Сергей Трищенко - Реставраторы миров (сборник)
И, словно бесценную реликвию, бережно хранили они потрёпанную красную ленту материи, которую другие давно пустили бы на набедренные повязки. На ленте было написано золотом название их Партии: «Слава КПСС!»
Флюгера и ветры
Я, тёплый апрельский ветерок, прилетел в город флюгеров. Что и видеть ветру, как не крыши? – в первую очередь. Это потом опустишься пониже, поколышешь занавески на окне, заглянешь внутрь, взъерошишь перья греющимся на солнышке воробьям, дунешь в нос зажмурящейся кошке, погладишь по щёчкам какого-нибудь карапуза…
Но это потом, потом. А сейчас, пока подлетаешь к городу, видишь прежде всего крыши. Крыши и флюгера. Много-много флюгеров на крышах. И ты понимаешь, что прежде всего они встречают тебя. Ты им нужен. Без тебя они – ничто, они для того и созданы, чтобы указывать твоё направление. Будто ты и без того не знаешь, откуда дуешь. Нет, каждый упрямо указывает на то место, откуда, по его мнению, ты прилетел, как будто ты не можешь изменить направление, завернуть за угол и напасть на флюгер с другой стороны, чтобы он испуганно обернулся.
Но он тут же радостно улыбнётся, будто узнал тебя и с готовностью укажет твоё новое направление. И тогда ты с горечью понимаешь, что ему всё равно, какой ветер прилетит – холодный северный, жаркий южный или ты, ласковый апрельский ветерок.
Правда, есть и другие флюгера, их почему-то называют испорченными. Они всегда показывают одно и то же направление, упрямо смотрят в одну сторону и не желают поворачиваться, какой бы силой ты ни пытался их повернуть. Тогда они скрипят недовольно, что уж им-то доподлинно известно, откуда именно следует дуть ветру, и что никакого другого направления они не признают. Но уж когда ты заходишь именно с того направления, на какое они указывают – тогда они прямо преображаются. И начинают говорить, как это важно: стоять на своём и никогда не менять выбранного направления. И хорошо, если флюгера указывают на тёплые южные края, думаешь ты, все-таки те ветры не так вредны людям, потому что ты знаешь, как люди горбятся и гнутся под холодными, пронизывающими и промозглыми скверными северными ветрами.
Но флюгера ли в том виноваты? Может быть, ветра, долго дующие с севера и приносящие сырость, обездвижили их и заставили всегда смотреть в их сторону?
Но ты недолго задумываешься над этим, глядя на угрюмо уставившиеся на север флюгера, ты летишь к своим, к тем, которые всегда смотрят в твою сторону. Ты думаешь о них, видишь их, подлетаешь к ним и теплеешь ещё больше.
– Дождались, мои милые друзья! – говоришь ты и ласково гладишь их жестяные щёки. И флюгера тоже улыбаются, они рады твоему прилёту и тебе хочется дуть ещё и ещё, сильнее и сильнее… но так, чтобы не сделать друзьям плохо. Не всегда ведь удаётся подлететь именно с той стороны, что следует – бывают небольшие отклонения, а флюгера недовольно ворчат, что, мол, опять ты свернул с правильного пути. Приходится исправляться, изменять направление. Без них иногда я бы и не знал, откуда дунул в самый первый раз.
А ещё есть другие, дикие флюгера, которые хотя и вращаются вокруг оси, но никогда не указывают правильное направление ветра. Они или смотрят упрямо куда-то вбок, отворачиваются от тебя, когда ты хочешь взглянуть им в лицо, рыскают из стороны в сторону, виляют, юлят и никогда не останавливаются. Напрасно люди смотрят на такие флюгера – по ним нельзя определить, откуда ветер дует.
Они все разные, эти флюгера.
Но и мы, ветры, тоже очень разные. И мы тоже меняемся – и сами по себе, и друг с другом, потому что одному трудно: устаёшь дуть всё время с одной стороны, и тогда ты стихаешь, и на твоё место приходит другой.
И так без конца.
Шесть страшных минут
Питер посмотрел на часы. 6:59. Пора вставать. Но ещё минуточку можно понежиться. Если он открыл глаза в начале смены цифр. В противном случае отдыхать придётся поменьше.
Так и есть: часы замигали, и на табло выскочило число 660.
Питер, собиравшийся было потянуться, замер: этого не может быть! И двоеточие между часами и минутами исчезло.
«Может, я ещё сплю?» – подумал Питер, пока ни о чём не беспокоясь.
Он всё ещё находился под влиянием сна, который, как полагал, явился результатом вчерашней проповеди в кирхе. Питер был материалистом, однако в церковь хаживал. Вчера как раз был один из таких дней. Пастор долго и пространно рассказывал о враге рода человеческого, о печати дьявола – числе 666.
И сон поэтому Питеру снился соответствующий: адские огни – почему-то прямо на Пиккадилли, раскалённые сковородки на проезжей части, орды снующих по тротуару чертей с вилами наперевес, толпы стенающих грешников. И, похоже, сон начинал сбываться.
Питер ощутил лёгкую тревогу, хотя в вещие сны никогда не верил.
661. Питер протёр глаза в безутешной надежде проснуться, но, ударившись локтем об угол тумбочки и скривившись от боли, понял: это не сон.
Оставалась слабая мысль, что испортились часы, но… как это могло случиться? Питер работал в фирме, производящей именно эти часы, и знал, что в кристалле памяти на первой и третьей позициях просто-напросто нет и не может быть цифры 6!
Но если бы он не знал об этом, изменения действительности явственно намекали, что часы ни при чём: стены комнаты закачались и озарились далёкими всполохами красного пламени. Но и сполохи пока можно списать на обострившееся восприятие Питера: цифры на часах горели красным, и, соответственно, бросали отсвет на окружающее. А вот запах серы, внезапно возникший в воздухе? Откуда бы взяться ему? Перегоревшие микросхемы пахнут иначе. К сердцу Питера подступил страх.
Озираясь вокруг, Питер не заметил, как проскочила цифра 2, и впился в циферблат: если после «тройки» сразу загорится «пять», то часы испортились: появилась невозможная шестерка, перестали выпрыгивать прочие чётные цифры.
Но с пугающей неумолимостью на табло возникло сначала 664, а затем и 665.
Все это время Питер, казалось, не дышал.
Кровавые огни на стенах разгорались всё сильнее. Откуда-то снизу послышался звон сковородок и отдалённые раскаты утробного смеха. Адского смеха.
666. Питер потерял сознание.
Когда он вновь открыл глаза, часы высвечивали 667.
Питер несколько секунд недоумевающе смотрел на часы, потом расхохотался. Так вот в чем дело! Они все-таки испортились!
Чертыхнувшись, он схватил подушку и запустил ею в проклятый прибор.
Горящие огни погасли. И мрак охватил его…
Никто ведь не знает, что придёт вслед за Князем Тьмы.
«Жизнь после жизни»
Он устремился вперёд по длинному и тёмному тоннелю.
«Ну вот, а я никогда не верил в это», – мелькнула мысль.
Движение стен скорее угадывалось, чем замечалось.
«Говорят, в эти моменты перед глазами проносится вся жизнь», – новая мысль сменила старую. Но вспоминалось (или представлялось?) почему-то совсем иное: кипящие котлы, раскалённые брызги, отсветы красноватого пламени. Может, это воспоминание о будущем, и впереди его ожидает… ад? Или он когда-то проходил через него? Считается ведь, что время закольцовано, и каждый по многу раз неизбежно повторяет своё существование. А как же ожидающий впереди свет? Или это отсвет адского пламени? Семь кругов ада… Семь их, или гораздо больше?
Он попытался вспомнить, но вспоминать не хотелось, что-то мешало, и он вновь сосредоточился на созерцании проносящихся мимо стен. И стены эти когда-то были… Столько информации вокруг, скоро перестанешь разбирать, где твои воспоминания, а где чужие. Вот эти стены – что за ними? Об этом никто и никогда не думает. Во всяком случае, ни в одном из рассказов о жизни после жизни, или жизни после смерти никто не задумывался: что за стенами тоннеля? Все сообщают лишь о появляющемся впереди свете, о том, что он постепенно разгорается и приближается…
О! Так и есть: впереди появилось слабое свечение, по мере приближения всё усиливающееся и усиливающееся.
Что ж, скоро он всё узнает сам…
Свет впереди разгорался всё сильнее, и, постепенно замедляя ход, поезд с неисправным прожектором въехал на станцию метро.
Асфальтовые рыбы
Он сразу привлек моё внимание – я сам рыбак, и любая новая или необычная снасть рождает во мне жгучий интерес. А удочка у него была без чехла. Да и то сказать – на то чудовище, что он держал в руках, не всякий чехол налезет.
Не могу сказать, что у неё был странный внешний вид – она была вообще ни на что не похожа. На удочку – и то весьма отдалённо. Так, чуть-чуть, только чтобы узнать.
– Это асфальтовая удочка, – пояснил он, заметив мой неподдельный интерес.
– Асфальтовая? – удивился я.
И сразу в голове пронеслось несколько вариантов: асфальт – это один из продуктов извержения вулканов, не так ли? Вот и удалось человеку просмолить удочку природным асфальтом – для влагостойкости. Повезло! Можно только позавидовать. Или в качестве наживки использует кусочки асфальта. Опять же: загрязнение окружающей среды довело до того, что рыбы рады позавтракать асфальтом, да ещё залитым маслом и бензином. Может, он надыбал такое место, где рыбы вообще ни на что, кроме асфальта, не клюют. Или удочка сделана из асфальта – её внешний вид позволял предположить и такое. Очень уж коряво смотрелась. Но оказалось иное.
