Кристина Тарасова - Карамель
— С добрым утром, Карамель, — как всегда серьезно произносит юноша.
— С добрым утром, Ромео, — поддерживаю его я. — Что тебя привело без приглашения на улицу Голдман?
Он ловит очередной мой лукавый взгляд и сдержанно проходит на кухню. Ответ следует вместе с протягиваемым мне цветастым пакетом:
— С днем рождения, сладкая девочка.
Это он уже тянет тише, скромнее, шепотом бьет по тонким бокалам, расставленным в прозрачном серванте, и я, могу поклясться, слышу, как они позвякивают друг об друга.
— Спасибо, Ромео, — благодарю его я.
Мы садимся за стол, и я воображаю нас семьей. Нет ни отца, ни матери, ни сестры, нет горничной. Вот такое меня ждет будущее — мой муж Ромео будет встречать меня по утрам словами «сладкая девочка» и спустя десять и двадцать и больше лет, а я буду также спокойно, практически холодно отвечать ему. Потому что так я была научена, потому что таков порядок. Его прозвища выводили меня раньше, выводили до той поры, пока я не смирилась, что эта его привычка — возможно, единственная вдохновляющая его вещь, ибо никогда не горели его глаза ярче, чем когда она обращался ко мне и называл своей сладкой девочкой, своей Карамелью. И я — принадлежавшая исключительно себе (и будет так и через десять и двадцать и более лет) — поддерживала его, потому что мы были парой.
Ромео в костюме стального цвета, и волосы его как обычно зачесаны вбок. Ромео был синонимом идеальности и равновесия, стабильности и примера.
— Что там? — спрашиваю я и открываю пакет.
— Ты накрасилась? — замечает юноша, оставив меня без ответа. В знак согласия киваю — он всегда был внимателен к деталям. — Очень красиво, Карамель…
Мой взгляд резко падает с восторженных глаз Ромео на книгу, что оказывается в моих руках. «Ромео и Джульетта» — в бумажном переплете, со стертым рисунком; красный орнамент по бокам слезает на светло-зеленый корешок книги, а название каллиграфическим почерком выведено поперек всей рукописи. Удивительно, как Ромео смог достать ее для меня.
— О чем эта история? — интересуюсь я, оглядывая книгу.
Она с трепетом скользит в моих руках, оказывается открытой — я листаю белые, с легкой желтизной страницы, чувствую, как прижигает подушечку пальца, когда я с неосторожностью переворачиваю лист; оказавшись вмиг отомщенной, закрываю книгу и еще раз оглядываю обложку. Ни единая иллюстрация не портит это великолепное и столь редкое издание для Нового и отныне Всего Мира.
— О любви, — шепчет Ромео.
В его голосе это слово теряется по особенному; словно оно не уродливо и не запрещено, словно оно так и должно ложиться по его губам, преобразовываться в звуки и ласкать мой слух. Однако это не то, что я должна слышать и принимать — я должна возмутиться. Как Ромео посмел внести в мой дом, в дом по улице Голдман, нечто подобное?! Глаза мои наполняются недовольством, я вспыхиваю в миг и уже готова обрушить ураган эмоций на юношу, как вдруг он сгоняет весь негатив, добавив по-легкому:
— Они умирают в конце.
Это успокаивает меня и заинтересовывает в ином значении.
— Любовь их погубила, — говорит Ромео и вглядывается в мою реакцию, слегка склонив голову на бок и сузив глаза.
— Хорошая книга, — расслабляюсь я. — Нужно сразу показывать, что происходит с обезумевшими преступниками.
Ромео несколько с горечью смотрит на меня.
— Спасибо, — тихо проговариваю я и прокашливаюсь. — Спасибо тебе, Ромео, я очень тронута твоим подарком. Может, хочешь разделить со мной завтрак и отведать нашего чая?
— Уж не сама ли ты его сделаешь, Карамель? — пытается улыбнуться мой друг, хотя я вижу еще не угаснувшую тоску во взгляде.
Когда он только пришел, я решила представить семью, представить нас семьей; он, судя по всему, решил поиграть — вот уж нет.
— А Миринда мне на что? — неожиданно режу я не своим голосом. — Это ее обязанности, Ромео, не забывай.
Он кивает, а я зову горничную, после чего та делает еще один чай. Аромат барбариса обрамляет кухню, а нотки жасмина приятно щекочут нос, кипяток расправляет черные чайные листья и травы и паром обжигает края белой кружки.
— Мисс Голдман, ваш отец просил передать вам это, — говорит Миринда, когда мы с Ромео одеваемся, и протягивает прозрачный пакет, через который можно разглядеть целую пачку золотых карт.
Я небрежно принимаю их и отгоняю прислугу.
— Подарок? — выйдя на улицу, спрашивает мой друг.
— Нет. На развлечения после уроков, — отвечаю я и следую за ним.
Вновь холодный ветер ударяет по лицу, а серое небо празднично и не без иронии протягивает «с еще одним прожитым годом, девочка». Дверь позади нас закрывается — я слышу щелчки замков и мелкий отдаляющий топот от мелких отдаляющихся тапочек Миринды.
Мы идем с Ромео к посадочному месту, и я делюсь с ним тем, что хотела позвать после учебы Ирис по магазинам.
— В свой же день рождения будешь одевать ее, — отшучивается юноша, и я никак не могу возразить ему — это цепляет меня.
— Тогда предлагаю сходить втроем.
Он не ожидает такой реплики — брови хмуро сводятся друг к другу, готовясь вот-вот обняться, а я не показываю ничего из того, что бы могло выдать мои эмоции. Это была не шутка, Ромео, не издевка и не злая насмешка, я сказала тебе чистую правду, и мое предложение не несло никакого иного умысла.
Мы никогда не встречались за пределами школы — знакомство в баре Фалафель в счет я не брала. Обыкновенно пары проводили время вместе — дома, на Золотом Кольце, прогуливаясь по мостам или сидя в кафетериях; все, но не мы. Ромео знает, как я отношусь к дому — укрытие со своими хищниками, и оттого после учебы прячусь в нем. У меня собственный ареал обитания. Кусок язвительного Золото, самка Богомола, беспристрастный Паук и не обхоженная черная Мышь — я могла совладать с ними, а бороться с коршунами, волками и змеями, обитающими в Новом Мире — не моя прерогатива.
Ромео не отказывается, но и с положительным ответом не торопится, посему я принимаю решение за него.
Мы отправляемся в школу на первой же остановившейся после нас машине. Ирис встречает меня в холле репликой «С днем рождения, моя подруга Карамель» и лукаво улыбается в сторону Ромео — мне становится неприятно, и я с издевкой интересуюсь не надуло ли ей голову. Мне не хотелось портить настроение в свой праздник — единственную дату, отмечаемую в Новом Мире.
Я читала, что до начала нового времени этих праздников было больше, чем высушенных источников по всей землей, но я действительно не понимала, к чему были эти бесхозные и невразумительные даты, если только один день в году был поистине волнительным — день, когда ты появился на свет, день, когда ты вдохнул воздух с поверхности, день, когда ты стал Богом. Мой дед рассказывал, что низшие люди никогда не праздновали свои дни рождения, они попросту не помнили этой даты, потому что пыль на столах скапливалась медленней, нежели рождались эти недостойные.
— Какие планы на день, Карамель? — спрашивает Ирис, и от восторга у нее загораются глаза.
— Мы отправимся на Золотое Кольцо, — громогласно объявляю я и скидываю свое пальто.
«Мы» — то ли вопросом, то ли утверждением повторяет Ирис, и в ее интонации я могу сполна вкусить восторг; как же ей нравится эта затея!
— Значит, Ромео пойдет с нами? — уточняет девушка, и делает это зря — я хочу разве что хлопнуть ей по голове, чтобы она не трясла ею из стороны в сторону и не глупила.
Пощечиной ей служит мой резко брошенный взгляд горящих глаз, она осознает вину и, как бы покорно, склоняет голову, подкусывая губу — никто не позволял себе таких дерзостей в поведении на людях, и мне становится стыдно за подругу, а, после того, как Ромео смотрит на ее белоснежные зубы, стискивающие розовую припухлую губу, мне хочется скинуть Ирис с моста в самые низовья Нового Мира.
— Идем, — словно бы рыча, произношу я, и Ромео вмиг следует за мной — мы двигаемся вровень, и я уверена, что все взгляды обращены на нас.
Бесспорно мы были самой красивой парой школы и других близлежащих учебных заведений.
— Точно-точно, — вдруг у лифта начинает повторять Ирис, и пальцы ее запрыгивают в кожаную сумку. — Карамель, у меня же для тебя подарок…
Этот пафос забавляет меня, и мысленно я усмехаюсь. «Какая оплошность, Ирис! Неужели забыла? Совершенно случайно или дарить не хотела?»
Она достает из сумки небольшой пакет, сама разворачивает его и протягивает мне черный платок для шеи; с двумя золотыми полосами по всей длине и высеченной золотыми нитками буквой «К». Либо Ирис глупая как та табуретка, что стоит в кабинете возле учительского стола, либо хитрая как змея, и пояснений это не требует. Замечаю хитрую улыбку подруги — вот-вот и ужалит; змея! Но я не припомню, чтобы она покупала его при мне… решаю пробить дома шарф по бирке. Чертовка Ирис подарила мне итак имеющееся у меня дома — она видела меня сотни раз в нем, ибо он из моего отдела на Золотом Кольце.
