Фриц Лейбер - Призрак бродит по Техасу
Единственным исключением была Рейчел-Вейчел. Она сидела в кресле, скрестив руки на груди, и смотрела на меня с холодным вопросом в глазах, которого я не понял.
Значит, хоть кто-то в бегстве не обратился! Но почему она не захватила свои молниевые пистолеты или хотя бы не встала рядом со мной?
Крики и вопли позади заставили меня обернуться, и я замер на месте, с трудом поворачивая голову.
Мои зрители напали на техасцев! Они шарили по земле в поисках камней - обломков рассыпавшихся от времени надгробий - иногда находили их и швыряли во всадников. Полдесятка мексов сумели проскользнуть под бичами и теперь били лошадей по ногам и цеплялись за вдетые в стремена ноги. На моих глазах двое были с шипением рассечены пополам красным лазерным лучом. Трое мексов ухватили бич за рукоятку и дергали за него, а четвертый потянул вверх ногу всадника, сталкивая его с седла.
Да, мои зрители бросились в нападение. И с первого же взгляда мне стало ясно, что надежды на успех у них не было никакой.
Все это время хором и по отдельности мои зрители - нет, члены обезумевшей революционной толпы - выкрикивали (порой простирая ко мне руки) жуткий мелодраматичный девиз:
- Venganza у muerte!
Поверьте, каждый раз, когда я слышал эти идиотские слова, мне казалось, что меня обжигает удар бича. Я, и только я, подстрекал этих смуглых сгорбленных дурачков драться, получать настоящие раны и даже умирать, вместо того, чтобы просто дать деру - ведь техасские бичи (во всяком случае вначале) были настроены только причинять боль, но не оглушать и, уж тем более, не убивать.
Одно только присутствие моей застывшей фигуры на эстраде толкало мексов продолжать безнадежную схватку, обрекало их на смерть. Причина же, почему я стоял так, заключалась отнюдь не в моей храбрости, а в растерянности и попросту в глупости. Но пока я стоял там, я был их черным знаменем, гнал их вперед, не позволял отступить. Ведь я же обещал беднягам бессмертие, как Старец Горы своим ассасинам. Почему, ну, почему мои товарищи не крикнули мне, что спектакль кончился, и я должен бежать с ними? Почему они бросили невежественного актера принимать - или, во всяком случае, наблюдать - последствия его вдохновенной игры? Может, мне следует остановить дурачков, которые умирают и мучаются вокруг меня?
Возможно, я попытался бы, но тут на меня обрушились несколько реальных ударов бича, и я был окружен облаком искр и озона.
Но я не был ни убит, ни парализован, не испытал боли, не впал в конвульсии. Меня словно слегка пощекотали.
Я тотчас сообразил почему. Бичи ложились на экзоскелет и разряды заземлялись через мои титановые подошвы и алюминиевый пол эстрады, не достигая моего тела.
При этой мысли, сообразив также, что такая моя неуязвимость еще более укрепит веру моих безмозглых последователей, я разразился безумным хохотом.
Сильный удар сотряс эстраду. Знакомый голос громко рявкнул:
- Отключить бичи!
Я опять обернулся и увидел, что в эстраду уперся, словно ее продолжение, алюминиевый кузов безбортового грузовика. На эстраду сошли шериф Чейз и вольный стрелок Хант, извлекая из ножен свои церемониальные шпаги. Возможно, они прикинули, что мое влияние носит мифический, легендарный характер, опирается на то, что я персонифицирую Эль Эскелето, Высокую Смерть, а потому им выгодно на глазах у мексиканцев покончить со мной или заставить меня сдаться при помощи древнего оружия.
Возможно. Но в результате они изменили для меня суть ситуации и сами подверглись опасности, которой не предвидели. Для меня тут же вновь начался спектакль - крайне серьезный, конечно, и все-таки спектакль.
Две длинные, острые на вид шпаги надвигались на меня, а я скрестил руки на груди и нажал три кнопки на опорах запястий. Одна включала моторчики на полную мощность, удваивая скорость и силу движения экзоскелета. Это было опасно: при внезапном торможении моторчик может сгореть; а могу и я получить тяжелую травму, оттого что столкнусь с чем-то или просто упаду. Но обойтись без этого было нельзя - особенно если Чейз и Хант хорошие фехтовальщики. Остальные две кнопки выбрасывали тонкие стержни с игольными остриями.
Затем, притопнув так, что меня подбросило вверх на фут, и выкрикнув неуместное, но бодрящее "В позицию!", я бросился на врага.
Есть два основных приема, которые два фехтовальщика могут применить против третьего с двумя шпагами. Либо наступать на него с противоположных сторон, вынуждая его вертеть головой, отрезая ему путь к отступлению, стараясь зажать его между собой и проткнуть. Либо они могут напасть на него плечом к плечу. Чтобы отражать их удары, он вынужден стоять к ним грудью, а не боком, как они, что дает им заметное преимущество.
Но в обоих случаях одинокий фехтовальщик может прибегнуть к тактике, которая частично компенсирует указанные выше минусы. Во-первых, он все решает сам, а не должен считаться еще с чьим-то решением - Ганнибал при Каннах против Эмилия с Варроном и так далее.
При нападении с двух сторон он может стремительно атаковать одного из противников, ошеломить его до того, как второй успеет напасть, и тут же повернуться к этому второму.
Если на него нападают спереди, он больше концентрирует свое внимание и выбирает наиболее выгодную тактику, чему способствует хорошее периферическое зрение и одинаковое владение обеими руками - а я и в том и в другом котируюсь очень высоко. Быстрым обходным движением он может сразу же вывести из строя одного противника.
Короче говоря, в зависимости от тактики своих противников он либо стремительно атакует, либо прибегает к обходному движению.
Встречая Ханта и Чейза, я применил третью тактику. Вернее, я изобрел ее для этого случая. В общем-то, никаких преимуществ она не дает, и только сбивает врагов с толка, не причиняя им никакого вреда.
После одного-двух медленных шагов, я сделал молниеносный выпад в сторону Чейза, моего правого противника, стремясь отбросить его клинок вверх и проткнуть ему грудь, одновременно отбивая шпагу Ханта. Это было огромной ошибкой.
Во-первых, я не учел актерскую привычку промахиваться по противнику. Во-вторых, не привел скорость моих реакций в соответствие с ускоренной работой моторчиков. Я с такой стремительностью выдвинул левую стопу, что не успел подтянуть правую и перенести свой вес на нее.
Оставалось только одно. Отбросив оба их клинка, я согнулся в поясе и превратил свой выпад в сальто вперед между моими противниками. Для худяка я в невесомости прекрасный акробат. Я и собирался исполнить сальто как в невесомости, но с одним малюсеньким отличием: мне предстояло стукнуться головой об пол. Я мог лишь попытаться описать такую крутую дугу, чтобы удариться шлемом, а не впечататься в пол лобной костью. И еще помолиться, чтобы запас прочности, которым длинноволосые обеспечили мой экзоскелет, оказался достаточным.
Быть может, Диана, сиявшая почти в зените, смилостивилась и сотворила чудо. Во всяком случае, в воздухе смешались два оглушительных звука - лязг титана и звон алюминия. Мои оснащенные лезвиями руки, закинутые назад, бросили верхнюю часть моего туловища дальше вперед. Вес титановых подошв потянул меня вниз так, что я сумел приземлиться на них - почти у края эстрады. Хотя я весь звенел, а голова шла кругом, мне удалось сохранить равновесие, обернуться, вскинуть оба лезвия и встретить Ханта и Чейза, двинувшихся на меня плечом к плечу.
Тут я решительно отключил свой мозг - в первую очередь зону смелых замыслов - и положился на рефлексы и отработанные движения. Я не боролся со своими привычками, включая привычку актера никогда не касаться партнера ни острием, ни краем лезвия. Собственно говоря, наш поединок - во всяком случае для меня - довольно точно повторял прославленный поединок времен Американской гражданской войны, когда актер-северянин встретился в сражении с собратом актером-южанином и завопил: "Давай, дружок, давай!" После чего они с большим воодушевлением изобразили сцену поединка в "Макбете" в поучение солдатам обеих армий.
Мои нервы и тело теперь функционировали нормально, и я инстинктивно перешел в нападение - на этот раз осмотрительно. Хант и Чейз оказались посредственными дуэлянтами. Я оттеснил их от края, тщательно стараясь не уколоть их и не царапнуть - то ли подчиняясь профессиональному рефлексу, то ли наконец осознав, что у меня есть только один шанс выйти живым из первой и безнадежно проигранной битвы Революции Согбенных: никого не убить и даже не ранить. Тем не менее я вскричал:
- Деритесь, трусы, деритесь! Не было бы никакого Аламо, имейся там задняя дверь!
В ответ Хант и Чейз принялись фехтовать еще яростнее и хуже.
Внезапный выпад - и шпага Ханта взлетела в воздух. Затем, работая обоими клинками я быстро обезоружил и Чейза, и теперь грозил им обоим, в свою очередь оттеснив их к самому краю эстрады.
Между ними я узрел остатки моей публики, моей армии - они во все лопатки улепетывали в направлении Мекстауна, подгоняемые бичами. Мои миниатюрные ассасины, одурманенные революционной речью, как гашишем, наконец признали свое поражение. На земле там и сям валялись согбенные неподвижные тела. В эту секунду последние беглецы (трогательный арьергард из девяти мексов) остановились, чтобы поднять кулаки и крикнуть мне:
