Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник)
В комнату, прихрамывая, вошёл Фёдор.
– Там к вам из Петербурга приехали… просятся, – пробубнил он, стаскивая с головы мятую шапку.
Александр от злости едва не поперхнулся гвоздём, который держал в зубах. Выплюнув его, закричал:
– Сколько я могу повторять, никого не пускать! Никого!!! Ворота отпереть только, когда приедет моя супруга. Остальных вон!
– Вон так вон, – заворчал Фёдор, выходя. – Чего блажить, не глухой, чай.
За эти дни, в калитку, действительно, не вошёл никто из посторонних. Открывалась она только перед императором, Фёдором, да за больным ухаживающим монахом. Оба инока жили в маленькой сторожке, затерявшейся в саду, который окружал таинственный дом.
Вскоре приехала изящная, как немецкая фарфоровая статуэтка Елизавета. Жизнь в скрытом от мирского непокоя домике текла тихо и размеренно.
Как-то у ворот остановилась подвода. Фёдор собрался уж было рявкнуть, чтобы возница правил своей дорогой, но из дома показался услышавший скрип колёс Александр.
– Пропустить! – крикнул он.
– Пропустить, так пропустить, – привычно пробурчал Фёдор. – Сами не знают, чего им надо…
Подвода въехала во двор, ворота закрылись. Из сторожки показался монах. Подойдя к телеге, он отбросил скрывавшую поклажу дерюгу. Фёдор попятился. На подводе стоял гроб. Таких старик отродясь не видывал – тёмного лака, на тяжёлой крышке медные (а, может, и золотые, кто ж их разберёт!) финтифлюшки. Так и сверкает! Император, инок и двое приехавших на подводе мужчин, взявшись за литые ручки, понесли жутковатую роскошь в дом. Проходя мимо Фёдора, Александр вдруг лукаво подмигнул. От этой ужимки, столь не сочетающейся с переносимым грузом, старика прошиб холодный пот.
Вечером, гуляя в саду, государь простудился и слёг. Да слёг так, что и из комнаты уже не показывался. У его постели круглые сутки дежурила Елизавета. Глаза и щёки у неё провалились, фарфоровая кожа приобрела оттенок сухой извести. На предложение Фёдора позвать доктора только качала головой:
– Запрещает он.
Через несколько дней в дом вошёл священник. Сказал, что зван соборовать умирающего. Фёдор охнул.
– Вот тебе и гроб в доме!
Старик на творящееся вокруг смотрел с долей боязливого преклонения, разобраться даже не пытался. Что ни говори, а всё ж на короткой ноге цари с Богом. Наперёд император смерть свою знал. Приготовился. А, может, и вовсе сам решил, когда помирать ему…
Попрощаться с императором-отшельником Фёдору да нескольким местным чиновникам позволили лишь от порога. У гроба рыдала безутешная вдова. Откуда ни возьмись, появился доктор, якобы лечивший царя. Гроб с лежащим в нём монархом, открытым стоял недолго. Потом крышку закрыли и накрепко закрутили винты – тело ещё в Петербург везти. Прибывшие из столицы увидели его уже готовым к отправке.
Елизавета отошла от заколоченного гроба, ткнулась лицом в ладони. Худенькие плечи её судорожно вздрагивали. В зачернённое ночью окно кто-то тихо постучал. Вдова поспешила на крыльцо.
Светловолосый мужчина молча обнял её за плечи. Она прильнула к нему. Так они стояли довольно долго. Наконец, она подняла лицо и умоляюще заглянула ему в глаза.
– Может быть, передумаешь?
Мужчина вздохнул.
– У меня нет другого выхода. Если я не исчезну, то очень скоро буду вынужден подписать смертный приговор тем, кого считаю лучшими из людей нашего поколения.
– Не подписывай. – Елизавета вцепилась в дорожный камзол мужчины. – Ведь можно обойтись ссылкой!
– Я тоже так думал, когда отправлял в ссылку Сперанского. – Он горько усмехнулся. – Я не мог отдать его. Надеялся, что угроза останется угрозой. Но ОНИ сдержали слово – сколько полегло в войне с французами. Моё видение было не бредом. Теперь нужно отдать этих пятерых или… Знаю, выбора нет – пятеро или тысячи. Я предлагал себя, но я ИМ не нужен. Разве в моих руках власть? Всё всегда решали за меня. Всегда был вывеской, не более. Ход истории меняют другие люди. Не желаю, чтобы меня запомнили, как подписавшего этот приговор. Признаю, я плохой монарх, но у меня есть честь и сердце. И они говорят мне – иди. Всё равно ничего изменить не сумею. Эти пятеро будут отданы Петропавловской крепости. В их власти было повести Россию по другому пути. И я не уверен, что этот путь был бы хуже. Я же хочу только покоя.
– Не знаю, говорил ли ты правду о том видении, которое вынудило тебя выслать из Петербурга Сперанского, или просто ищешь себе оправдание. Не мне тебя судить. – Елизавета разжала пальцы, погладила плечи мужчины, чуть оттолкнула. – Иди с Богом.
Мужчина последний раз обнял её, поцеловал долгим прощальным поцелуем и, не оглядываясь, пошагал по садовой дорожке. Ноябрьская ночь в мгновение ока скрыла его в метущейся ветряной темноте. Тот же скулящий мрак срывал слезинки со щёк Елизаветы и уносил их вслед исчезнувшему путнику.
Официальную дату смерти Александра I назвала Елизавета – 19 ноября 1825 года.
Когда траурный поезд отбыл, Фёдор обошёл вверенные ему владения. Пуст был не только дом, но и обитаемая до того сторожка. Куда подевались два живших там монаха, старик так никогда и не узнал. Странные всё же дела творились в те дни в маленьком домике, где пришлось служить Фёдору.
14 декабря 1825 года на Сенатской площади Санкт-Петербурга началось восстание. А уже 25 июля следующего на кронверке Петропавловской крепости были повешены пятеро его организаторов: П. Пестель, К. Рылеев, С. Муравьев-Апостол, М. Бестужев-Рюмин, П. Каховский. Только что взошедший на престол Николай I, не хотел начинать правление с кровавой расправы. Он уже был готов подписать указ о ссылке лидеров декабрьского бунта, но внезапно – в одну ночь – изменил решение. Что послужило причиной тому, осталось загадкой.
* * *Он стоял у окна и любовался звездой. Первая. А как сияет! Он всегда считал себя романтиком. Главное, не показывать это врагам. Единственное, что должен знать о тебе враг – кулак твой крепок, голова холодна… Или как там «железный» Феликс вымудрил? Не важно. А звезда всё-таки хороша – высоколегированная нержавейка, красная медь, уральские самоцветы, позолоченные серп и молот. Вот где красота! Надо бы и на прочие башни таких насажать. Дороговато, конечно, но Кремль – сердце страны. О какой цене разговор!
Лирическое расположение духа варварски смял звук открывающейся двери. Он никого не ждал.
Кто?!
Ночью!
А он один…
Броситься на пол, авось пуля и не догонит!
Выстрела не последовало.
На фактор внезапности не рассчитывает. Как попало, палить не станет. Будет бить наверняка, прицельно. Достанет и на полу. Тогда лучше в грудь…
Он медленно, казалось, даже нехотя, повернулся. Сквозь презрение на лице сквозила едва уловимая усмешка.
Рассеянный свет настольной лампы прорисовывал лишь эскиз стоящего у двери человека. Военная форма, выправка. Руки по швам. Никакого оружия.
Спрятанный за презрительной маской страх сменился яростью.
– Почему без доклада? – процедил сквозь зубы хозяин кабинета. Военный не ответил, но сделал несколько шагов к столу. Теперь можно было разглядеть лицо – майор Павловский, один из офицеров охраны. – Я спрашиваю, почему без доклада?!
Усевшись без приглашения в кресло, визитёр положил нога на ногу, снял фуражку. Это было неслыханно.
– Доброй ночи, Коба. Или как тебя называть прикажешь? Отец народов?
Сталин задохнулся от бешенства и тут увидел то, от чего его горячие обычно ладони стали медленно наливаться холодным свинцом – глаза майора светились белёсо-лунной пустотой.
Неужели Ильич говорил правду?! А он-то грешил на инсульт… Стоит ли показывать, что догадался, кто перед ним в обличие Павловского. Сталин украдкой скользнул взглядом по лицу ночного гостя.
Майор разглядывал свои начищенные до блеска сапоги. Затянувшуюся паузу нарушил Иосиф.
– Наслышан. Однако странно видеть вас здесь, в Москве.
Павловский пожал плечами.
– Петроград перестал быть столицей, но своё получать нам всё равно необходимо. Точнее, даже более того…
– Не совсем понимаю, почему более?
– Раньше мы могли обойтись властью смерти, унёсшей несколько сот тысяч погибших по всей стране. Петроград был столицей – местом силы, «увеличительным стеклом» поступающей нам энергии. После нашей с ним встречи, Ленин перенёс столицу в Москву. Опрометчивый шаг, ведь требуемую нам энергию мы должны поддерживать на прежнем уровне в любом случае. Обойтись меньшим уже не можем. Грубо говоря, «увеличительное стекло» у нас отняли, приходится заботиться о реальных объёмах. Парой сотен тысяч уже не обойтись, нужны миллионы. Потенциальной власти, той что обладала, допустим, княжна Тараканова, нам тоже теперь недостаточно. Необходима личность, наделённая властью реальной.
– То есть, вам был нужен только Ленин? Никто его заменить не мог? – осторожно осведомился Сталин.
