Кит Робертс - Английский фантастический роман
Снаружи она опустилась на колени и потрогала снег. С запада дул влажный ветер. Вдалеке мирно сияли тронутые оттепелью холмы. «Бальдур умер, — пропел ее голос. — Бальдур умер…» И внезапно Рейфу почудилось, что он слышит щебет миллиона весенних ручьев, видит, как из-под прозрачного снега тянутся пестрые цветы. Он оглянулся на семафорные крылья на башне. Они показались ему нелепостью, угрюмым напоминанием о давно изжитом. Безусловно, они растают и бесследно исчезнут, как этот снег. Они — часть бывшей, старой жизни. Впервые за долгие годы он сумел повернуться к семафору спиной без малейшего сожаления. Девушка скользила перед ним в летних туфельках, сверкая на снегу голыми лодыжками. Рейф последовал за ней — сперва нерешительно, потом все уверенней и уверенней, и силы его крепли с каждым шагом. А за ним высилась заброшенная сигнальная башня.
Два всадника двигались шагом, позволяя коням выбирать самый удобный путь. Тот, что помоложе, закутанный в плащ, ехал впереди и из-под края шляпы вглядывался в горизонт. Его седовласый смуглый спутник с лицом, продубленным ветром, восседал на коне невозмутимо, чуть сутулясь. Перед ним с одной стороны луки висел футляр с цейсовским биноклем, с другой стороны — кобура с мушкетом, ствол которого лежал на конской шее, а приклад был у самой руки всадника.
Поодаль слева, на пригорке, в небо тянулись кроны рощицы. Впереди, в середине чашеобразной долины, чернел домик сигнальщика, примыкающий к высокой узкой башне. Офицер спокойно осадил коня, вынул бинокль из футляра и осмотрел пост. Никакого движения, труба не дымится. В окуляры он заметил, что окна наглухо закрыты, а крылья семафора беспомощно повисли, словно крылья подбитой птицы. Капрал нетерпеливо ждал, конь под ним переминался и пускал из ноздрей клубы пара, но капитан все делал неспешно. Наконец он опустил бинокль и пришпорил коня. Животное двинулось вперед — по-прежнему шагом, высоко поднимая копыта и ставя их с превеликой осторожностью.
Здесь снег был особенно глубок. В низинку его намело вволю, а после дневной оттепели сугробы покрылись корочкой льда. Кони скользили, спускаясь по склону к домику сигнальщика. У его двери капитан спешился, бросив поводья и не привязывая коня. Он зашагал вперед, впившись взглядом в перемычку и доски двери.
Метка. Метка повсюду: над дверью, на дверном полотне, на стенах. Круг с чем-то крабообразным внутри — не то ребус, не то пиктограмма — единственное, на что был способен Древний народ, — похоже, они не оставляли людям никаких иных знаков. Капитан эту метку видел уже не раз, так что не удивился. А капралу это было внове. За спиной капитана испуганно охнули, щелкнул взводимым курком пистолет; краем глаза он видел, как его молодой спутник сделал инстинктивное суеверное движение свободной левой рукой, отгоняя нечистую силу. Офицер чуть усмехнулся, почти машинально, и толкнул дверь. Он заранее знал, что за ней, потому и страха не было.
Внутри пристройки к башне было холодно и темно. Гильдеец медленно огляделся — руки в боки, расставленные ноги крепко упираются в дощатый пол. Было слышно, как снаружи конь грызет удила и пофыркивает на морозе. На настенном крюке бинокль, пол вымыт, плита вытерта до блеска, растопка аккуратно сложена поверх бревен. И везде, на всех деревянных поверхностях, пляшет магическая метка.
Капитан прошел в середину комнаты и осмотрел то, что лежало на койке. Кровь на теле почернела и заледенела; на животе зияли раны, словно разодранные в крике рты; в остекленевших глазах не было никакого выражения; одна рука тянулась вверх, в сторону рычагов семафора, до которых было футов восемь.
За его спиной визгливо заговорил капрал, стараясь гневным тоном сбить свой страх:
— Вот падлы! Это дело рук Тех. Они тут похозяйничали!
— Нет, — мотнул головой капитан и без особой уверенности в голосе добавил: — Это дикая кошка.
— И все-таки они тут были, — хрипло сказал капрал. Тут он вспомнил, что на снегу вокруг ни одного следа, и ярость опять вскипела в нем. — А впрочем, следов нет. Как они могли сюда попасть?
— А как сюда попадает ветер? — буркнул капитан.
Он еще раз взглянул на труп. Он был немного наслышан об этом пареньке, о его служебных успехах. Гильдия потеряла славного работника.
Как они могли прийти, эти Призраки пустоши?.. Капитан избегал называть их теми именами, которыми их наградил простой народ. Какие они, в каком виде являются? О чем говорят с умирающими в запертых изнутри хибарах? И чего ради они оставляют свои метки?..
Ему почудилось, что ответы сами собой складываются в его голове. Словно выкристаллизовываются из холодного, чуть сладковатого воздуха этого чертова места, вдуваются с каждым порывом ветра. «Все это пройдет, — явилась мысль, — и минет, как сон. Руки не будут больше кровяниться о сигнальные рычаги, молодые ребята не будут больше замерзать в одиночестве на своих дозорных постах. Сигналы, быстрые как мысль, будут перелетать с континента на континент, через моря и океаны. Худо ли, хорошо ли, но это все пройдет…»
Капитан по-птичьи затряс головой, словно норовил отряхнуть наваждение этого места. Благодаря какому-то внутреннему наитию он понял, что не узнает больше ничего. Древние Духи, Призраки пустоши, улепетнули вместе со своими волшебными способностями и знаниями. Всегда они ускользают во все еще сохранную темноту. До того дня, когда исчезнут навсегда. Они — бывшие и не бывшие…
Он достал блокнот из-за пояса, вырвал листок, что-то написал и протянул капралу.
— Будьте добры, передайте это через Голден-Кап.
Капитан подошел к двери и застыл, глядя поверх холмов на слабо виднеющиеся на фоне неба и кажущиеся спичками семафорные крылья башни на востоке. Мысленно он представил себе карту, следуя за посланием по линии, от одной принимающей башни к другой — щелк-пощелк, так и пойдет, пойдет. Сперва до Голден-Капа, где огромные крылья воздеты над медленно набегающими ледяными морскими волнами; потом по линии первого класса до Аква-Сулиса и опять вдоль Великой Западной Дороги. Не пройдет и часа, как послание достигнет пункта назначения — холма Силбери; и понурившийся человек в зеленой форменной одежде поспешит на совсем деревенского вида улочку Эвебери и постучится в одну из дверей…
Капрал поднялся на сигнальную площадку, укрепил листок из блокнота на подставке и приналег на рукояти, проверяя, насколько они заледенели. Потом расправил плечи и толкнул рукояти в полную силу. Мертвая башня ожила, тишину огласило пощелкивание крыльев. «Внимание, внимание!..» Затем сигнал «Начало передачи», значок адресата: восточная линия. Движение смахнуло облачко пушистого снега, и снежинки полетели вниз, медленно кружась и поблескивая на фоне серого неба.
ФИГУРА ТРЕТЬЯ
Брат Джон
В мастерской, под низким потолком, царил полумрак: свет проникал только через два зарешеченных круглых оконца в дальнем конце помещения. Вдоль стен из руста выстроился ряд заготовок для литографских камней. Один угол комнаты занимала массивная раковина с топорно сделанными трубами и кранами, рядом с ней стояла скамья; в воздухе ощущался слабый запах — сырой, острый запах влажного песка.
На скамье сидел краснощекий полноватый низкорослый молодой мужчина в темном одеянии монаха адхельмийской обители. Он работал и чуть слышно, без мелодии, насвистывал. Эта привычка не раз навлекала на украшенную тонзурой голову брата Джона громы и молнии начальства; но привычка успела въесться, а вторую натуру уже не изменить.
Перед монахом лежал кусок известняка длиной около двух футов, толщиной дюйма в четыре. Чуть дальше стояли коробки с серебристым песком. Брат Джон был занят шлифовкой камня — через отверстия засыпал песок в металлический полировальный круг, затем проворно прикладывал его к заготовке и вращал, а водная шлифовальная эмульсия делала свое дело. Работа была нудная и вместе с тем требующая крайней тщательности: по окончании на камне не должно остаться ни единой царапины. Время от времени он проверял, ровная ли поверхность камня, накладывая на него стальной прямоугольник. В результате нескольких часов работы камень был почти отполирован; работа вступила в завершающую и самую напряженную стадию. На отшлифованной зернистой поверхности не должно быть изъянов — подрядчик Альбрехт непременно обнаружит неровности, а что за этим последует — брату Джону было отлично известно. Начальник литографского цеха извлечет из своей сумки хранимый специально для таких случаев короткий стальной кинжал, концом его клинка проведет крест-накрест по полировке — и изволь, братец Джон, шлифовать по новой. Совсем недавно он имел несчастье стирать один такой insignium — знак гнева замечательного мастера.
С предельной осторожностью он промыл камень водой из шланга, надетого на один из кранов. Затем еще раз проверил поверхность, тщательно избегая касаться ее пальцами, даром что на них не могло быть жира. Достаточно самой малой малости жира, пятнышка масла из пресса, прикосновения потной руки — и вся работа насмарку. И то сказать, работа монахов в литографском цехе была настолько тонка, что у станка они надевали льняные маски, дабы не запачкать камни своим дыханием.
