Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег
– Разве я говорил, что у меня плохое настроение? – спросил он.
Сон четырнадцатый
– Разве я не говорила, что я счастлива? – сказала Матильда. – До безумия, до глупости, до… сама не знаю чего! Иногда живешь как во сне, все катится своим чередом, и вдруг словно глаза открываются, и понимаешь, что ты счастлива. Папа кого-то распекает, робот-полотер сломался, а ты думаешь: как мне хорошо!
Сутягин сидел у ног своей любви, боясь вдохнуть, и думал о том, как ему плохо, скверно, невыносимо.
– Конечно, иначе и быть не могло. Он такой славный! Знаете, как это случается: видишь человека и вдруг понимаешь, что всегда ждала именно его. Я знала, что когда-нибудь он придет, понимаете? Рано или поздно это должно было случиться, потому что мы с Филиппом созданы друг для друга, тут уже ничего не поделаешь. Правда, он стесняется моего папы, но это ничего, папу вообще все боятся. Главное, он любит меня. И конечно, у нас будет самая пышная свадьба, – закончила Матильда.
Ее слова словно повернули в сердце Сутягина штопор с острыми краями. Он судорожно сглотнул. Жалкое выражение показалось на его лице.
– Матильда, я…
Она положила пальчик ему на губы, и бедняга замер в невыносимом блаженстве.
– Я все понимаю, друг мой. Вы меня любите, я уверена, вы должны радоваться за меня. Вы ведь радуетесь, правда? Потому что Ровена – она злючка. Она сама бы хотела заполучить моего Филиппа, но я ей его не отдам. А вы милый. Из всех моих знакомых вы один никогда не делали мне ничего дурного. Вы представить себе не можете, как я вас люблю за это!
Штопор в сутягинском сердце превратился в обоюдоострый меч. Сутягин улыбнулся и тихо произнес:
– Я тоже вас люблю, Матильда.
Матильда ласково улыбнулась. Несчастный Сутягин грелся в лучах чужого счастья, наполнявшего его бешенством и бессилием. Он опустил голову, но тотчас же поднял ее. Не смотреть на Матильду было невозможно: на ней было очень практичное платье из золотых ромбов, скрепленных между собой платиновыми цепочками. Но, как бы ярко ни сверкал наряд, лицо Матильды сияло еще ярче, и Сутягин, находясь так близко от этих лукавых глаз, задорного носика, своенравных губок, трепетал как осиновый лист.
– Вы мне очень дороги, друг мой, – сказала красавица.
Сутягин помрачнел. Для влюбленного дружба – как утешительный приз, который достается проигравшему. Это был приговор всем его надеждам, которые он втайне лелеял. Оставалась, впрочем, еще одна: он вспомнил о посещении агентства «Бюро добрых услуг» и приободрился. Жизнь Филиппа оценили в сто семнадцать бубликов – больше у Сутягина все равно не было.
– Что-то Филиппа до сих пор нет, – заметил он как бы невзначай.
Матильда встрепенулась:
– Да, я не видела его со дня нерождения. То есть…
Облачко набежало на ее хорошенькое, оживленное лицо. Сутягин, напротив, торжествовал. Но тут в доме поднялся трезвон, возвещающий о появлении нового лица. Невольно Сутягин вздрогнул, однако это оказалась всего лишь Ровена. Она вихрем влетела в комнату, держа в одной руке сумку из кожи мертиплюкского питона, а в другой – клетку, в которой сидела живая белая мышь.
– О, кого я вижу! – воскликнула Матильда. – Ровенчик!
Ровена швырнула в Сутягина сначала сумку, а затем клетку и расцеловалась с подругой.
– Ну что, как у тебя дела? – спрашивала Матильда, глядя на нее блестящими, оживленными глазами. – Как твой писатель?
– Ты это о Мистрале, что ли? – скривилась Ровена. – Не напоминай мне больше о нем, я слышать о нем не могу.
– А! – вырвалось у Матильды. – Вы расстались?
– Уже давно, – не моргнув глазом объявила Ровена. – Понятия не имею, почему некоторые думают, будто мы все еще вместе.
– Что с них возьмешь, – пожала плечами Матильда. – Как твоя сумка?
– Нормально, – отозвалась девушка. – Правда, ее надо как следует покормить. По-моему, она жутко голодная.
Питон меж тем сделал попытку обвиться вокруг руки Сержа, который сидел ни жив ни мертв.
– Так я пойду? – нервно спросил Сутягин.
– Иди, ты нам не нужен, – ответила Ровена.
– Если ты нам понадобишься, мы тебя вызовем, – добавила Матильда.
С немалым трудом высвободившись из цепких объятий сумки, которая умудрилась оторвать его манжету и сожрать пуговицу, Сутягин неловко поклонился Матильде и скрылся за дверью.
– Зачем ты его при себе держишь? – подняла брови Ровена. – Он же совершенно ни на что не годен.
– Остальные ничуть не лучше, – отозвалась Матильда. – Ой, что это, мышь? – Она только сейчас заметила клетку.
– Да, – сказала Ровена. – Мне сказали, что питонов надо кормить белыми мышами, а мертиплюкские питоны в этом смысле особенно разборчивые.
– Надо же! – уважительно произнесла Матильда. У нее самой было 2148 сумок, но ни одна из них никогда не требовала себе еды. – И что ты будешь делать?
Ровена пожала плечами.
– Питону надо питаться, – сказала она и, отворив клетку, вытащила оттуда мышь. Сумка настороженно замерла на месте, шевеля хлястиками ремешков.
– Что это у нее с боком? – спросила Матильда. – Кожа ободрана, кажется?
– А, это все Мистраль, – досадливо отмахнулась Ровена. – Он ее ушиб.
Матильда искоса посмотрела на нее.
– Я думала, вы уже не встречаетесь, – осторожно заметила она.
Ровена сообразила, что допустила оплошность, но даже виду не подала.
– Представь себе, я тоже так думала, – отозвалась она, с восхитительным безразличием пожимая плечами. – Но этот придурок меня повсюду преследует. Прямо не знаю, как мне избавиться от его ухаживаний. – Она свистнула сумке и опустила мышь на пол. – А как у тебя дела с Филиппом?
– Все замечательно, – ответила Матильда, улыбаясь.
– В самом деле? – с сомнением спросила Ровена. – Мне почему-то всегда казалось, что на него нельзя положиться.
– Ты просто его плохо знаешь, – улыбнувшись еще шире, возразила Матильда. Она позвонила автоприслуге и велела принести коктейли.
На полу питонья сумка кружила возле белой мыши. Вкатился робот-бармен, неся два сверкающих подноса, уставленных бокалами с содержимым на любой вкус и любую безвкусицу. Девушки сидели в креслах, пили и болтали. Они говорили о моде, о межпланетных путешествиях, о кино, о новом способе подтяжки кожи, которую изобрел профессор Пробиркин.
– Представляешь, – с увлечением говорила Ровена, – это что-то совершенно фантастическое! Просто и гениально, а какой результат! Ни единой морщинки!
– И как же он этого добивается? – довольно вяло осведомилась Матильда. Больше всего ее в этот момент занимало, отчего Филипп уже второй день не звонит ей.
На полу питонья сумка сделала хищный прыжок, намереваясь поймать мышь, но та отскочила в сторону. Ее усы встали дыбом.
– Предупреждаю, – пропищала она, не сводя глаз с питона, – так просто я не дамся.
– Чего? – удивленно спросила сумка.
– Того, – передразнила ее мышь. – И вообще, я невкусная.
– Это мы еще проверим, – отозвалась сумка. На что расхрабрившаяся мышь высунула язык, вытаращила глаза и скорчила совершенно зверскую рожу.
– Ой, – пролепетала струхнувшая сумка. – Ты что это творишь, а?
– Сначала, – рассказывала Ровена, – с пациента сдирается вся кожа. Потом она разглаживается утюгом, и Пробиркин говорит – тут самое главное, чтобы утюг был не слишком горячий, не то останутся ожоги. Каждую складку надо как следует отутюжить, а после этого кожу ставят на место, зашивают по месту разреза, а рубец полируют лазером. Вот и все!
– С ума сойти, до чего дошла наука! – вздохнула Матильда и допила свой коктейль.
– Ну да, – подтвердила Ровена. – Сейчас мне уже 18, приличный возраст, так что через год-два придется делать подтяжку по методу Пробиркина. А ты когда собираешься?
– Не знаю. – Матильда покраснела. – Филиппу и так нравится, что я ничего с собой не делаю.
– Что он может в этом понимать! – фыркнула Ровена. – Еще по коктейлю?
А за креслами, в которых сидели девушки, мышь, вооружившись помадой Матильды, как шпагой, наступала на питонью сумку, которая нервно пятилась.
– Я тебе физиономию разукрашу! – грозилась мышь.
– Только не это, – лепетала питонья сумка, – умоляю! У меня и так бок болит ужасно… – И она, осев на пол, затряслась в тихом плаче. – Никто меня не любит! – сквозь слезы пожаловалась она. – Все только и думают, как бы меня обидеть! Хозяйка набивает всякой дрянью, да еще швыряет так, словно я простая вещь… этот вот недавно меня поколотил… а теперь и ты не хочешь, чтобы я тебя съела. – Она утерла слезы и с надеждой покосилась на мышь.
– А тебе бы самой хотелось, чтобы тебя съели? – отозвалась та, воинственно топорща усы.
– Нет, – вздохнула сумка. – Да и, если честно, не так уж я и голодна.
– Ну конечно, с такими-то объемами, – безжалостно заметила мышь. – Ты не думала о том, чтобы сесть на диету?
– А зачем? – пожала ручкой сумка. – После всех этих диет только сильнее есть хочется. И вообще, у нас на Мертиплюке не принято ни в чем себе отказывать.
