Ричард Бахман - Бегущий человек
— Изменение температуры, — мрачно сказал Брэдли.
— …да, поэтому у многих астма. Воздух становится, как сироп в августе, сентябре, но чтобы рак легких…
— Ты говоришь сейчас не об астме, а об эмфиземе.
— Что такое эмфизема? — Ричардс прокручивал слово в голове, но не мог вспомнить сто значения, хотя оно и казалось знакомым.
— Ткани в легких отекают при эмфиземе. Ты пытаешься вдохнуть и не можешь. Ты многих знаешь, кто так себя чувствует?
Ричардс подумал, что знал многих людей, которые умерли с такими симптомами.
— Они там об этом не говорят, — сказал Брэдли, как если бы он читал мысли Ричардса. — Теперь уровень загрязнения воздуха в Бостоне — двадцать, и это в благополучные дни. Ты как будто выкуриваешь четыре пачки сигарет, и это только при дыхании. В плохие дни уровень поднимается до сорока двух. Старики дохнут по всему городу. А в свидетельстве о смерти пишут: астма. Но это все от воздуха. От воздуха! А они все выбрасывают и выбрасывают всякую дрянь в атмосферу. По двадцать четыре часа в сутки. Это выгодно большим боссам. А эти респираторы за двести долларов — полное дерьмо. Две полоски пленки и кусочек ваты с ментолом между ними. И все. Хорошие респираторы делает «Дженерал Атомикс». Но только богачи могут позволить себе такую роскошь. Они нам подарили «Свободное вещание», чтобы мы не торчали и не создавали им неприятностей, а дома мы можем дышать чем угодно и дохнуть как мухи. Как тебе это нравится? Самый дешевый респиратор в нос в «Дж. А.» стоит не менее шести тысяч Новых долларов. А мы сделали такой для Стейси за десять долларов по той книжке. Мы взяли маленькую активизированную пластинку величиной с лунку ногтя. Вытащили ее из слухового аппарата, который купили за семь долларов в аптеке. Как тебе это, а?
Ричардс промолчал, у него не хватало слов.
— Когда Кэсси откинет тапочки, думаешь, ей напишут в документе «рак»? Черта с два! Ей напишут — астма. Допустим, еще кто-то задумается над этим, пойдет в библиотеку и обнаружит, что заболеваемость раком легких возросла на семьсот процентов с 2015 года.
— Неужели? А ты не выдумываешь?
— Я прочел об этом в книге. Знаешь, что я скажу тебе? Они убивают нас! И «Свободное вещание» тоже. Это как фокусник, когда его ассистентка отвлекает внимание публики, вытаскивая из рукава пирожные, а он достает в это время кроликов из штанов и сажает их в шляпу, — он замолчал и потом добавил мечтательно. — Иногда мне кажется, что я взорву эту поганую Систему, если мне дадут десять минут в программе «Свободного вещания». Я скажу всем, покажу им… У всех должны быть респираторы, если Система, действительно хочет этого.
— А я, что же, сотрудничаю с Системой?
.— Это не твоя вина. Тебе нужно убегать.
Перед Ричардсом возникли лица Киллиана и Артура Бернса. Ему захотелось разбить их в кровь, извалять в грязи, растоптать. А еще лучше — вырвать их респираторы и выбросить.
— Люди сошли с ума, — сказал Брэдли, — они ненавидят черных и бедных, и это длится уже тридцать лет. Но почему? Причина непонятна. Непонятна…
Ричардс задремал, голос Брэдли эхом отдавался в голове.
Отсчет: 062
Ричардс не выходил из дому весь день, пока Брэдли добывал машину и договаривался с кем-то из своей команды, чтобы его отвезли в Манчестер.
Брэдли и Стейси вернулись в шесть часов вечера. Брэдли включил канал «Свободного вещания».
— Все в порядке, парень. Мы едем сегодня.
— Сейчас?
Брэдли добродушно рассмеялся:
— А разве ты не хочешь увидеть себя по телевизору?
Ричардс подтвердил, что хочет, и когда пошла заставка «Бегущего Человека», он с замиранием сердца начал смотреть.
Бобби Томпсон не мигая смотрел в камеру с середины великолепно выбранного плана — из темноты.
— Смотрите, — сказал он, — это один из волков, который бродит среди вас.
На экране появилось самым крупным планом лицо Ричардса. Его задержали на несколько секунд, а потом дали фото Ричардса, замаскированного под Джона Гриффена Спрингера.
Затем эта фотография растаяла, и на экране снова появился Томпсон с мрачным лицом.
— Я особо обращаюсь сегодня к жителям Бостона. Вчера вечером пятеро полицейских сгорели живьем в подвале бостонского отделения Христианского союза молодых людей по вине этого зверя, который заманил их в такую жуткую ловушку. Кем он прикидывается сегодня? Где он? Смотрите! Смотрите на него!
На экране пошли кадры одной из пленок, которые Ричардс снимал этим утром. Стейси бросил их в почтовый ящик на Коммонвелс авеню на другом конце города. Ричардс попросил старуху снять его в маленькой спальне, после того, как он предусмотрительно задвинул все шторы и накрыл мебель.
— Все, кто сейчас смотрит эту пленку, — сказал Ричардс на экране, — нет, не высокооплачиваемые инженеры и не жильцы шикарных апартаментов, — мне на все это дерьмо наплевать! Я обращаюсь ко всем, кто живет в трущобах гетто, в дешевых кварталах, к рокерам, к безработным и к ребятам, которых засадили за решетку за преступления, которых они не совершали, но только потому, что Система не хотела, чтобы они собирались вместе и вели дискуссии. Я хочу рассказать вам про злостный заговор с целью лишить вас возможности дышать вашими лег…
Голос вдруг сменился каким-то писком, треском и воем, а через минуту вообще пропал. Губы Ричардса двигались, но ни звука не было слышно.
— Кажется, пропал звук, — раздался голос Бобби Томпсона, — но нам нет необходимости выслушивать все, что скажет этот убийца, чтобы понять, с кем мы имеем дело, не так ли?
— Не-е-ет! — закричал зал.
— Что вы сделаете, если встретите его на своей улице?
— СООБЩИМ О НЕМ!
— А мы, что сделаем с ним мы, когда поймаем?
— УБЬЕТЕ ЕГО!
Ричардс стукнул кулаком по истертому подлокотнику единственного кресла, стоявшего в кухне-гостиной, и сказал отрешенно:
— Ну и подонки…
— А ты думал, они позволят тебе говорить все, что ты хочешь в программе «Свободного вещания»? — спросил Брэдли с издевкой. — Я удивляюсь, как они этот-то кусок пропустили.
— А я и не надеялся, — сказал Ричардс с обидой.
— Конечно, не надеялся, — подтвердил Брэдли.
Первый клип кончился, пошел второй. На этой кассете Ричардс призывал всех, кто смотрел эту программу, идти в библиотеки, требовать карточки для посещений и узнавать всю правду. Он зачитал список книг, который ему дал Брэдли, где были материалы о загрязнении воздуха и воды.
Ричардс на экране открыл рот:
— И все вы — дерьмо собачье, — произнес он, но губы двигались совсем не в соответствии с этими словами, но сколько человек из двух сот миллионов зрителей обратило на это внимание? — Мне насрать на вас! И на фараонов! И на Федерацию Игр! Я прирежу каждого полицейского, каждого…
Там еще что-то показывали, но Ричардсу этого было достаточно; ему хотелось заткнуть уши и убежать куда-нибудь. Он не мог понять, был ли это голос дублера, или речь была составлена из маленьких кусочков из записей, сделанных ранее.
Последний кадр из кассеты, записанной Ричардсом, растаял, и на экране снова возникло лицо Томпсона и фотография Ричардса.
— Остерегайтесь этого человека! — сказал Томпсон. — Он убивает, он собирает вокруг себя толпы недовольных, чтобы начать погромы на ваших улицах, насиловать, грабить и сжигать! Этот человек не остановится ни перед чем: он будет лгать, предавать, убивать. Он уже все это проделал.
— Бенджамен Ричардс! — раздался голос, словно в холодном божественном гневе. — Ты видишь нас? Если да, то знай, тебе заплатили грязные деньги, они пахнут кровью. Сотню долларов за каждый час, что ты жив — сейчас их прошло уже пятьдесят четыре. И по сотне долларов сверх того — по сотне за каждого убитого полицейского!
На экране одна за другой появились фотографии пятерых полицейских. Кадры были засняты, видимо, во время их учебы в полицейской академии. Они выглядели бодрыми, полными надежд и желаний, и до глубины ранимыми. Заиграла тихая музыка. Флейта.
— А это… — голос Томпсона был низким, хриплым, от якобы нахлынувших на него чувств, — …это их семьи.
Лица жен светились чистыми, радостными улыбками. Ребятишки улыбались благодаря искусству фотографа прямо в камеру. Детей было много. Ричардс почувствовал дурноту и озноб, он опустил голову и закрыл рот тыльной стороной ладони.
— Ну-ну, парень, — теплой мускулистой рукой Брэдли потрепал его по шее, — это все вранье. Подделка. Эти полицейские были, скорее всего, сворой старых ищеек…
— Заткнись, — сказал Ричардс, — пожалуйста, заткнись, прошу тебя…
— Пятьсот долларов, — продолжал Томпсон. Его голос наполнился ненавистью и презрением. На экране опять возникло лицо Ричардса, холодное и жестокое, лишенное всяких человеческих эмоций, и только жажда крови светилась в глазах. — Пятеро полицейских, пятеро жен и девятнадцать детей. За каждого погибшего приходится по семнадцать долларов и двадцать пять центов. За каждого потерянного, за каждого убитого горем. Да, дешево ты работаешь, Бен Ричардс!
