Георгий Шах - Нет повести печальнее на свете…
Когда Ром вышел на минутку, миланка неожиданно прервала свою болтовню и спросила Улу, почему она общается со своим спутником посредством апа.
— Разве неясно, почему, — спокойно ответила Ула, — мы из разных кланов.
Тогда назойливая старая дама, сняв очки, прищурив глаза и поджав губы, заквакала, что молодой девушке надо беречь свою репутацию, что путаться с парнем другой профессии в высшей степени постыдно и так далее. Ула вспылила, послала ее к черту и выскочила на улицу. Ром нашел ее в слезах и успокоил, как ни странно, тем, что пересказал содержание своего разговора с администратором мотеля. Они посмеялись над своими невзгодами и отправились досматривать достопримечательности Мантуи.
Уже в сумерках, усталые и полные впечатлений, Ром и Ула вернулись к дому Ферфакса. Ром постучал, и опять безрезультатно: дом был пуст. Из-за заборчика, отделявшего его от соседней виллы, появилась женщина.
— Если вы к Ферфаксу, молодые люди, то не теряйте времени, его здесь нет.
У Рома упало сердце.
— Что-нибудь с ним случилось?
— Что может случиться с таким человеком! — сказала женщина тоном, свидетельствующим, что Ферфакс не пользовался особой популярностью у соседей. — Просто он укатил в Рим по каким-то своим делишкам.
— Спасибо, синьора.
— И послушайте доброго совета, не связывайтесь с этим забулдыгой, он и ангела собьет с пути истинного.
На этот раз подала голос Ула:
— Благодарим вас, синьора, за радение о наших душах, но мы и сами не ангелы.
У женщины вытянулось лицо, и она молниеносно исчезла, решив, видимо, что не стоит связываться с хулиганами.
Ром и Ула уселись на ступеньках крыльца.
— Что будем делать? — спросила она.
— Мыслить, — ответил он, беря ее за руку. — И целоваться.
Это занятие отняло у них добрых полчаса.
— У меня есть идея, — сказала вдруг Ула.
— Давно пора, — пошутил Ром, — ты же мата, да еще из семейства Капулетти, да к тому ж вундеркинд, тебе только и генерировать идеи.
— Не смей потешаться над моим кланом, презренный агр! Так вот, когда мы с тобой блуждали по городу, помнишь, нам повстречалась гостиница «Дважды два»?
— Помню.
— Под таким названием во всех крупных городах есть дома для ночлега заезжих матов.
— Что из того, и у нас есть такие дома под вывеской «Спелое зерно».
— А то, что мы снимем там номер.
— Будет то же, что и в мотеле. Инструкции для роботов везде одни.
— Конечно, если мы сунемся в открытую.
— То есть ты предлагаешь…
— Вот именно. У вас, мужчин, никакой смекалки. Сначала я снимаю номер, причем прошу на первом этаже, — кто посмеет отказать внучке великого Капулетти! — а потом ты влезаешь в окно.
Ром загорелся.
— Ты гений, поехали. — Уже в экомобиле его охватили сомнения: следует ли оставлять следы, ведь знатная фамилия Улы сразу привлечет внимание? Хотя им всего лишь переночевать.
Первая часть плана Улы прошла как по маслу. Когда она предъявила паспорт, администратор-робот чуть было не разломился в пояснице и отвел ей люкс с шикарной балюстрадой, куда забраться такому атлету, как Ром, не стоило никакого труда. Ром спрятался в кустах, окружавших гостиницу сплошной стеной, и стоило Уле подать условный сигнал — трижды выключить и включить свет, как через минуту он был в номере.
Они сразу же погасили огни, чтобы никто из служителей не мог обнаружить столь вопиющего нарушения общепринятых правил. Им и не нужен был свет, тьма была для них желанным прибежищем, надежным покровом для неистовых любовных ласк. Тогда, в первый раз, в комнате Улы, их сдерживало и опасение быть застигнутыми, и природное целомудрие, и ощущение греховности связи, в которую они вступили, бросив вызов всем порядкам и установлениям, воле родителей, предостережениям наставников. Теперь все было иначе: они избавились от первой стыдливости, ощущали себя мужем и женой, были предоставлены самим себе.
И опять Ром и Ула, повторяя свою игру, отключили апов, чтобы слышать друг друга на родных языках, и в лишенных эмоций математических формулах, в пахнущих землей грубых и сочных символах земледелия искать и находить одну всепобеждающую проникновенную мелодию любви.
…Ула проснулась первой, услышав шум за дверью. Она разбудила Рома, и несколько секунд они лежали молча, пытаясь понять, что происходит. В коридоре кто-то громко разговаривал, затем в дверь номера постучали — сначала робко, потом настойчиво. Ула показала Рому глазами на балюстраду, он мигом оделся и, тихо выбравшись из комнаты, спрыгнул в кусты. Здесь его ожидал сюрприз: Ром чуть не столкнулся с притаившимся там роботом. Погашенный фонарь, который обычно монтировался в поясной части этих механизмов, не оставлял сомнения, что он поставлен часовым на случай бегства из здания. Только две линзы, заменявшие глаза, мерцали слабым зеленоватым светом, и Ром замер, как человек, завороженный взглядом змеи. Он лихорадочно взвешивал свои шансы. Вступать в борьбу с этой грудой металла было бессмысленно. Он знал, что робот не причинит ему вреда, а просто охватит своими клещами и доставит куда следует. Ему не раз приходилось наблюдать, как действуют роботы-полицейские. Оставалось одно: перехитрить машину. Но как?
И тут случилось невероятное: робот повернулся к нему спиной, явно давая понять, что не собирается его задерживать. В порыве признательности Ром похлопал его по плечу и кинулся вон из ловушки, какой оказались гостеприимные на первый взгляд «Дважды два».
Ула с трепетом наблюдала за всей этой сценой из окна комнаты. Убедившись, что Ром в безопасности, она накинула халат и отворила дверь. В номер ввалился незнакомый ей толстый усатый человек в сопровождении администратора и той самой физы, которая в обед наставляла ее на путь истинный.
— Приношу извинения, синьорита, — елейно сказал толстяк, — но мы обязаны проверить поступивший сигнал общественности.
— Эта мегера и есть ваша общественность? — спросила Ула, указывая на жительницу Милана.
— Я никому не позволю себя оскорблять, — завопила та, — особенно потаскушке, якшающейся с вертопрахами из чужих кланов!
Ула молча подошла к ней и ударила по лицу.
— Что же это делается?! — окончательно разъярилась миланка, хватаясь за щеку. — Я выследила молодых развратников, заботясь о морали вашего клана, — накинулась она на усатого, — а вы молча смотрите, как надо мной совершается безобразная расправа! Я буду жаловаться самому Великому математику, вам не поздоровится.
— Возьмите себя в руки, — хладнокровно сказал толстяк, — вы первая ее оскорбили, и поделом вам. Синьорита Капулетти, — обратился он к Уле, — я попечитель этой гостиницы в местной общине матов и прошу вас только сказать: вы одна в номере?
— Вы все спелись, — продолжала кричать миланка, — клановая солидарность, но я вас выведу на чистую воду!
Усатый просто от нее отмахнулся и даже подмигнул Уле, давая понять, чтобы она не обращала внимания на эту спятившую ханжу.
— Я понимаю, синьор, что вы исполняете свой долг, — вежливо сказала Ула. — Вы можете убедиться сами, что в номере никого, кроме меня, нет.
— Да, я вижу, — с поспешностью сказал попечитель. И обернувшись к миланке, заявил: — Вы будете отвечать за гнусный навет. Я сообщу об этом возмутительном происшествии в миланскую общину физов.
— Вы ее покрываете! — крикнула та. — Вы даже не хотите осмотреть комнату, он, вероятно, спрятался в шкафу.
— Смотрите сами, — с презрением сказала Ула и стала распахивать дверцы многочисленных шкафов люкса. Миланка следовала за ней по пятам, потом опустилась на колени, чтобы обследовать пространство под кроватью. Вдруг ее осенило: — Посмотрите на постель, смяты обе подушки.
— Я имею обыкновение спать на двух подушках сразу, — отпарировала Ула. — Вы что-нибудь имеете против?
— Тогда остается одно: он ушел через балкон.
— Это невозможно, — вмешался попечитель, — там стоял на страже робот.
— Допросите его.
— Хорошо, я сделаю это в вашем присутствии, чтобы у вас не осталось никаких оснований для обвинения местных властей в пристрастии. — Он подошел к окну и кликнул робота. Через секунду тот вошел в комнату, почтительно поклонился и застыл у дверей.
— Ваш порядковый номер?
— 327-й серии М.
— Вы были поставлены у балюстрады люкса с поручением не выпускать никого?
— Да, синьор.
— Выходил кто-нибудь отсюда?
У Улы екнуло сердце. Ей показалось, что робот промедлил с ответом. Эти механизмы не умеют лгать, как люди.
— Не знаю, синьор.
— То есть как «не знаю»? Вы хотите сказать, что человек мог и выйти?
— Да, синьор.
— Вот видите! — торжествующе воскликнула миланка.
— Погодите радоваться, — брезгливо бросил ей попечитель. — Но вы никуда не отлучались со своего поста?
