Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)
— Не беритесь разглагольствовать о том, в чём не понимаете, — голос Твирина гудел от тайного гнева. — Охрана Петерберга вне всяких подозрений. Эти люди, — коротко кивнул он на добровольцев, — пока что не Охрана Петерберга, но стремятся ею стать. И до того, как вы явились со своими эскападами, они самым прямым образом приобщались к духу Охраны Петерберга.
Золотце посмотрел на него с задумчивой иронией, стряхнув свой истерически ломающийся тон.
— Вот оно что, — хмыкнул он. — К духу, значит. То-то я думаю: учения, а стреляют — хоть плачь. Господин Гныщевич, угостите револьвером? Хочу и сам постоять красивый, к духу приобщиться.
Приблев и не заметил, что Гныщевич в самом деле держал на поясе револьвер — он же вроде недолюбливал стрелковое оружие? Наверное, это у него по поводу учений. Гныщевич, купленный, видимо, апелляцией к красоте, револьвер с некоторым любопытством протянул.
Мужичок в глупой шапке успел собрать почти все мишени и держал их, как стопку газетных листов; стоял он, соответственно, в противоположном конце плаца. Едва скользнув по мизансцене глазами, Золотце отвернул голову, щёлкнул предохранителем, прокрутил револьвер на пальце, одним плавным, точным движением поднял руку и — не глядя — выстрелил.
Мужичок охнул.
Глупая шапка оказалась на земле.
— Полагаю, мне следует предложить свои услуги Временному Расстрельному Комитету, — вежливо, но в то же время как-то очень зло скривил Золотце губы в улыбке. — Вероятно, для этого мне придётся в него войти. Так уж и быть.
Временный Расстрельный Комитет некоторое время размышлял.
— Не вижу причин отказываться, — сообщил наконец Мальвин таким тоном, будто не звучало минутой раньше гадких обвинений. — Ваши навыки несомненно будут полезны.
— А навыки, ежели они появятся у вашей Второй Охраны, полезны будут, или духа вам достаточно? — ядовито поинтересовался Золотце. — К следующему сеансу учений распорядитесь о стекле. Бутылки из кабаков, недобитые блюдца из аристократических буфетов — неважно. Главное, чтоб звенело. И тряпицы на глаза, непрозрачные. Тогда будет надежда, что они у вас хоть чему-то научатся. А теперь я бы и сам предпочёл переместиться для конфиденциальной беседы. Как я понимаю, моего последнего голубя, отправленного перед самым отъездом, принимать было некому?
— Некому, — кивнул Гныщевич и сделал приглашающий жест в направлении казарм. Мальвин скупо распорядился об окончании учений.
Пока Временный Расстрельный Комитет в обновлённом составе, Скопцов и Приблев шли в сторону конфиденциальной беседы, последний подумал, что анатомический спектакль окончен. Золотцу стало лучше. Или не стало? Он ведь не самый искренний человек — может, подобная вспышка как раз для него полезна, как бы бесчеловечно это ни звучало? Наверняка. Наверняка так и есть. Вот и сам Золотце, кажется, заметил-таки, что без шляпы ему нежарко, и потому из двух комнат: просторной и протопленной — выбрал вторую.
— Было бы небесполезно видеть здесь и некоторые другие лица, но не могу позволить себе медлить дальше, — Золотце не стал усаживаться, а вместо этого принялся без интереса разглядывать скромное убранство. — В день получения вашей телеграммы я как раз имел удовольствие обсуждать ещё одну. Из Европ телеграфировали в Четвёртый Патриархат о новом петербержском наместнике. Для тех, кто от международных отношений далёк, поясню: так делать не принято, новый наместник в свой город приезжает на цыпочках, кулуарно общается с наместником прежним, вступает в права и только затем самостоятельно извещает о себе росские власти. Европы, по всей видимости, крайне обеспокоены таинственным закрытием Петерберга, раз нарушают церемонии. Ваше здоровье, господа! — сняв с одной из полок бутылку, кажется, вина, он пальцами вытащил неплотно вставленную пробку и отпил.
Среди присутствующих не было хэра Ройша, а то они бы, наверное, успели от слов Золотца сосредоточиться, а теперь выдохнули бы с облегчением. А так только заулыбались — все, кроме привычно скупого на эмоции Твирина.
— Тут ты опоздал, — хмыкнул Гныщевич. — Мсье Армавю давно уж в казармах. Un prisonnier.
— И? — раздражённо свёл брови Золотце. — Мы выпустим его погулять, поиграть в снежки, когда к нам нагрянет инспекция из Четвёртого Патриархата?
— А она намеревается наконец-таки нагрянуть? — подобрался Мальвин.
Золотце оставил бутылку и принялся ходить по комнате взад-вперёд:
— В честь Петерберга назначено заседание полным составом. Видимо, оно должно состояться сегодня или завтра. Увы, теперь нам неоткуда узнать, что постановят на этом заседании. Однако следует иметь в виду: европейскую просьбу разобраться, как поживает ненаглядный наместник, они игнорировать не могут. Им необходимо что-то разузнать — и что-то телеграфировать в ответ. Инспекция, таким образом, самый ожидаемый шаг, хотя они её не хотят. Хотели бы — отправили бы гораздо раньше, как в ту же Кирзань.
— Так и пусть присылают, разве нет? — решил высказаться Приблев. — Нам ведь это тоже выгодно. Люди ведь… Петербержцам тоже нужно некое… общее решение. Я же не ошибаюсь, они же потеряли доверие к генералам как раз потому, что решения принимались слишком медлительно? Да, мы более открыты, мы активнее… За внутренними изменениями многие забывают о том, что главный вопрос — какой будет судьба Петерберга — пока не решён. Многие, но не все. Так пусть инспекция приезжает, вот мы его и решим. Верно, господин Скопцов?
К Скопцову Приблев обратился потому, что тот куда больше, чем Временный Расстрельный Комитет, сил уделял общению с простыми петербержцами. В сущности, этим занимались он, граф и Хикеракли.
— Верно, — Скопцов нахмурился, — но… Но есть тонкости. Я не могу назвать себя специалистом, тут лучше подошёл бы хэр Ройш, но мне кажется… Я думаю, из этого легко устроить, понимаете, ловушку. Готов поклясться, что инспекция не будет иметь никаких полномочий, не сможет самостоятельно принять какое бы то ни было решение относительно статуса Петерберга. Её задача ведь — только посмотреть… Боюсь, когда они приедут, у нас будет только два пути: отпустить их — или…
— Да-да, только посмотреть, — своевременно перебил его Золотце. — Та же инспекция, посланная в Кирзань, должна была провести ревизию бюджета, прояснить реальный масштаб волнений, оценить нанесённый волнениями ущерб… Но судьба города определится уже в Патриарших палатах, а никак не на месте. Одним словом, не представляю, чем нам может быть полезна инспекция, и представляю слишком хорошо, чем вредна.
— Но мы же в любом случае не можем на неё повлиять, верно? — не сдался Приблев. — Значит, нужно всего лишь сделать так, чтобы она нам не навредила. А польза может быть в том, что переговоры с Четвёртым Патриархатом после этого всё-таки откроются.
Кажется, оптимизма его не разделял никто, но ответил неожиданным образом Твирин, обыкновенно к подобным разговорам равнодушный:
— Или переговоры пройдут сразу, или никаким переговорам уже не бывать. Нам не простят всего того, что мы сделали, и не дадут диктовать свои условия.
— Как ни странно это признавать, — сморщил нос Золотце, — тут вы с огромной вероятностью правы. Нам нужна не бесправная инспекция, нам нужно выторговать себе привилегии до инспекции. Но я не представляю, как это провернуть. Вот если бы нового наместника сразу по прибытии погрузили на телегу с наказом защищать наши интересы в Четвёртом Патриархате… Полагаю, у нас нет возможности его заставить?
— Он не такой человек, — качнул головой Плеть. — Он хитрый и жёсткий. Мы не сможем его запугат’, и нам нечем его убедит’.
— Можно просто арестовать инспекцию, — предложил Мальвин. — Когда она не вернётся, Четвёртому Патриархату придётся послать тех, кто получит право принимать решения на месте.
Приблев в который раз поразился тому, как легко всё это звучит, пока остаётся фигурками на карте. Легко и очевидно.
— Да, но господин Золотце уже не в Столице, — Скопцов, склонив голову, напряжённо размышлял. — И так в неведении останутся не только они, но и мы. Конечно, если нет другого выхода…
— Занятно, — перебил его вдруг Гныщевич, и Приблев только теперь заметил, что он уже некоторое время молчит, задумчиво уперев пальцы в подбородок, и, запрокинув голову, созерцает потолок. — Занятно, — повторил Гныщевич. — Нам здесь кажется, что мы перевернули мир, сломили строй и так далее, а Четвёртый Патриархат всего несколько дней назад сподобился задуматься об инспекции. Мы в очереди аж за Кирзанью… c'est drôle. Qu’en pensez-vous, Georges, est-ce que je ressemble à un Français?
Золотце обернулся с любопытством. В тепле он совсем пришёл в себя: волосы его, подсохнув, снова закрутились кудряшками, а болезненный румянец схлынул. И это не возвращало Алмазы, не возвращало господина Гийома Солосье, не возвращало даже растоптанных яиц несчастной голубки…
