Владислав Задорожный - Защита от дурака
— Вынужден открыть вам одну из тайн, входящих в грандиозный комплекс ЗОД, — тихим, но вполне официальным голосом заговорил Джеб. — Ваш брат Пим организовал нонфуистское движение по нашему плану и приказу. В чем суть движения нонфуизма? В отрицании существования Дурака и, одновременно, непротивлении Дураку. Эта двойственность несовместима, но выгодна нам. Кажется, ересь? Нет, тот, кто не противится Ему, тот не противится никому, а значит, — не противится ЗОД. Лучше нонфуизм, чем какая-нибудь более перспективная галиматья. Лучше лидером — такой слизняк, как Пим, чем энергичный, агрессивный и талантливый организатор. Нонфуизм есть та галиматья, которая препятствует созреванию более глубоких мыслей. В случае необходимости мы можем официально признать доктрину нонфуизма, и от этого ничего не изменится — или очень мало… Вам же советую не думать о нонфуизме, а больше учиться. У вас в каждом слове по три ошибки. Да и писк этот ваш. Ну как вы мне писклявым голосом доложите, что поймали Дурака? Ведь вас потом всей планете покажут — героя! А вы — пискун!
Я слушал его, буквально открыв рот, но мало что понял, кроме того, что Пим — наш, и это надо тщательно скрывать. Миссия Пима столь важна, что он не может открыться даже брату.
С тех пор я внешне по-прежнему плохо относился к брату. Но внутри себя — уважал… немного. Меня мучило любопытство: знают ли рядовые нонфуисты об истинной цели существования их движения? Потом этот вопрос стал еще актуальней — после сближения с Фашкой. Временами я думал, что она в курсе, на кого работает, — и восхищался ею, а иногда жалел ее, видя, до чего искренне она подходит к нонфуистской деятельности. Она говорила: «Сейчас нет более серьезной оппозиции ЗОД, так я должна хоть в ней участвовать. А позже мы пойдем дальше: уже без Пима.» Если она знает, ну и лицемерка же!
— Зачем женщины одинаково, не делая различия, любят и праведных и грешных, — говорила она часто, лаская меня по ночам, — даже именно неправедных предпочитают! Насколько лучше стал бы мир, если бы агломератки любили исключительно праведных. Неправедным пришлось бы срочно изменяться — ведь всем хочется быть любимыми.
Фашку очень мучило ее хорошее отношение ко мне. Она не соглашалась стать моей женой, иногда по несколько проб мы не виделись единственно потому, что она вбивала себе голову, будто не имеет права встречаться с лиловым, да еще с таким дубоголовым фанатиком, как я. Меня так и подмывало положить конец ее глупым метаниям и признаться, что мы служим одному делу — Защите. Но Джеб, категорически запретил мне раскрывать тайну нонфуизма кому бы то ни было.
Что-то я стал много думать. Вообще-то я редко думаю. Всякая мысль — это путь к сомнению, беспокойство, непорядок. Ни о чем не думать, или думать слишком много, но неправильные мысли — это одна из тех крайностей, что может быть присуща Дураку. А самые глупые, по учебнику, — ночные мысли, и я много месяцев учился не думать в постели, еще дольше пришлось тренировать умение бездумно патрулировать ночной город — не могу сказать, что в этом я добился значительных успехов: то и дело мелькают контрабандные мысли. Надев лиловый комбинезон, я обязывался думать поменьше, но Джеб заставлял меня размышлять — уже не знаю, что ему за радость была здесь. Он то и дело запускал мне блох под череп, поневоле станешь мозговать, что значит та или иная его реплика, мнение, замечание. Но читать, как он приказывал, я так и не стал. Этого мне не надо. Ни нюхать, ни читать — (подальше от этой заразы. Дикцию исправил, это ладно. Манеры улучшил) — теперь никто за деревенщину не принимает. Но читать — это уж принципиально нетушки.
Но думать я все-таки думал. И вдруг спросил Брида, который, казалось, уже задремал после седьмой или восьмой таблетки.
— Брид, а вы счастливы?
Мне показалось, что я вижу — осязаю глазами — взрыв многотонной бомбы молчания, осколки которой тяжело ранят Куско и отскакивают от слоновой кожи Ейчи, а через мгновение конфузят меня. Когда тишина улеглась, Брид брезгливо, устало, лениво сказал:
— Я не обязан отвечать на подобные вопросы.
Я вздрогнул. Поделом. Я не смел задавать этот вопрос — и кому! Своему начальнику! Я не уполномочен задавать подобные вопросы даже самому себе!
Теперь каждый прохожий был объектом нашего пристального внимания — любой, кто так поздно не боится выйти из дома, может оказаться Им. Рисковать глупо своей жизнью — примета Дурака.
Брид контролировал движение всех своих патрульных шиман. Мы медленно двигались по совершенно пустым улицам. Куско беспокойно поглядывал на часы. Он никак не мог привыкнуть к наступлению официальной ночи. Впрочем, к этому трудно привыкнуть. Малая луна уже погасла. Кучер шиманы, похоже, тоже справился с часами — бесшумно поднялись и сомкнулись со щелчком створки прозрачного непроницаемого купола над нами. Мгновение спустя погасли разом все фонари Агломерации. Еще через дольку времени — невидимо для нас — погасли все огни внутри домов. Темнота была ослепительной. Ни зги не видать. Ейча и тот испуганно и суеверно пробормотал: «Однова дыхнуть…» У меня внутри непроизвольно все сжалось: темнота до утра — большой луны не будет. Мы молчали.
Через пару долек времени стали различимы контуры предметов — не больше. Лиловые звезды были рассыпаны по безоблачному небу, но свет от них был скудный.
Шимана торжественно плыла в безмолвии. Куско не вытерпел и стал рассказывать какой-то анекдот. Никто не смеялся, только Ейча тихонько закряхтел, словно ему было неловко сидеть в кресле.
— Сзади… — шепотом сказал Брид. Я быстро повернулся — Куско и Ейча вскрикнули, испугавшись моего резкого движения.
— Что? — выдохнул я, напрягая глаза, замечая лишь какие-то тени сзади.
— Померещилось, — сказал Брид. — Плакучий сторож!..
Долек десять времени мы ехали в полном молчании. Шимана плавно поворачивала, прочесывая улицу за улицей.
— Свет! — наконец приказал Брид. Я мгновенно включил освещение — меня давно подмывало это сделать. Кучер стал медленно очерчивать круг света вокруг шиманы.
Это еще хуже подействовало на нервы. Кусок улицы выхватывался светом, бегущим дальше, потом погружался тьму, и там до возвращения света могло произойти все, что угодно. Каждый из нас выбрал самый, по его мнению, опасный участок и вглядывался в него, то расслабляясь, то напрягаясь до истерики.
— Не лучше ли остановиться? — сказал Куско. — Тогда можно включить полный круговой.
Брид кивнул. Шимана остановилась, вертушка света остановилась, включилось полное круговое освещение. Мы стояли в центре площади. Однако, что было там, за границей света, опять-таки неизвестно.
— Мальчики, что так невеселы? — со смешком поинтересовался Брид. Он дежурит ночью два-три раза в год, по особой тревоге, ему тяжелее, чем мне. У меня хоть кое-какая привычка.
— А-ааа-э-а! — внезапно раздался резкий крик где-то за границей видимости.
— Что это? Агломерат? Слышали? — подскочил Брид.
— Из шиманы! — приказал я деловито. — Брид, остаетесь, а мы выясним, что происходит.
Я знал, что наша экспедиция будет напрасной. Этот крик случается по ночам. Никто никогда не узнает, что это за крик. По легенде, распространенной среди лиловых, этот крик идет не снаружи, а изнутри. Но каждый раз мы обязаны бежать на него — вдруг это мольба о помощи… или вызывающая угроза Его?..
— Я? Здесь? — вскинулся Брид. — Бажан, группу поведу я, вы остаетесь в шимане.
Я поморщился, но приказ есть приказ. Оставаться одному, пусть и вооруженному до зубов, опираясь на помощь кучера, было не менее страшно, чем бежать в темноте навстречу неведомому врагу.
Я видел, как Брид с ребятами с разбегу погрузились темноту — оранжевый комбинезон Брида был виден чуть дольше остальных.
Чего мы боимся? Кого? Темнота наполнена Им. Но разве он не агломерат? Он из плоти и крови, он не может появиться сразу из нескольких мест, он не может разрушить больше, чем способен разрушить один агломерат, и все же, все же… А что, если Он живет рядом с вершинами теперешних знаний! Тогда он может много, безумно много, непредположимо много… Однако по отношению ко мне он может одно — убить меня (да кто, через галактику, сказал, что цель Дурака — убивать? Это больное воображение!). Так это страх собственной смерти? Но, находясь на службе, я не боюсь перестать быть. Страх страха? Страх страха страха? И так далее?
Я чувствовал, что дольше не выдержу: это странное, дурацкое ожидание должно чем-то разрешиться — пусть ужасным, из ряда вон выходящим… И я сделал из ряда вон выходящее: стал быстро-быстро колотить пальцами по кнопкам видеофона. Экран не засветился.
— Слушаю, — прозвучал сонный голос Джеба.
— Где вы? — в растерянности спросил я.
— Да в спальне, гвоздь… Свет у меня выключен. Кто это?
