Макс Сысоев - Странники
— Для властолюбцев этих было важно, чтобы у человека не было Идеи, — сказал Учитель. — Как маленькое семя организует вокруг себя вещества из почвы и заставляет их складываться в сильное и красивое дерево, так и Идея, попав в человеческую голову, приводит в порядок знания. И сразу становится видно, кто враг и почему. Поэтому вместо Идеи людям подсунули Великую Американскую Мечту.
И люди превратились потребителей, похожих на капризных, избалованных детей, помешанных на новых игрушках. Только если у детей есть любопытство, то у потребителей его нет. Любой ребёнок задаётся вопросом, как работает машина и почему встаёт солнце, а потребителю всё равно. У детей есть фантазия, и их игрушки — не просто вещи. Кусочек бумаги может быть для ребёнка и животным, и человеком, и автомобилем, и космическим кораблём. Игрушки же взрослых запрограммированы. Сотовый телефон для потребителя — это всегда сотовый телефон, и ничего больше. Автомобиль всегда автомобиль. Поэтому потребитель существо жалкое. Свобода для него ничто. Люди двадцать первого века и знать не знали, какие возможности перед ними открыты. Это хорошо видно на примере постмодернистского искусства. Постмодернисты играли доставшимися им наследство от классического искусства великими мыслями, но собрать из них что-то оформленное, сделать на основе уже совершённых достижений новые открытия, — этого постмодернисты не могли. Не способны они были упорядочивать: не имелось в их распоряжении организующей силы. Но дело не только в отсутствии Идеи. Была ещё такая ужасная вещь как свобода слова. На неё в начале двадцать первого века едва ли не молились, и она была суровее самой жёсткой цензуры. Дело в том, что когда каждый беспрепятственно говорит и пишет всё, что ему взбредёт в голову, то образуется информационный шум, в котором реальные факты невозможно отличить от сплетен, вымыслов и откровенного бреда. Если при цензуре люди знают, что им нужно читать и смотреть (то, что запрещено), то при свободе слова сознание лишено какого бы то ни было ориентира; любая здравая мысль и идея немедленно тонет в океане информационного (или дезинформационного) шума, и шансов добраться до того, кто мог бы её услышать и понять, у неё практически не остаётся. И это, и без того непростое положение, усугубляли расхожие в то время стереотипы: «человек имеет право на собственное мнение», «у каждого своя правда», «уважай чужие ценности» и проч., и проч.
— Так что ты не совсем прав, — сказал Кузьма Николаевич. — Наверняка и в твоё время были у людей красивые мечты, не хуже, чем в предыдущие века. Просто никто ничего о них не знал.
Однако, говорил Учитель, потребитель существо не только жалкое, но и крайне опасное. И дело не только в том, что в погоне за новыми игрушками он оставляет за собою тонны мусора. Дело в том ещё, что вещи начинают стоить для потребителя всё меньше и меньше; они обесцениваются, как деньги при инфляции. И постепенно человеческое сознание переносит эту инфляцию из материального мира в духовный. Сначала обесцениваются простые бытовые мелочи, потом предметы, которые могли бы о чём-то напомнить: о событии из жизни, из истории, — а следом инфляция настигает и сами воспоминания, и чувства, и мысли. Любовь в обществе потребления значит не больше, чем пошленький анекдот. Отсюда — свобода нравов, разрушающая ячейки общества: семью и дружбу.
— Во многом, — сказал Учитель, — мы обязаны концом света разрушению ячеек общества. Постепенно в Третьей мировой войне каждый начал сражаться сам за себя. Хвалёная демократическая свободная конкуренция процветала — только уже с оружием в руках.
Но не стоит слушать попадающихся и по сей день пророков, утверждающих, что воплощённая Американская Мечта есть наиболее естественное состояние человека. Даже в самых благоустроенных государствах в двадцать первом веке люди не мыслями, так нутром, душой чувствовали, что устроили жизнь неправильно. Утрата великих идей о покорении вселенной, невозможность самореализоваться, — всё это рождало боль. Самую коварную боль на свете: такую, о которой не догадываешься, но которая подтачивает твоё здоровье, твои нервы, твой рассудок. Озлобленность копилась в сердцах людей-потребителей. Правители давали ей выход, устраивая пышные зрелища по телевизору и на стадионах, подбрасывая заменители идей, вроде субкультур, религий, партий и профсоюзов. Но в конце концов на этот суррогат перестали смотреть. Люди не поумнели, но ожесточились. Они взбунтовались — но без Идеи их бунт не смог перерасти в революцию. Без Идеи люди могли только разрушать, не зная, как можно создать новое.
— А что такое Идея? — спросил я. — Что вы имеете в виду? — ведь это слово не отбрасывает тени.
Идея, говорил Кузьма Николаевич, это просто-напросто некоторые выводы о том, как сделать мир лучше. Едва человек задаётся этим вопросом, как мозг его тотчас принимается за обработку всех содержащихся в нём знаний и уже имеющихся выводов, — и тут-то процесс и начинается. Можно с уверенностью сказать, что жить ради себя и своей семьи — не Идея. Живя лишь ради этого, человек берёт что-то у мира и уносит себе, а мир от этого скудеет. И рано или поздно оскудевший мир поворачивается к таким людям спиной. Поэтому если человек по-настоящему хочет блага себе и своей семье, он должен думать над улучшением мира. Также можно сказать, что Идея это не вера. Едва дело заходит о каких-то конкретных действиях, включается логика, а она — злейший враг веры. Не одна великая Идея потерпела поражение из-за того, что в неё лишь верили, не понимая. Всегда находились негодяи, которые спекулировали на бездумной вере людей, наживались на ней и дискредитировали Идею. Ясное дело и то, что заменители Идей, вроде субкультур и политических партий — не Идеи, но жалкие их огрызки. И патриотизм — не Идея, если только под родиной патриот понимает не весь мир.
— Один правитель, — сказал Кузьма Николаевич, — пожертвовал своей страной, пытаясь остановить конец света. Законы позволяли ему воспользоваться ядерным оружием, если создастся военная ситуация, угрожающая существованию страны. Но он им не воспользовался, даже когда войска противника окружили его столицу. Правитель понимал, что если ядерным оружием воспользоваться, страна всё равно погибнет. И мир погибнет вместе с ней. Многие считали этого правителя предателем. Ты ещё услышишь о нём. Это Владимир Белевцев, генсек Дальневосточной Республики.
— А какая Идея у вас? — спросил я.
— Наша Идея на вид очень проста: всего-то-навсего остановить конец света и не допустить, чтобы он повторился в будущем. Но простая формулировка подразумевает, что мы должны проделать титаническую работу, и не только над внешним миром, но и над собой. Видишь ли, умирать никто не хотел, но двенадцать миллиардов людей умерли. Они рады были остановить конец света, но делали всё, чтобы он поскорее настал. Все эти погибшие люди не видели взаимосвязи между своим поведением и наступающим апокалипсисом. Это ещё Сократ сказал: человек был бы хорошим, если б знал, как это и зачем. Так вот, мы должны объяснить людям, как и зачем им быть хорошими, и как не допустить конца света. Мы должны дать им философию, поскольку лишь она может сделать человека хорошим.
— Ну, тут я осмелюсь не согласиться. Могу сказать, что частенько встречал хороших людей без философии. И встречал плохих с философией.
— Всё верно, — кивнул Учитель. — Хорошим человеком можно быть без философии, если тебя воспитали другие хорошие люди. Однако тебе, если ты просто хорошо воспитанный человек, без философии легко сделаться плохим. Тебя легко одурачат хитрецы. Или найдётся друг, который повернёт не в ту сторону. Или подвернётся искушение, о котором воспитатели тебя не предупредили. Да мало ли чего ещё... Ты согласен?
— Допустим...
— Потом. Злых людей с философией нет. Плохие люди могут долго рассуждать о том, почему они такие плохие (как, например, фашисты), но эти рассуждения будут вторичны по отношению к их действиям. Это будет оправдание, а не философия. Плохими людей делают исключительно жизненные обстоятельства вкупе с древними инстинктами, и никакой философии тут не требуется. А что делает людей хорошими? — Вот вопрос. Где используются понятия «добро» и «зло»? В психологии? — Нет, психология занимается другими вещами. Этика? — Этика это раздел той же философии. А больше вариантов нет.
— Религия ещё может делать людей хорошими, — заметил я.
— Не всякая, а только такая, которая основана на философии, как, к примеру, христианство. И опять же, к вопросу о вере: заповеди религий воспринимаются не на уровне логики, а значит, каждый человек понимает их по-своему. Оттого религия с равным успехом может сделать человека как хорошим, праведником, так и плохим, инквизитором, фанатиком. Только логика объединяет людей; только то, что доказано логически, понимается всеми одинаково.
