Эми Плам - Умри ради меня
Я видела, какая боль отразилась на его лице, и мне захотелось прикоснуться к нему, утешить его, — но, собрав все остатки самообладания, я осталась сидеть неподвижно и придержала язык. Винсент явно обдумывал то, что собирался сказать дальше, и я не хотела ему мешать.
— Ты недавно пережила огромную потерю. И последнее, чего бы мне хотелось, так это еще более усложнять твою жизнь. Будь я обычным парнем, живущим как все, я бы и говорить не стал о таком. Мы могли бы просто встречаться, а дальше пусть бы все шло, как получится, и если бы что-то получилось — отлично. А нет, так разошлись бы в разные стороны.
Но я не могу так поступить с чистой совестью. Не с тобой. Я не могу допустить, чтобы человек, к которому я испытываю такие глубокие чувства, начал наше совместное путешествие, не понимая возможных последствий. Не зная, чем я отличаюсь от других. Что я понятия не имею, что может получиться, если все зайдет достаточно далеко… — Винсент, казалось, и страшился собственных слов, и был полон решимости сказать все до конца. — Мне вообще ненавистно говорить с тобой вот так. Как-то все… слишком быстро, слишком избыточно…
Он помолчал немного, потом посмотрел на наши руки, лежавшие так близко друг к другу, всего на расстоянии нескольких дюймов…
— Кэти, я не могу справиться с желанием быть рядом с тобой. Поэтому я и хочу тебе все выложить, чтобы ты подумала. Чтобы разобралась, чего тебе хочется. Я хочу попытаться… Представить, как оно может быть. Но стоит тебе сказать слово, и я сразу уйду, — потому что только ты сама знаешь, с чем тебе по силам совладать, а с чем — нет. И то, что будет с нами дальше, зависит только от тебя. Тебе не обязательно все решать прямо сейчас, но было бы здорово, если бы ты сказала, что ты думаешь о моих словах.
Подтянув под себя ноги, свисавшие с края набережной, я обхватила колени руками. И несколько минут молча раскачивалась взад-вперед, что очень редко себе позволяла. Я думала о своих родителях. О моей матери.
Она частенько поддразнивала меня из-за моей порывистости, но при этом всегда говорила, что я должна следовать зову сердца. «У тебя зрелая душа, — сказала она однажды. — Я не могу сказать того же о Джорджии, и, бога ради, ты тоже ничего ей не говори! Но у нее нет такой интуиции, как у тебя. Нет дара видеть вещи такими, каковы они есть на самом деле. И я не хочу, чтобы ты боялась получить от жизни то, чего тебе действительно хочется. Потому что мне думается: ты захочешь правильного».
Если бы только она видела сейчас, чего мне захотелось, она бы сразу взяла свои слова обратно.
Переведя, наконец, взгляд с проплывавших мимо лодок на Винсента, неподвижно сидевшего рядом со мной, я всмотрелась в его профиль. Винсент смотрел на воду, глубоко уйдя в собственные мысли. Но речь ведь даже не шла о выборе. Кого я пыталась одурачить? Я все решила в тот самый момент, когда увидела его, в чем бы потом ни старалась меня убедить рассудочная часть моего ума.
Я наклонилась к Винсенту. Протянув руку, я коснулась его кисти, осторожно проведя кончиками пальцев по теплой коже. Он повернул голову и посмотрел на меня с такой страстью, от которой у меня подпрыгнуло сердце. Я слегка задела губами его загорелую щеку и, собравшись с силами, произнесла слова, которые, как я знала, нужно было произнести:
— Я не могу, Винсент. Я не могу сказать «да».
В его глазах вспыхнула боль, отчаяние, — но не удивление. Он ожидал от меня именно такого ответа.
— Но я не говорю и «нет», — продолжила я, и он заметно расслабился. — И если мы будем продолжать наши встречи, мне кое-что понадобится.
Винсент низко, соблазнительно рассмеялся:
— Значит, ты выдвигаешь требования, да? Ну, давай, хочу услышать.
— Мне нужен неограниченный доступ.
— Это уже интересно. Доступ к чему, уточни?
— К информации. Я не могу продолжать, не понимая, во что впутываюсь.
— Хочешь узнать что-то прямо сейчас?
— Нет, но все равно мне не хочется испытывать ощущение, что ты что-то скрываешь.
— Вполне справедливо. В любом случае.
Легкая улыбка тронула его безупречные скульптурные губы. Я отвела взгляд, пока не растеряла всю свою храбрость.
— Мне нужно знать, когда наступит такой момент, что я не смогу видеть тебя какое-то время. Когда ты провалишься в этот свой летаргический сон. Потому что я не хочу тревожиться, подозревая, что тебя оттолкнула моя смертность. Или мои бесконечные вопросы.
— Согласен. Вот только… когда все идет спокойно, предупредить очень легко. Но если что-то случится… ну, что нарушит течение вещей…
— Вроде чего, например?
— Ты помнишь, как мы тебе объясняли, почему остаемся молодыми?
— Ох… Верно. — Ужасающая картина вспыхнула перед моими глазами: Юл, прыгающий на рельсы перед поездом… — Ты хочешь сказать, если тебе придется «спасти кого-то».
— Но я тогда позабочусь о том, чтобы кто-то из моего клана дал тебе знать.
Я вспомнила, что уже слышала это слово прежде.
— Почему ты говоришь «клан»?
— Клан, родня… обычно мы друг друга называем родней или «сходными».
— Звучит немножко по-средневековому, но, в общем, неплохо, — чуть насмешливо сказала я.
— Что-нибудь еще? — спросил Винсент с видом нашкодившего школьника, ожидающего наказания.
— Да. Конечно, это не прямо сейчас, но все же… ты должен познакомиться с моими родными.
Винсент открыто рассмеялся, и этот чудесный смех поразил меня, прозвучавшими в нем весельем и облегчением. Наклонившись, он обнял меня и сказал:
— Кэти… я так и знал, что ты девушка старомодная. Как раз мне по сердцу.
Я позволила себе несколько секунд таять в его руках, но потом отодвинулась и постаралась изобразить на лице максимальную серьезность.
— Я не хочу пока связывать себя, Винсент. По меньшей мере до следующего свидания.
И тут вдруг я почувствовала, что прежняя я — та, что жила в Бруклине еще до автокатастрофы, — как будто стоит рядом и рассматривает меня теперешнюю, ту, которой меньше года назад внезапно пришлось повзрослеть. Ту меня, которая была разбита трагедией. И я с изумлением видела себя сидящей рядом с потрясающе красивым юношей и говорящей ему такие осторожные слова. Как, черт побери, я умудрилась так быстро превратиться в столь рассудительную особу? Как я вообще могла сидеть там, стоически сопротивляясь тому, чего хотела больше всего в жизни?
Самосохранение. Это слово вспыхнуло в моем уме, и я поняла, что действую правильно. Все мое существо разорвалось на клочки, когда я потеряла родителей. И я не хотела отдаваться любви к Винсенту — а заодно и риску потерять его. Глубоко в душе я понимала, что с огромным трудом пережила «исчезновение» своих родителей. И могу не пережить новой потери.
17
— Идем, — сказал Винсент и, помогая мне подняться на ноги, поддержал меня.
Мы снова пошли по набережной, глядя на проплывавшие по темной зеленой воде лодки, за которыми оставался пенный след и разбегались крупные волны, плескавшиеся о камни под нашими ногами.
— Так как же ты… умер? Я хочу сказать, в первый раз, — спросила я.
Винсент откашлялся.
— А можно мне рассказать свою историю немного позже? — неловко спросил он. — Я не хочу окончательно ошарашить тебя, сообщив, кем я был прежде, я бы предпочел получить шанс сначала показать, кем я стал теперь.
Он осторожно, растерянно улыбнулся.
— Значит ли это, что и мне не следовало бы рассказывать тебе о своем прошлом? — неуклюже ответила я.
— Ох, нет! — простонал Винсент. — Тем более что я только-только начал понимать тебя. — Он сделал паузу. — Пожалуйста, просто пока не спрашивай… Любые другие вопросы, только не этот.
— Ладно, тогда как насчет… почему у твоей кровати стоит моя фотография?
— У тебя это мурашки вызвало? — со смехом спросил Винсент.
— Ну, вроде того, — призналась я. — Хотя я заметила ее через секунду после того, как обнаружила тебя в постели мертвым, так что мурашки уже поползли.
— Да, насчет твоей фотографии мы с Шарлоттой поспорили, — сказал Винсент. — А на стене снимки ты заметила?
— Да. И в комнате Шарлотты тоже. Она сказала, что это люди, которых она спасла.
Винсент кивнул:
— Да, это наши «спасенные». И после того как была спасена ты, мы оба заявили права на твой снимок.
— Как это? — не поняла я.
— Ну, ты ведь знаешь, что в тот день в кафе ты чуть не вошла в историю Парижа?
Я кивнула.
— Шарлотта позвала тебя, и ты именно поэтому вовремя ушла с того места, куда упал камень. Но Шарлотте сказал об этом я.
— Ты тоже был там? — удивилась я, застыв на месте и вытаращив глаза на Винсента.
— Да… духовно. Не телесно, — ответил Винсент, увлекая меня дальше.
— Духовно? Как это? Мне казалось, ты говорил, что вы не призраки.
Винсент коснулся моей руки, и я сразу почувствовала себя так, словно приняла хорошую дозу транквилизатора.
