Вильям Александров - Блуждающие токи
Он поднял свою тяжелую голову и остро глянул из-под нависших бровей.
— Я так и знал, что вы все это скажете, — усмехнулся Федор. — Так и знал.
Он вышел из-за стола, прошелся по комнате.
— А ведь вы неправы, Вадим Николаевич, неправы. Не надо вам уходить.
— Почему же это — неправ?
— Потому что… — Федор вдруг резко обернулся к Гурьеву. — Да! Да! Нам нужно было привлечь внимание. Нужно было, чтоб заметили, чтоб заговорили. Больше того, на какое-то время, может быть, мы уходим от главной проблемы. Верно, я не скрываю. Но неужели вы не видите, что мы сейчас оказались в самом центре, в самой гуще событий, что мы сейчас идем па гребне большой волны. Новая экономическая реформа, новые требования к экономике и нас вклад в производство! Глядите, как здорово все это воспринимается, как нам повсюду идут навстречу, как запросто решаются для нас вопросы, которые, может быть, еще десять лет ждали бы своего решения. Отступление? Может быть. На полгода, на год. Но зато через год вы сможете вернуться к своей теме. А как вернуться! Институт — раз. Штаты — два. Финансы — три. Оборудование — четыре. Положение — пять.
Вы меня поняли? Разве игра не стоит свеч?
Гурьев не отвечал. Он все так же неподвижно глядел куда-то в угол. Но в повороте его головы Федору увиделось что-то новое.
— Кстати, я слышал, что у вас в издательстве книга лежит по блуждающим?
— Лежит, — вздохнул Гурьев. — Уже два года. И неизвестно, сколько еще лежать будет.
— Так вот, — сказал Федор, — могу вам дать гарантию, не позднее, как через полгода вы будете держать в руках сигнальный экземпляр. Не верите? Хорошо. Не выполню — можете уходить. Договорились? Ну и прекрасно. А теперь, извините, меня ждут.
Запись в тетрадиОн оказался прав. Он сказал тогда: "Я думаю, что это придет". Это прошло. Наша жизнь набирает темп, она сверкает всеми гранями, она полна блеска и напряжения, по-моему, она уже начинает бить через край, как он однажды выразился.
От нас не вылазят какие-то корреспонденты, нас снимают, интервьюируют, записывают на магнитофон. Остается только создать кинофильм, но, я думаю, за этим дело не станет.
Только что была телепередача. Мы смотрели ее вместе с мамой, — Хатаев произвел на нее неизгладимое впечатление. Она сказала, что он прирожденный артист, а ей можно верить? она в этих вещах разбирается.
Он так обаятельно улыбался, так мило шутил с дикторшей, так увлекательно и темпераментно рассказывал о нашей лаборатории, о блуждающих токах, что, я полагаю, он покорил не одно женское сердце.
Вообще надо сказать, что он великий мастер покорять сердца. Насмешливое и довольно колкое сердце Жоры он покорил настолько, что тот буквально молится на него, в рот заглядывает. А ведь это у Жоры надо заслужить!
Когда сегодня он представил по телевизору Жору Кудлая, молодого талантливого физика, который обобщил интереснейший материал по блуждающим токам и вот готовится к защите диссертации, я поняла, что защита, можно сказать, у Жоры в кармане. Жора это, видно, тоже понял. Они великолепно вели "импровизированную" беседу, из которой стало ясно, что именно сейчас отдел блуждающих токов наконец обрел себя, вышел на широкую дорогу, тесно связан с производством, и теперь-то, наконец, он принесет пользу народному хозяйству.
Ну, если Жору я еще могу попять, то присутствие на экране Гурьева было для меня полной неожиданностью. Правда, Вадим Николаевич сидел и молчал, только один раз он ответил на какой-то вопрос, и тем не менее… Странно…
Федор ведь и мне предлагал принять участие в передаче. Я сказала, что плохо выгляжу по телевизору и не могу рисковать перед столь широкой мужской аудиторией.
— Ну что ж, — обворожительно улыбнулся он. — Придется нам взять на себя защиту ваших интересов.
— Не стоит. Не утруждайте себя, — попросила я. Но он все-таки сделал это.
Он распространялся по поводу моих способностей и даже показал крупным планом фото, где я снимаю показания с какого-то прибора и грызу карандаш.
Он и Лаврецкого не забыл, сказал, что есть такой ученый, что он немало сделал для закладки теоретических основ пашей школы. Все так благопристойно, так деликатно!..
Запись в тетрадиВчера взорвался Ким. Честно говоря, я никак не ждала такого, да и никто не ждал, а меньше всего Федор.
С утра в большом шикарном зале института проходило совещание с представителями предприятий, организованное Федором. В президиуме некоторое время сидел сам директор, затем он оставил за себя Ганиева.
Мы выслушивали пожелания производственников и бесконечные заверения Хатаева, что теперь, дескать, все пойдет по-другому, все у пас перестраивается, ломается, мы повернулись лицом к производству, и результаты этого все могут теперь видеть — внедряемый нами профилактический метод защиты — реальная, действенная помощь производству, в отличие от прежних лет, когда лаборатория, только "брала" и ничего не давала..
И все это с комплиментами и реверансами в адрес Лаврецкого — основателя лаборатории. Как будто его уже на свете не было.
Я не выдержала, поймала Хатаева в перерыве. Он носился от одного директора к другому, рассыпался в остроумии, был радостно возбужден, голубоватые глаза его дрожали…
Когда я остановила его, он, по-моему, даже не понял, что произошло, кто я и что я, он по инерции весь был устремлен в тот угол зала, где находились сейчас директор комбината и инструктор горкома.
— Послушайте, зачем вы устроили этот спектакль?
Он попытался остановить на мне свои глаза, но у него ничего не получалось, зрачки бегали, он не видел меня, не понимал, что я говорю.
— Вы бы хоть имя Лаврецкого не трепали…
Вот тут до него, кажется, что-то дошло. Слово "Лаврецкий" как-то смутило его, он беспокойно оглянулся.
— А что, мы чем-то задели его, обидели?
— Зачем вы все время кричите: ломать, ломать! Зачем вы кричите, что все было не так?!
— Ну, как вы не понимаете. Женя, так надо, иначе нельзя. Лаврецкий человек умный, он поймет. Извините…
Он бросился туда, в дальний угол зала, я смотрела ему вслед, и на какое-то мгновение мне показалось, что он, как говорят в народе, тронулся
А после перерыва выступил Далимов из отдела защиты энергосети и тоже несколько нарушил торжественное течение событий.
Он поднялся на трибуну из зала, грузный, отдувающимся, как будто преодолел пять пролетов лестницы. Отхлебнул из стакана воды, перевел дыхание и сказал:
— Простите, но я не совсем понимаю, что здесь происходит. Я представляю практическую организацию, которая занимается инженерными проблемами защиты, внедряет в практику то, что разработано и рекомендовано научными учреждениями, Мы все время были связаны с лабораторией Лаврецкого, консультировались, советовались, применяли рекомендации, которые давал нам Лаврецкий. Теперь выясняется, что лаборатория разработала новый метод защиты, но почему-то мы в стороне, нам его не передают, а теперь выясняется, что ученые сами занялись внедрением и распространением этого метода. Возникает законный вопрос: зачем мы тогда существуем?
Зал оживился, послышался смех, кто-то даже крикнул: "Обскакали вас ученые!". Заулыбался президиум.
— Ничего смешного здесь нет! — крикнул Далимов, и все увидели, что губы у него затряслись. Он опять задохнулся. — Это совсем не смешно, уверяю вас, а скорей грустно. Да, да! Если ученые нашли что-то действительно полезное, то внедрять должны это мы, у нас для этого гораздо больше возможностей, мы сделаем это гораздо быстрее и лучше, не говоря уже о том, что мы должны координировать новый метод с существующими системами. Если же метод в стадии эксперимента, если еще не изучена по-настоящему его эффективность, то почему он так широко рекламируется?! Ведь мы знаем, что применять новый метод без учета конкретной ситуации, без счета уже существующих систем защиты нецелесообразно, это может привести к отрицательным результатам… Вы можете защищать одно и этим самым гробить другое! Я считаю, что мы должны проводить эту работу только совместно, или ее проводить пока еще рано вообще!
Это было как ушат холодной воды. Все притихли, а Далимов стал грузно спускаться со сцены, и ступеньки заскрипели под ним.
Первым среагировал Федор. Далимов еще не успел дойти до своего места, как напряженную тишину разорвал веселый голос Хатаева:
— Товарищ Далимов не может простить мне, что я не пошел к нему работать…
Раздался дружный хохот. И в этом долго не умолкавшем шуме потонул возглас обернувшегося Далимова:
— А я бы теперь еще подумал — брать вас к себе или нет. Скорей всего не взял бы!
В перепалку вмешался инструктор горкома. Он сказал, что городской комитет партии придает большое значение начинанию, родившемуся в отделе защиты. Тот факт, что ученые сами пошли на производство, можно только приветствовать, и партийные органы всемерно поддерживают эту инициативу. В то же время необходимо обратить внимание на то, о чем говорил товарищ Далимов. Любой самый хороший почин можно загубить, если увлечься им без меры, превратить его в самоцель. Мы все делаем одно общее дело, и все наши усилия должны быть направлены только на пользу дела.
