Александр Соловьёв - Хомотрофы
– Я в вас не сомневался, – сказал менг, пропустив мимо колкость.
Нет, Илья не понимал смысла моей сумбурной речи, но, кажется, он верил мне. И, как ни странно, я тоже начинал себе верить!
Если передо мной стоит житейская проблема, всегда трудно сделать единственно правильный вывод. На каждый вопрос рождается несколько независимых и вполне равноценных, хоть порой диаметрально противоположных, вариантов ответа. Причем выбирать обычно приходится методом тыка. Лучший помощник в таких случаях – дефицит времени. Это не дает слишком сильно развернуться уму, и подсознательно я выбираю наиболее действенные варианты.
– То, что вы говорили о людях, в полной мере касается и нас, – очень серьезно сказал Илья. – Мы тоже боимся и так же как вы стремимся ощущать постоянство и защищенность. У нас есть семьи. Моему младшему сыну восемь лет, старшей дочери девяносто два.
Я начал проникаться интересом к этому фантастическому существу. Захотелось более полно прочувствовать, что мы с ним находимся по одну сторону баррикады. Я пребывал в таком состоянии, что, казалось, сама суть вещей открывается мне. Я не сомневался в собственной правоте. Сложность заключалась в том, как передать мое понимание Илье. Слова, как я не старался выстраивать их в ряды, не могли приблизиться к сути.
Я присел на край кровати. Зевнул.
Страх то ли прошел окончательно, то ли был вытеснен чем-то другим. Я не умер, а, если и сошел с ума, то сознанием находился целиком в деле подготовки восстания. Правда, появилось ощущение невероятной усталости, и продолжала болеть голова.
– Атакуем один раз – первый и последний, наносим массированный удар. – Илья вновь стал записывать. – Все, как договорились. Призыв к бунту по компьютерной сети поручите Цуману, у него есть доступ. И вот еще, запишите… Три составляющих удара: непредсказуемость атаки, правильное создание линии фронта и отсекание путей к отступлению.
Увидев, что я постоянно подношу руки к вискам, Илья опять попытался меня прервать и перенести разговор на завтра.
– Нужен отдых, – уже категорично сказал он. – И хотя бы временная изоляция.
Я не сопротивлялся.
Ильявытер салфеткой, смоченной спиртом, запекшуюся кровь с моего лица, достал из шкафа джинсы и чистую рубашку, попросил переодеться.
Мы вышли из дома, и меня куда-то повели.
Воздействие веяния не прошло бесследно. К головной боли добавилось еще кое-что: синие искорки. Они то и дело вспыхивали перед глазами.
– Куда мы идем? – спросил я.
– Не волнуйтесь. Место надежное. Туда веяние не проникает.
– Зачем мне туда? – не понял я.
– Заводские не отвяжутся. Ночью они повторят эксперимент, у них такое правило. Во сне это особенно эффективно.
Я подчинился и больше не стал задавать вопросов. Очень хотелось спать.
Принимают ли меня всерьез или нет? – думал я, борясь с сонливостью. Почему-то мне казалось, что менги надо мной втайне насмехаются. Что я смыслю в политике, заговорах, интригах, переворотах?
Ладно. Во-первых, буду считать, что я прав. Только истину можно утверждать безапелляционным тоном. Рыцарь в сверкающих доспехах не сомневается. Вперед, на ветряные мельницы, на чертовы жернова! Никаких сомнений, никаких внутренних споров. Во-вторых, теперь я принадлежу всем, как и подобает настоящему герою-спасителю. Потому: от самокопания – к лаврам. И, в-третьих, мне на все наплевать.
14
Мы зашли во двор. Было темно, хоть глаз выколи, невозможно определить бывал ли я здесь раньше. Обошли дом. Кто-то – мне показалось, что это был Сева, – включил фонарик. Скрипнула старая дверь. Один за другим – всего нас теперь было шестеро – мы стали заходить в темноту сарая.
Стены были выложены из камня, в углу стоял старый велосипед. Круг света скользнул по полу, заваленному хламом. Чья-то рука отбросила старое пальто, освобождая квадратную крышку люка.
Лестница вела в пустоту. Первым полез здоровенный оборотень по имени Миша. За ним в темноте скрылся Володя, потом Войчишек. Илья сказал:
– Прошу вас, Сергей Петрович. Почти полночь. Не исключено, что с минуты на минуту заработает веяние.
Я нащупал ногой металлическую скобу и, пятясь, начал спускаться. Пахнуло затхлостью. Следом за мной тут же кто-то затопал, и я поспешил, боясь, что мне наступят на руки. Становилось прохладнее. Насколько глубок колодец? Что там? Убежище? А может склад человеческого мяса?
Вдруг меня сильно затрясло. Нет, это не было опасением, что меня съедят заживо. Подтвердилось предположение Ильи: включили веяние.
Знакомый холод в груди. Все внутри сжимается. Начинает кружиться голова. Я ускоряю движение. Нога соскальзывает, еле успеваю ухватиться за скобы. Чертовы хозяева! Быстрее вниз. Опять подташнивает. Сердце бешено колотится. Как бы не вырубиться.
Вниз. В убежище. Там спасение.
Двигаюсь еще быстрее.
Не останавливаться! Крепче держаться.
Ничего не видно. Здесь абсолютная темнота.
Но становится немного легче.
Внезапно под ногой не оказывается опоры, рука соскальзывает, и я лечу вниз…
К счастью я пролетел не более двух метров и шлепнулся на подстилку из соломы. Приподняв голову, увидел свечение в нескольких шагах от себя.
Слава богу, кажется, все кости целы.
Я пошел на свет, что падал из-за поворота тоннеля. Металлическая крепь, подпирающая грунт, была установлена основательно через каждые полметра. Пространство между крепью заполняли деревянные не струганные обрезки.
Сзади кто-то спрыгнул с лестницы.
– Сергей Петрович! Эта шахта – убежище от веяния.
Илья включил фонарь, взял меня за локоть и повел по коридору. В эту минуту я сообразил, что никакого страха нет.
– Значит, существует некая система, – начал рассуждать я, – график включения веяния. Вы можете предугадывать?
– Только иногда, – сказал Илья. – Хозяева ничего не знают об этой шахте. Когда они начинают травлю, мы отсиживаемся здесь.
– Но веяние и та преграда, что не выпускает из города – Грань – это ведь не одно и то же?
– Слой земли защищает только от веяния. Догадываюсь, о чем вы думаете, Сергей Петрович. Грань – сфера, не подкопаешься.
Мы дошли до конца коридора. Здесь горела тусклая электрическая лампочка. Вправо и влево расходились два неглубоких штрека. Мы свернули в один из них и почти сразу попали в довольно просторный бункер. Лампа дневного света, стол, скамейки, несколько кушеток, холодильник и даже маленький телевизор.
– Тут мужчины, – сказал Илья. – Женщины и дети в другом помещении.
Я был поражен.
– Кто соорудил эту шахту?
– Мы сами, – с некоторой гордостью сказал он. – Хозяева о ней ничего не знают.
Значит, представители хищной расы боятся не меньше, чем люди, пожалуй, куда больше. Разумеется, они ведь не привычны к страху. А может, я ошибаюсь.
Я сел на кушетку и глаза сами собой стали слипаться. Потрогал рукой клеенчатую подушку. И, не долго думая, лег и уснул.
Мне снилась Эфа, девушка из хлебного киоска.
Проснулся я оттого, что заработал будильник на моих электронных часах.
Шесть утра.
Рядом никого не было. Я вышел в темный коридор шахты, осторожно заглянул во второй бункер. Пусто.
Пора убираться отсюда.
Подниматься, как ни странно, было легче, да и дорога вверх показалась мне более короткой. Правда, здесь была полная темнота. Глянул вниз – даже отсвета никакого.
Добравшись до выхода, я вдруг почувствовал беспокойство: вдруг люк забаррикадирован? Но крышка подалась без усилий.
Я вылез, закрыл за собой люк, накинул сверху валявшиеся поблизости тряпки и огляделся. Приоткрыв дверь, я поглядел в щелку. Знакомый двор. Пусто. Я вышел. Вот стоит старая ржавая «Нива». За ней железные ворота. Так и думал. Это дом Ильи. Еще рано. Людоеды спят.
В округе кое-где раздавались крики петухов, в отдалении им вторила одинокая собака. Все-таки есть какая-то живность в полумертвом городе.
Я посмотрел в небо. Боже! Все что мне нужно – дожить до той минуты, когда эти места вернуться во власть людей. В их полноправную власть.
В голове по-прежнему пульсировала боль, сон принес лишь некоторое облегчение. Я порылся в карманах, вытащил из них мелочь. На аспирин хватит.
Единственный аптечный киоск был на станции. Я вполне успевал туда прогуляться. В Полиуретане круглосуточно работали производственные цехи завода, винно-водочный магазин и – о чудо! – аптечный киоск.
Железнодорожные вокзалы, запах просмоленных шпал, рельсы, убегающие вдаль и сливающиеся на горизонте, всегда вызывали у меня желание отправиться в путешествие. Сейчас, оказавшись на платформе, я ощутил почти физическую боль отчаяния. Так, наверное, смотрит узник через ячейки решетки.
Я подошел к зданию вокзала и постучал в металлический ставень окошка аптечного киоска. Заспанная фармацевт показалась через несколько минут, когда я начал колотить громко и нетерпеливо. Ни малейшего недовольства она не высказала, выдала аспирин, отсчитала сдачу и закрыла у меня перед носом ставень. Только после этого я сообразил, что надо было купить воды, чтобы запить таблетку. Стучать второй раз я постеснялся, в конце концов, могу напиться из-под крана в туалете.
