Вадим Еловенко - Осознание
Вообще о расстрелах, о которых я часто слышал в городе, слухи теперь уже как бы исчезли из моей жизни. Расстрелу подвергались люди, которые занимали важные должности и, скажем, проворовались. Но их расстреливали не за воровство, как я понимаю, а просто за обманутое доверие к ним со стороны глядящих. Это было для меня странно немного, но я естественно не задавал лишних вопросов. Но и таких расстрелов я не помню. Как-то само собой подразумевалось, что жить хотят все. Можно сделать ошибку и попасть на деньги. Можно сделать много ошибок и будешь переведен на другую более низкую работу. Но нельзя нарушать негласный договор о доверии с Системой. Она дает тебе право более-менее нормально жить, ты даешь ей уверенность в том, что приложишь максимум усилий для нее и не станешь ее обманывать. Теперь, когда даже в принципе не существовало ни уголовного кодекса, когда не было судов, адвокатов, прокуроров, а дело решалось буквально в ходе расследования… все отношения строили на принципе доверия. На принципе договора. На базе простого понимания. Интуиция стала важной частью личности. К примеру, когда тебя спрашивали не хочешь ли ты… дальше можно было не слушать, а отвечать - «да, хочу». Во-первых, никому в голову не придет тебя дергать по пустякам. У глядящих всегда были дела. И если на тебя тратят время, значит где-то там уже принято решение и твое желание простая формальность. Во-вторых, сказать «не хочу», это нарушить чьи-то вышестоящие планы относительно какого-то важного дела. Те, кто принимают решения, могут даже тебя не знать лично, но то, что ты отказался, запомнят надолго. Вот так и жили.
Я не буду врать и говорить, что это сильно напрягало. Было некое чувство дискомфорта от ощущения, что тебя просто используют. Ну и что? А в той… в той жизни разве не было у людей такого ощущения? Или было больше выбора? Да, я помню, как мой приятель за работу держался за свою. Я думаю, он был похож на меня. Я тоже держался за завод, работа на котором давала мне определенный социальный статус.
Завод, вообще, давал мне все, но он не мог дать мне чего-то для души. Даже усиленная работа не помогала избавиться от мыслей, что время утекает, а я каждый день провожу его одинаково. Я не мог понять, что мне хочется или чего не хватает. Я не могу сказать, что это была тоска по большей свободе. У меня ее была масса. Никто за мной не следил и не ограничивал. Только все равно время пропадало в цеху… в работе. Я не могу сказать, что это была житейская неудовлетворенность одиночеством или тем более отсутствием контактов с женщинами. И уж конечно это была не ностальгия по подвалу или общежитию. Мой новый дом мне очень нравился. Просто глухая тоска по чему-то неведомому вдруг появилась и никуда не уходила. Мистика какая-то.
Я, кстати, думал какое-то время, что именно такая же тоска заставляла прилагать усилия Олега и Натальи на побег, а не на нормальную работу. Но потом я все-таки решил, что у них-то как раз была идея фикс о свободе без глядящих. А это совершенно не то, что было со мной.
Вот так я катался, думал о разных смущавших мою душу вещах. Втайне надеялся хоть кому-то помочь спастись в комендантский час. Приезжал домой. Пил чай или ужинал на кухне вместе со всеми жильцами, кроме детей нижнего соседа, и заваливался спать. У меня было две кровати в моей квартире. Точнее диван и кровать. Но я один раз выбрав диван, уже ему не изменял. Да и мысли на нем были не такие, какие приходили на кровати. Странно да?
В одно из воскресений, когда на улице уже пригревало, а с крыш закапало так, что сомнений в наступающей весне уже не оставалось, я поехал искать Василия. Живем уже больше месяца в одном районе и не разу не пересеклись. Меня это забавляло. Я без труда нашел его дом. Не увидев машины перед входом, я подумал, что он уехал и решил зайти, подождать его внутри, в холле. Для проформы постучавшись, я не думал, что кто-то мне откроет и хотел уже просто войти, но дверь распахнулась и на пороге показался крепкий мужчина лет сорока с небольшим. Он спросил, кого я ищу и я сказал, что тут живет мой друг Василий.
- Какой же он тебе друг, если ты не знаешь, что он с Нового года почти на юг уехал сельхоз предприятия готовить к посевным и переработке.
Вот так. Я поблагодарил и уехал, даже не выяснив, кто же мне открыл дверь. Во всем окружающем мире у меня не было теперь не то что близких людей, но даже таких приятелей, с которыми можно просто провести вечер. Только соседи… Но толку-то от них.
В воскресенье я поехал за город. На то взлетное поле, на котором мы тогда были с Олегом и Натальей. Без труда я проехал к нему и, ломая голые низенькие деревца и кусты, пронесся по бывшей взлетной полосе. Остановившись у распахнутых ангаров, я вышел из машины и стоял, дыша свежим, уже чуть теплым воздухом, вспоминая наш осенний приход сюда.
Не спеша, я прошел в каменное зданьице. Нашел старый журнал, который тогда читал нам в слух Олег. Прочитал еще раз запись последнюю. Еще раз задумался, а долетел ли куда-нибудь тот, кто это все написал. Сел в кресло, в котором когда-то вертелась Наталья. Чуть покрутился из стороны в сторону. Мне так захотелось их обоих увидеть…
И плевать, как они ко мне относились. И плевать, что они так поступили с моим подвальчиком. И даже то, что они ушли не попрощавшись тоже ерунда. Хотя бы одним глазом увидеть здорового Олега и такую красивую аккуратную улыбку Натальи. Причем Олега хотелось только увидеть, а вот с Натальей хотелось поговорить. Глупо наверное… но мне хотелось доказать ей и, именно ей, что я достоин большего, чем презрение в ее красивых темных глазах. Хотелось убедить именно ее, что я как минимум не хуже Олега. Он лидер, как она правильно сказала. Он сильный. Тоже верно. Но и я теперь лидер. Я начальник цеха. Я делаю важную работу для ошметков цивилизации. И я тоже не слабак. Я сидел и мечтал, что когда-нибудь смогу с ней поговорить, и она поймет меня. Нет, упаси господь, я не надеялся и не думал даже что она будет моей. Что она оставит Олега ради меня. Это было бы просто по-свински и с моей, и с ее стороны. Да, она говорила, что секс с Олегом для нее ничего не значит. Но я так стал мало верить вообще словам. Слова одно - дела другое.
Странное воскресенье. Первое настоящее весеннее воскресенье. И такие странные мысли им навеянные. Весна может так действует?
Поднявшись из кресла, я прошел в комнату отдыха и увидел разбросанную по полу гигантскую цветастую ткань. По ткани тянулись стропы, валялась раскиданная экипировка. Ремни крепления, запутанные в стропах, казалось, больше распутыванию не подлежат. В этом хаосе строп и материи утонули две кровати у разных стен. На какой-то из них спали Олег и Наталья. Занимались любовью. Любили друг друга. Получали друг от друга удовольствие. Мне даже на мгновенье показалось, что я вижу их. Как она сидит на нем. Как ее нижняя губа чуть закусана в наслаждении. Как он изгибается под ней, поднимая ее на бедрах и стараясь проникнуть глубже… излиться в нее. Тьфу… уйди морок.
Чтобы отвлечься от мыслей о Наталье и образа ее груди и тела, которые так явственно стояли передо мной, я стал собирать ткань, пока в моих руках не оказалась здоровенная, наполненная вдобавок воздухом охапка. И то все в руках не поместилось. Я шел на выход, а за мной волочились стропы с креплением.
На улице, раз уж я вытащил эту охапку, я стал распутывать это дело и очень скоро убедился, что это не один, а два параплана с нормальными, не сгнившими за такое время стропами и очень прочными ремнями крепления. Занятие увлекло меня. Вскоре я уже разложил по бетону оба крыла и с удовольствием оглядел свою работу. Да и яркие, не поблекшие краски крыльев радовали мне глаза. Поднимали настроение. Забавляясь, я взял в руки пучки строп, укутанные в кожу. Вся сбруя, что крепилась на теле человека, свесившись, доставала до земли и волочилась по ней. Подумав, а почему бы нет, я стал пятиться и натягивать стропы. Крыло ожило и, чуть отлипнув от земли, стало словно сопротивляться тому, чтобы его волокли. Я с усилием продолжал тянуть. Я словно отталкивал землю от себя, пытаясь поднять это крыло. Оно уже полностью оторвалось от земли. Уже чуть стремительней оно, словно надуваясь, поднималось над моей головой. Но не высоко. Стоило мне чуть ослабить тягу и оно, словно обмякнув, стало обваливаться на землю. Эта игра с цветным воздушным змеем такого размера необычно забавляла меня. Я так и издевался над ним, пока, в очередной раз пятясь назад, не спотыкнулся об выступивший угол бетонной плиты поля и не упал, больно ушибив локоть.
Но даже такая неприятность не помешала мне. Наоборот, я, веселясь, стал разбираться с креплением. И, наконец, справившись с ним, как позже оказалось неверно, я попробовал поднять крыло, используя кольца на фалах для управления и двигаясь вперед. Только раз мне удалось правильно его поднять и, натянув резко кольца, оторваться на мгновенье от земли. Нет, я даже трех метров не пролетел. Я больно упал и, лежа на спине, наблюдал, как опускается небесный парус. Но даже этого мгновенья мне хватило, чтобы понять - я знаю, что я хочу. Я хочу летать. Я хочу летать, пусть не как птица. Пусть не как во сне - легко и невесомо. Но я до слез хочу оторваться от этой проклятой изуродованной земли. С ее городами - кладбищами… с ее изувеченными людьми.
