Александр Казанцев - Внуки Марса
Сердце у Алеши колотилось, во рту пересохло. Он подпрыгивал на месте все выше и выше.
И вдруг замер, чуть согнувшись.
Вездеход, набирая скорость, несся к трещине.
Ревел двигатель, кричали сидящие в машине люди.
Алеша рванулся, как со старта. Он помчался машине наперерез, чтобы у обрыва оказаться с нею рядом.
Три пары рук тянулись к Алеше.
Вездеход несся над камнями, струи воздуха вздымали вокруг него облако пыли.
Алеша прыгнул в это облако, как в воду.
Трое ловивших его друзей повалились вместе с ним на дно вездехода.
Добров исступленно сжимал руль.
Вездеход от новой тяжести осел, но, не задев камней, уже оказался над пропастью.
Птицей перелетел он через трещину и ударился о корни деревьев на другой ее стороне.
Почти опрокинувшись, он боком пробороздил несколько метров.
Алешу выбросило из машины. Что-то вылетело из кармана его скафандра и запрыгало по камням.
Илья Юрьевич охнул.
Вуд бежал к Алеше.
Но тот уже поднимался.
Добров выбрался из машины и стал осматривать ее.
— Куда он укатился? Ты видел? — спросил Алеша, морщась от боли.
Вуд отрицательно покачал головой. Подошли Илья Юрьевич и Керн.
— Жив? — спросил Богатырев. — Ну, молодец! Я думал, это твоя голова запрыгала по камням.
— Это камень… который я со дна взял.
— Что ж ты его не выбросил?
— Забыл.
Илья Юрьевич с сомнением покачал головой.
— Забыл оказать вам о нем, — поправился Алеша.
Он виновато улыбался и продолжал морщиться от боли.
Добров звал всех к вездеходу.
Деревья раскачивались, почва колебалась, землетрясение усиливалось.
Прихрамывая, Алеша искал потерянный камень.
— Скорее, Алеша! Только на воде спасение! — кричал ему Илья Юрьевич.
Но Алеша словно не слышал. Богатырев сделал знак Буду, и тот побежал от подошедшего вездехода к Алеше, чтобы привести его за руку.
Вдруг Алеша упал на колени и закричал. Вуд остановился и тоже вскрикнул.
Илья Юрьевич и Керн бежали к ним. Добров вел за ними вездеход. Запыхавшись, Илья Юрьевич остановился.
Алеша стоял на коленях и держал в руках покрытый засохшим илом пятнистый камень. Пятнистый из-за того, что «покрывавшая его корка при ударе о камни местами отскочила.
Дрожащими пальцами Алеша пытался отломать корку и с других мест. Он постучал камнем о скалу. Корка отлетела…
— Мрамор! — воскликнул Вуд. Подземный гул почти заглушил его крик. Ближний папоротник накренился и повалился, круша соседние.
В багровых тучах ударила молния.
Почва тряслась.
Алеша выпрямился. Не веря глазам, он держал в руках уже не камень, а беломраморное изваяние, с которого слетел покрывавший его слой ила, вдохновенно выполненную скульптуру странно прелестной головки неземной, чужепланетной девушки. Вытянутая нитка бровей, удлиненные почти до висков миндалевидные глаза, тонкий благородный нос и полураскрытые в улыбке губы…
Молния сверкнула совсем рядом. Гром ли ударил, разверзлась ли новая трещина, люди этого не видели и не слышали… Как завороженные, смотрели они на чудесное творение неведомых рук.
— Эоэлла! — прошептал Алеша.
Он был без шлема и провел рукой по волнистым волосам, оглядываясь кругом, словно должен был увидеть ее, живую, зовущую…
Так вот какие черты лица не мог он разобрать в бреду!
Люди смотрели в прекрасное лицо той, кто был носителем Разума вне Земли… И они не замечали, как колеблются вокруг горы, поднимается море, полыхает небо.
Глава пятая. ВНУКИ МАРСА
Могучая фигура человека в скафандре возвышалась на скале.
В глубоком раздумье, словно Гамлет, заглядывающий в глазницы черепа, смотрел человек на беломраморную головку, которую держал в руках.
Неразгаданная тайна человеческого мозга, стремление постигнуть историю Разума привели искателя на другую планету, и теперь он, проникая во мрак неизвестного, разглядывал чужие и притягивающие черты бесконечно знакомого и неведомого существа.
Кто ты, порождение ума и нежности? Что скрыто было под твоим беломраморным лбом? Тот же удивительный орган, который дал человеку всепобеждающую способность мыслить, возвысив над остальными обитателями планеты? Неужели и здесь, на Венере, как и на Земле, орган мысли, да и само мыслящее существо появились внезапно, без переходной, тщетно разыскиваемой ступени к животному миру? Почему это существо появилось здесь в совершенно чуждую ему эру первобытных ящеров, не имея среди всего живого ничего схожего?
Да, Жизнь, высшая форма великолепного существования материи, возникает всюду, где условия благоприятствуют ей, и, раз появившись, неуклонно развивается, пока не породит племя мыслящих, через которых Природа познает самое себя.
Но почему ты, когда-то с любовью изваянная, в землетрясении открывшая свой лик, почему ты так похожа на прекраснейшую из живущих на Земле? Почему ты так волнуешь ум и сердце ищущего истину?
Почему?… Да потому, что ты полуоткрытыми своими губами, немыми, но говорящими, отвечаешь на самые сокровенные догадки, на дерзкую надежду сына Земли, на исступленную его веру в невозможность космического одиночества племени людей!
Живешь ли ты и сейчас среди исполинских папоротников, под покровом багровых и вечных туч, или лишь пытливо заглянула сюда, на планету бурь, в великом своем странствии среди звездных миров?
Человек в скафандре сбросил шлем и благоговейно коснулся губами беломраморного лба скульптуры.
Ветер завладел его бородой, обдал брызгами с гребня разбившейся о скалу волны.
Алеша, тщетно пытавшийся связаться по радио с Мэри, заметил это движение Ильи Юрьевича и смущенно опустил глаза.
Добров возился с амфибией, приводя ее в порядок после вторичного перехода через пролив. Царапины и вмятины, облупившаяся краска и пробоины говорили, чего стоило машине путешествие.
Керн и Вуд разжигали костер.
Когда Богатырев подошел к костру, Керн, глядя на скульптуру в его руках, сказал:
— Разве это не венец творения, командор?
— Венец творения? — задумчиво переспросил Илья Юрьевич. — Что же такое человек? Каприз стихии, случайное стечение обстоятельств, удачных внешних условий или вершина слепого трудолюбия и непроизвольного совершенствования форм Природы?
Все поняли, что Илья Юрьевич продолжал размышлять.
— Считать ли человека сравнительно слабым, плохо защищенным от невзгод, неважно вооруженным для борьбы, но обладающим чудесным мозгом, перекрывающим все недостатки человека как животного? Или же видеть в строении человеческого организма высшее из возможного и достижимого, совершенство линий, красоту тела, идеальность «конструкции», вершину эволюции, которой дальше делать нечего?
Алеша выключил радиоприемник и подошел к костру. Он любил, когда обычно немногословный Илья Юрьевич начинал говорить, когда вдохновенная и увлекающая его речь начинала литься плавной и глубокой рекой или бурлила стремниной.
Добров тоже перестал стучать молотком, прислушался.
— Человека отличает от животных то, что он не только порождение внешних условий, но еще и создание собственного труда. Человек трудом своим сделал себя мыслящим существом. Труд решающим образом влияет и на облик человека. Волосяного покрова он лишился, очевидно, потому что создал себе одежду, сделавшую ненужной шерсть на теле.
Богатырев неотрывно смотрел на скульптуру, которую держал в вытянутой руке, словно черпая в ней свои мысли:
— В грядущих миллионах лет великий труд человека, меняя свой характер, когда человек все в большей мере будет превращаться из физического исполнителя в командира машин, неизбежно изменит человека, сделает его и внешне не похожим на первобытных охотников, которых мы пока еще во всем напоминаем.
Вуд невольно вспомнил свой бред в пещере, диких потомков, пришедших за звонкой шкурой Чуда.
— Менять человека в его внешней и внутренней сущности, — продолжал профессор Богатырев, — будет и характер общества, которое он создаст и в котором будет жить. Миллионы лет без насилия и принуждения, без страха и волчьих законов неизбежно скажутся как на облике людей, так и на их сознании.
— Сознание!… — отозвался Добров. — Откуда же взялось это сознание?
— Несомненно, речь идет о крайне редком и необычайно счастливом стечении обстоятельств. Тигр сильнее человека, обезьяна проворнее, гепард быстрее. Мозг человека развивался именно потому, что человек был слабее многих хищников и должен был сражаться с ними. Он уступал в ловкости обезьянам, но оказывался приспособленнее их в тяжелых условиях жизни, он не мог спорить с оленем в быстроте, но умел остановить его камнем, ямой-ловушкой или стрелой. Он был меньше медведя, но не нуждался в его шубе, в его берлоге, не впадал в зимнюю спячку, греясь у костра, который научился разжигать.
Вуд стал ворошить корявым корнем угли. Посыпались искры, повалил дым.
