпьем! — решительно говорит Вика, мягко положив Роману руку на плечо. — Послезавтра мы будем уже в Ёбурге… когда ещё доведётся хорошо посидеть втроём! Кстати, Зайкова я помню — не такой уж он беспечный!..
Это как-то разряжает обстановку. Повеселевший Коваленко уверяет молодёжь, что более трёх рюмок сегодня пить не будет. Завтра «с самого сранья» его повезут к люберецким вертолётчикам экспериментального завода имени Камова, а потом ещё и на совещание. Вика, — к удивлению Коваленко, «один из ведущих специалистов по криптологии», как представил её ещё в Кремле Роман, — говорит ему, что в нынешних условиях чрезвычайного положения, да ещё и с карт-бланшем президента, Коваленко может спокойно явиться куда угодно в безобразно пьяном виде. Она вспоминает, как на одной из недавних конференций, приехавший почётным спонсором олигарх не вязал лыка.
— Под руки вели и пылинки сдували!
Потом Роман пытался популярно объяснить, что такое «квантовый сдвиг пространства», а Виктория мотала головой, говоря, что популяризатор из Романа никудышный. Игорь Антонович прервал заблудившегося в терминах коллегу и привёл в качестве примера навязшие в зубах «параллельные миры».
— Понимаете, Вика, кокон — это нечто вроде портала…
— А я думала, что порталом является золотой Кубок Огня… или старый башмак! — хохотала Виктория. Когда она смеялась, то становилась очень мила. Впрочем, когда хмурилась — тоже.
— …квант времени… — бубнил Роман.
— Тот же мир, только на долю секунды назад… или вперёд! — перебивал его Коваленко.
Беспрестанно пищали все телефоны. Коваленко как-то вдруг понадобился всем сразу. Романа и Вику тоже нет-нет, да и дёргали звонками. Вика пролила на себя кофе, а Роман, размахивая руками, сшиб со стола бутылку коньяка. К счастью, вылилось совсем немного. Достали вторую, литровую.
Вика переоделась в домашний халатик, что её очень красило. Размякший от коньяка Коваленко умилённо вздрогнул, увидев на левой ножке Виктории изящную золотую цепочку. Вика поймала его взгляд и улыбнулась. Не растерявшийся Игорь Антонович показал ей большой палец, мол, чудесно, прекрасно, восхитительно! Вика засмеялась и крутнулась на каблучке. Сердце Коваленко сладко заныло…
Словом, сидели хорошо и весело. Ночевать Коваленко остался здесь. Вика постелила ему на диване, на котором охранники оставили множество колючих крошек от печенья. Осмелевший Коваленко, вняв призыву своего сердца, поцеловал хозяюшку в губы… и она была не против!
Мягко отстранив Игоря Антоновича, она шепнула ему на ухо: «Успеется! Мне сегодня нельзя, увы! Да ещё и…» — и кивнула в сторону соседней комнаты, где раскисший Роман укладывался на софе.
Коваленко подумал, что переждёт с полчасика и проберётся в комнату Вики… а там будет действовать по обстоятельствам… но сразу же уснул. Оставшийся включённым телевизор беззвучно показывал пожары, взрывы, беснующиеся толпы народа и тёмные шеренги полицейских, укрывающихся за щитами. В нижней части экрана ползла бесконечно повторяющаяся бегущая строка: «Earth under attack!»
Сменившаяся в подъезде охрана шепталась о Пришествии.
— Я говорю, крестить надо тёщу! А та — некрещёной родилась, некрещёной и помру.
— Она же врач…
— Ну и что! Видал, что творится? Игоря Антоновича записи видел?..
Анна
Дикий полосатый зверь медленно пятится от смелой женщины с хлыстом. Шаг за шагом — отступая, скаля клыки и недовольно ворча — тигр низко опускает голову и… подчиняется с неохотой. Он делает вид, что уступает ей, но только и ждёт случая броситься на укротительницу и показать, кто здесь главный.
Дрессировщица, ёлки-зеленые! — усмехаясь про себя, подумала Анна, медленно шагая по дорожке к главному входу в детский сад. Именно так вёл себя туман, расступаясь и освобождая женщине дорогу. Оглянулась — асфальтированная, покрытая сетью трещин дорожка оставалась чистой. Вроде никакой ловушки. Ну, спасибо. По-прежнему держим нейтралитет? Ну-ну…
Она прошла невысокое крыльцо. Дверь свободно открылась. В нос ударил специфический запах детского садика: смесь ароматов кухни, пыли, дезинфицирующих средств и… детства. Внутри было пусто и тихо. Для начала Анна почему-то поднялась на второй этаж по лестнице. Группы старших, кабинеты заведующей, медработника. Музыкальный и спортивный залы. Разбросанные на столах бумажки, раскатившиеся по полу мячи, открытое пианино. Анна потыкала пальцем по клавишам — звук, неимоверно громкий в окружающей тишине, неприятно полоснул по нервам. Показалось, что где-то далеко детвора нестройными голосами тянет: «Мишка с куклой ножкой топали, ножкой топали, посмотри! И в ладоши громко хлопали, громко хлопали, раз-два-три…» Тоска, тоска по сыну давила на грудь — она всегда плакала от умиления на детских «садишных» утренниках. Для матери ребёнок всегда остаётся маленьким, даже если ему уже за двадцать.
Анна закрыла пианино. Стой, жди, когда по твоим клавишам снова пройдутся холёные ручки музработника… ведь иначе, зачем тебе здесь быть?
На первом этаже Анна заглянула на кухню. Действительно — несколько огромных многоведёрных кастрюль до верху наполнены водой. Нарезанный на ломти хлеб укрыт салфетками — он уже немного подсох.
«Кстати, я ни разу и нигде ещё не видела испорченных, заплесневелых продуктов. А ведь времени прошло немало…интересный факт…»
