Федор Метлицкий - Драма в конце истории
— С удовольствием.
— Как идут дела с аспирантурой?
Она отклонив голову, блеснула прекрасными глазами.
— Пашу день и ночь.
И посмотрела мне в глаза.
— Давай поговорим по душам. Как прежде. Ведь ты сейчас такой одинокий.
И я, выпивший, поцеловал ее в мягкие губы.
Быстро опьяневший Батя пошел по столикам, неодолимо ища Юлю.
Подсел к какой-то крашеной блондинке с нездоровыми подглазьями, вытащил из-за пазухи свою книжку литературных статей и надписал пьяным почерком: «Обаятельной незнакомке».
Пригласил на танец двух молоденьких девочек. Те презрительно отвернулись.
— Вы хоть дойдете до танцплощадки?
— А что, так стар?
Те хмыкнули и отвернулись. Его больно задела жестокость молодости.
Знакомый из издательства окликнул его:
— О, кого я вижу! Знаю тебя давно, а ты такой же молодой: пьешь не меньше, чем раньше.
С ним он отходил от обиды.
— Почему ваше издательство пошло под корпорацию «Эскимо»? Убыточно? Не надо было дорогое подарочное издание даром отдавать парламентариям. Нужен менеджмент. Сделайте оптимальную структуру. Мы поможем, у нас все успешно.
А за столиками смотрели на танцующих тоскующие члены фронта.
Я незаметно ушел с вечеринки.
На следующий день мне позвонил Батя.
— Утром встал, и еле кровать застелил — пошатывало. Стыдно все время. Раздухарился. Зачем-то книгой хвастал. Самое мерзкое, пытался учить, как надо зарабатывать. А еще ночью у метро остановил молодой мент, проверял паспорт и выговаривал за пьянство. А что было делать? Но зато мне предложили написать художественное произведение о гражданском фронте.
— И ты согласился?
— За такие бабки! Придется методом соцреализма — приподнимать действительность.
Юля не пришла на работу. Мне говорили, что вчера она искала меня. Скрытая выгода заставляет мужчин медлить с женитьбой, улавливая благополучный миг, когда будет готов, и может так и не найти этого мига. Бескорыстная любовь — из нежелания платить. По-моему, у девчонок уже наступило перерождение. Сердцу девы нет закона, когда она чувствует возможности олигарха. Любовь у них равняется надежности «папика», на всю жизнь. Но я их не виню. Женщина способна полюбить только того, кто обеспечит ей надежность продления рода.
* * *Независимый гражданский фронт принял участие в парламентских выборах.
Былые выборы потеряли значение. Голосование проходило по месту жительства, на улице или работе непрерывно в один день — кнопками карманного пульта управления, имеющего идентификационный номер. Универсальный Искусственный Интеллект обрабатывал все достоинства кандидатов, превращенных в оптимальные холодные характеристики, не вызывающие эмоций, для полной объективности. И выдавал точные неподкупные результаты.
Все-таки раньше было лучше — голосовали сердцем. Дебаты в телевизионной сети определяли привязанности электората, совпадающие с агитацией госресурса. В подворотнях на стенах домов открыто смотрели с глянцевых афиш кандидаты. «Я родился… Молод. Честен… Имею любимую жену и примерного сына…», «Мы, лидеры влиятельных политических организаций, призываем голосовать за… Это честнейшие люди».
Вечером мы с Батей вышли в «электорат».
Распивая водку с толпой в летнем кафе, мы, качаясь, умоляли:
— Голосуйте за нас.
— Не-а, — отрицательно крутили головами, тоже покачиваясь, представители «электората». — Вы хорошие, но электронная машина вас не выберет.
Выборы казались мне чем-то таким же покорным, как и в прошлом. Правда, с уже бесполезными для результатов земными страстями и вожделениями политиков. Очевидно, они не нужны народу, не верящему никому и впавшему во вселенское равнодушие, в ком пропало даже желание чистого, открытого отношения к себе. Но природу человека нельзя изменить — слишком сильна ломовая тяга самоутверждения политиков, и слишком силен скептицизм «электората», не верящего в новую систему отбора, построенную естественной поступью цивилизации. Хотя, может быть, электорат целиком полагался на Искусственный Интеллект, как раньше полагался на власть, и самоустранился.
На выборах мы пролетели с треском, не набрали и полпроцента. Консервативный национальный фронт со своей радостью «конца истории» победил. УИ был за него. Власть осталось за народным достоянием — корпорациями.
19
Веня оказался в вакууме. В интернете, газетах и журналах боялись его публиковать. Наступила полная изоляция.
Друзья говорили:
— Срочно уезжай за границу! Они тебя достанут.
— А разве там лучше?
Он не мог — слишком много обязательств взял на себя.
Полиция, как и встарь, расследовала исчезновение одиночки из гетто вяло, и вскоре дело потонуло в дебрях архивов.
Веню еще искали его поклонники, даже, по моей просьбе, Майк в Северной Америке. Я уже потерял надежду.
Неужели он исчез сам? Может быть, вернулся на свой неведомый остров, где пропадал три года, или тайно улетел с билетом в один конец на землеподобную планету в колонию таких же, не сумевших вынести электронную цивилизацию, глядящую механическими глазами Великого Искусственного Интеллекта? Странно, но после исчезновения «совести эпохи» в мире ничего не изменилось.
Что-то изменилось во мне. Погублена великая жизнь! Ни за грош. Можно быть разными, ненавидеть друг друга, но есть грань, где все должны быть согласны перед очевидной истиной и хоть на миг стать братьями. Но по редким высказываниям и буре негодования стало резко видно, кто есть кто.
Все проходит. Через некоторое время все успокоилось, как в болоте.
Я тоскливо говорил Бате:
— Какой источник разума угас! Он был в постоянном озарении, видел гармонию мира и любил людей.
Батя возражал:
— Вдохновение — это процесс озарения. Оно кратковременно, необходимое условие, а не результат. Только любовь постоянна. К близким. Ко всем можно быть только расположенным.
Он повторял слова Вени. Его недостаток — ни разу не приходила в голову мысль о самоубийстве. Фантастически живуч и великолепно избегает битья по морде и вообще неприятных ситуаций, грозящих унижением. А ведь раньше очень хотел пострадать, испытать боль настоящей потери, чтобы слова стали весомыми.
Как я понял, он уже почувствовал облегчение — отсек страдавший член, как Сальери. И зло ответил:
— Озарение может быть бесконечным. Он любил всех!
20
Появилась виноватая Юля.
Что делать? Вести себя, как раньше, словно ничего не было? В конце концов, я полон посторонней жизни — до сих пор вспоминаю ту красавицу, которую встретил в метро.
Она исподлобья взглядывала на меня. Я теперь уже по-настоящему небрежно отвернулся.
Она подождала, и написала заявление — о переходе на работу в Оргкомитет Гражданского фронта.
Я не знал, чего жду. Наконец, не выдержал и написал Юле нейтральную эсэмэску, спрашивал, как у нее дела.
Она долго не отвечала.
Наконец, прислала краткий текст, от которого веяло равнодушием.
Я перечитывал его снова и снова, ища в словах надежду, и в то же время находя подтверждения ее равнодушия. Изучал напечатанные строчки, словно живые, написанные ее рукой, как драгоценность.
«Ну, что ты? — спрашивал сам себя. — Тупая девчонка, не может связать двух слов. Почему не та гордая красавица из метро? Ведь я мог любить только таких гордячек».
Говорят, что когда влюблен, вокруг тебя аура близости к миру, ты любишь всех, и потому они любят тебя. Ни черта! Я был потерян, и в таком состоянии не мог любить никого.
Почему чувствую трагедию? Крушение чего-то главного во мне?
Я не нашел любимой, которую воображал в юности. Как будто случайность подсовывает обманку, и привыкаешь к ней так, что без нее не можешь, но остается та же тоска. Может быть, и у нее то же?
Юля зашла через полгода, лицо ее стало опухшим, глаза опали, и краснота, полоски какие-то на лице — черты беременности. Она выходит замуж. Неужели за того медведя-председателя? Это уже было чужое счастье.
Во мне не было скорби. Отнесся к ней как обычно, хотя пропал юмор, уже не ощутил в ней ореола. Что за холодность к чужому счастью? Вспоминал нашу совместную работу, и запоздало злился на то, что не открывалось тогда: от ее работы не было никакого результата, никакой инициативы.
Исчезла волна, наполнявшая меня полноводным сверканием.
— Распечатали нимфетку, — серьезно сказал Чеботарев.
— Подзалетела, — с грустью сказал бухгалтер.
Лида торжественно сказала нам:
— Юля приглашает вас на свадьбу. Хороший отдых — в деревне, в лесу.
Мужчины не воодушевились. Во мне не осталось ни капли прошлых чувств, а только отвращение от этой свадьбы в какой-то деревне.
