Алексей Олейников - Левая рука Бога
– Последняя строчка дурацкая.
– Дурацкая, – признала девушка. – Но все равно она работает, все равно в ней что-то такое дребезжит и брезжит. Все, конечно, довольно традиционно, рифмы, размеры, силлабика, но вот нерв в ней есть, в этой Хельге.
– Я думал, тебя только деньги интересуют, – сказал Денис. Они сидели на волноломе. Широкая – метров пятнадцать – каменная полоса тянулась от берега до середины залива. Справа – простор, распахнутый до окоема, слева – тихая заводь, в которой толклись суда разного размера, загружались, разгружались, вставали на починку.
– У меня, Ярцев, две любви в жизни, – строго сказала Катерина. – Это словесность и денежная самостоятельность. Современной сетевой поэзией я по велению души интересуюсь. Ты вообще о каких наших поэтах слышал? Из последних?
Денис напрягся.
– Ну, Евтушенко, Кушнер по программе. В дополнительной… Мориц вроде была такая.
Катя громко фыркнула.
– Узок твой круг, Ярцев, и страшно далек ты от современного искусства.
– Ага, далек, – саркастически отозвался Денис. – Выловит порбовское искало твои запросы, схлопочешь ты виру, любительница изящной словесности. Не вписывается твоя поэзия в народный канон.
– Настоящая поэзия всегда выламывается из канонов, – пожала плечами Катя.
Над волноломом колыхался лес длинных удилищных усов, его густо, как мухи тарелку с вареньем, облепили рыбаки, насаживали, закидывали, подводили, подсекали. Уловом, как уже убедился Денис, и кошку не накормишь, но рыбаки стояли часами. Едва ли кто-то надеялся вытянуть тунца сороковиков под сорок, просто дома сидеть было еще бессмысленней.
– Гляди! – Денис ткнул в приземистый, угловатый корабль, заходящий в залив. Серая краска бортов, хищные обводы, Денис, даже не загружая снимок этого корабля в Сеть, мог точно сказать, что он военный.
– А, «Неустрашимый», – сказала Катя. – Ракетный эсминец. Так он приписан к нашему приставу, вон там, видишь, в сторону мыса, за причалами. База ВМФ.
Денис пригляделся, но его непривычный взгляд никак не мог выделить что-то из хаоса причалов и кораблей. Наконец он разглядел белое с синим полотно Андреевского флага.
– Я вот думаю, почему наши вояки такие скудные на голову люди? Кораблям дают такие скучные названия, – продолжала Катя. – «Бдительный», «Неутомимый», «Неудержимый». А было бы весело, например, назвать эсминец «Неустойчивый». Или «Нелюдимый». Эсминец «Неуверенный», почему не открываете огонь? Ну, мы точно не уверены, что надо…
– Ага, – кивнул Денис. – Большой противолодочный корабль «Нервный».
– Ракетный катер «Четкий», – развеселилась девушка. – Подводная лодка класса «Барабулька».
– Вертолетоносец «Противоречивый».
– Десантный корабль «Нерест».
Они отсмеялись, посмотрели друг на друга. Катя отвела взгляд, поправила волосы.
– Знаешь, это не мое дело, но как-то это неправильно, – сказал вдруг Денис.
– Что неправильно? – напряглась Катя.
– То, что ты за других пишешь. Это же обман. Получается, что сейчас те, кому ты пишешь, обманывают по мелочи, а потом, дальше, что будет? Они будут врать все больше, привыкнут врать. Привыкнут решать все дела деньгами. Так все и рухнуло тогда.
– Когда?!
– Ну, когда пришлось создавать Новый Российский Союз. Когда все продается и покупается, получается, у людей ничего за душой нет. А должно быть. Должно быть что-то, на чем ты стоишь. Вот как ты на сомнении, только как на сомнении можно стоять, это же все равно что в воздухе себя руками держать, а человеку твердая опора нужна. Вера нужна, справедливость…
– Справедливость?! – перебила его Катя. Лицо у нее горело. – Ты про справедливость поговорить хочешь? Да ты ничего про нее не знаешь, Ярцев, ты всю жизнь как сыр в масле катаешься. А меня учишь, как жить?!
– Ладно… – Денис поднялся. – Извини. Пойду я.
– И еще обиделся?! – Катя подскочила, смотрела серыми глазами.
«И ведь совсем некрасивая, – подумал Ярцев. – Какого черта я с ней тут торчу?»
Она что-то прочла в его лице, уловила – она вообще цепкая, Катерина Федоровна. И с нервами порядок – держит взгляд, ждет, что он скажет.
Денис поглядел на холодную зеленую воду. Волна била о выщербленный камень пластиковый мусор – бутылки, использованные предохраны, пустыри от зарядов свитбуша и прочую дрянь.
«Откуда здесь вообще рыба?» – подумал он.
– Нет, я, наверное, тебя обидел, – ровно сказал Денис. – Извини, это не мое дело.
– Точно, не твое, – прищурилась Катя.
Он спрыгнул с волнолома, подал ей руку. Катя усмехнулась, соскочила сама.
– Бывай, Ярцев.
Ушла, руки убрала в карманы курточки, пушистые наушники на голове, упрямая рыжая квотница.
«А может, и красивая, – подумал он. – Глаза красивые, да. Черт, что за ерунда вообще!»
Он двинулся вдоль набережной, с моря набегал легкий ветер, слегка толкал его в грудь. Денис перешел на быстрый шаг, а потом побежал: мимо девушек на роликах, детей, запускающих черного с золотым змея, мимо разъездных кофейных лотков, мимо учеников морского училища, белых, как чайки, в своем выходном платье, гуляющих увольнительную, утирающих бритые лбы, косящихся на роликовых девушек. Мимо кругокатчиков и самокатчиков… Тоскливо заныло в груди при виде парня, который прыгал на горке на коньках, да так неумело, что Денис только поморщился и отвернулся, двинулся дальше по изгибу залива. Вдали поднимался, воздевал вверх мятые кирпичные башни надувной кремль – любимое развлечение детворы: вот сейчас владелец вертепа отомкнет дверцу и они с визгом бросятся на горки, побегут по шаткому, уходящему из-под ног полу.
Как будто у остальных иначе, как будто у взрослых ничего из под ног не уходит, они так уверены в том, что делают, они живут, как будто что-нибудь в этой жизни имеет значение. А на самом деле тоже бегут, на одном месте, потому что если остановятся, то упадут.
Почему Денису казалось, что вся эта набережная, залитая легким солнцем раннего овсеня, не существует, что она менее реальна, чем тень от высоких облаков, которая накрывает его?
Как там у этой Хельги…
Он затормозил, встал у края парапета. Отбивая ритм ладонью по обветренному камню, вспомнил. Всего четыре строки.
Облака, облака, я похожа на дождь,
А его не поймаешь, его не вернешь.
Я пройду мимо всех, далеко в стороне,
Я не буду патроном на вашей войне.
Глава шестнадцатая
Гелий Ервандович Серебряков в недоумении перелистывал данные на светоплате.
– Николай, вы уверены?
– Обижаете, Гелий Ервандович, я два раза перепроверил показатели, – прогудел лаборант Коля.
– А Цветков? Цветков не мог внести помехи? – спросил Гелий. – Он же был с ними.
– Нет, он был в «паутинке», – сказал лаборант. – Она почти полностью экранирует. И потом, вы же знаете психоспектр Цветкова, он совершенно другой.
– Это верно, – пробормотал профессор. – Вот так удача. Как это говорится – не было ни гроша, а вдруг алтын?
– Ну, изначально это было название комедии Островского. Смешное название, ироничное.
– Почему смешное? – блеснул очками Гелий Ервандович.
– Исторический алтын равнялся трем копейкам, а в гроше было две копейки, – пояснил Коля. – Поэтому и смешно, небольшой выигрыш в деньгах.
– Вы у нас филолог? Полны талантов, а?
– Сейчас все немного филологи, время такое, – замялся лаборант.
– Это верно, язык – это основа государственности, – поднял костлявый палец профессор. – Но вернемся к детям. Итого, всего десять объектов разной степени отклика. В точности соответствует их показателям на виртуальных тренажерах, так что это была отличная идея – оснастить гимнасии световыми театрами. Так и запишите, Коля, лишний раз Сенокосову напомню. Вот эта группа особенно примечательна, здесь сразу пять пиков. Отменные пики, прямо Джомолунгмы, вы полюбуйтесь, Николай. Эдак они Цветкова переплюнут, а?
Лаборант кивнул.
– Да, потенциально три из пяти операторов могут выдать большую напряженность н-поля, чем Цветков.
– А это что такое? – Гелий остановил один из графиков, заинтересованно поправил очки средним пальцем. – Это у нас явный сбой, Николай. Двойной пик. Плюс-минус.
– Как раз об этом я хотел поговорить, – обрадовался Коля. – Эти данные я тоже перепроверил, программного сбоя точно не было, диагностика аппаратных проблем не выявила.
– Но это сбой, – Гелий Ерандович решительным жестом свернул график. – Положительный выше среднего, но одновременно отрицательного пика при этом быть не может. Вообще человеческий мозг не может выдать подобные показатели. Реакция на н-поле колеблется от нейтральной до остро положительной. Иначе говоря, человек, находясь в зоне работы «Невода», либо не реагирует, либо начинает создавать полюс поля, замыкать его линии на себя. Когда мозг достигает пика возбуждения, запускается процесс квантовой сборки н-объектов. Психоформ, проще говоря. Да вы сами знаете всю теорию, Николай!
