Пол Энтони Джонс - Точка вымирания
«А вот и объяснение, почему я стала репортером, а не пожарным», – почувствовав вспышку тупой боли в мышцах, подумала она.
Собравшись с силами, Эмили снова подняла топор над головой, подержала его так пару секунд, набрала в грудь побольше воздуха и, нанося удар, выпустила его вместе с криком, в котором разочарование смешалось со злостью. Топор угодил прямо в замок, выбив ригель из паза и отправив его в полет чуть ли не в голову Эмили: всего несколько дюймов – и ей бы несдобровать.
– Господи Иисусе! – воскликнула она, обернувшись, чтобы отследить траекторию шестидюймового металлического штыря, который ударился о противоположную стену и со звоном упал на пол. Снова повернувшись к двери, Эмили увидела, что оставшаяся часть замка тоже валяется на полу.
А дверь в квартиру теперь была приоткрыта.
Работа Эмили давным-давно приучила ее доверять тому, что она чуяла нутром. Безотчетно, по какой-то непонятной ей самой причине она не спешила входить в квартиру и медлила, опершись ладонью левой руки о дверной косяк. Правой рукой она так крепко вцепилась в топорище, что на ладони остались следы ногтей. Она инстинктивно чувствовала: что-то не так. Пусть она и не могла сказать, что конкретно ее смущает, ощущение какого-то подвоха не исчезало. Но тут в глубине темной квартиры снова раздался детский плач, на этот раз еще более громкий, ведь Эмили была совсем рядом. И это положило конец ее нерешительности.
– Уаааааааааааааа!
В сознании вдруг нежданно-негаданно всплыла сцена из фильма «Сияние», та, где обезумевший Джек Николсон вламывается с топором в комнату своего сына, и по спине пробежал холодок, но Эмили решила, что это просто нервы.
– Это Эмили! – хрипло выдохнула она, толкая дверь и делая шаг в квартиру.
Глава одиннадцатая
Когда дверь отворилась достаточно широко, чтобы в нее можно было протиснуться, в ноздри Эмили ударила аммиачная вонь, царапая горло и вызывая рвотные позывы. Она целую минуту простояла у входа, стараясь подавить тошноту, и лишь потом смогла двинуться дальше.
Это был совсем не тот запах, который она ожидала здесь встретить, не сладко-горькие миазмы гниения. Казалось, тут сначала жила сотня кошек, справлявших нужду где придется, а потом квартиру на недельку опечатали.
Из раскрытой двери тянуло жаром, и Эмили почувствовала, как на коже выступают капельки пота. Что себе думали родители ребенка, позволяя ему жить в таких условиях? Они тут что, метамфетамин варили или еще что-то в этом роде?
Как ребенок мог выжить, дыша таким воздухом?
Если бы у нее было полотенце или какая-нибудь тряпка, ее можно было бы намочить и дышать через нее, чтобы хоть немного приглушить жуткую аммиачную вонь. Эмили чуть было не поддалась искушению задействовать одеяльце, но передумала, вытащила подол футболки из джинсов и одной рукой натянула ее край на лицо, чтобы прикрыть нос и рот. Неидеально, конечно, но все же чуть-чуть смягчает тошнотворный запах. Стиснув покрепче зубы, Эмили двинулась в глубь квартиры.
Там было темно, но Эмили быстро нашла выключатель. На потолке загорелся свет, и перед ее глазами предстал пустой коридор с одинокой картиной на стене справа. Царившая в квартире сырость казалась почти такой же невыносимой, как и запах аммония. Эмили была тут всего несколько секунд, а уже обливалась потом.
– Эй! – выкрикнула она, отведя ото рта руку с футболкой и немедленно горько пожалев об этом. От насыщенного химическими парами воздуха горло и нёбо засаднило, как при ожоге.
Эмили попыталась сдержаться, но сочетание вони и раздраженной слизистой сделало свое дело, и ее вырвало на мохнатый белый ковер. Вытерев губы тыльной стороной ладони, она опять поспешно прикрыла рот подолом футболки. Пары аммиака разъедали глаза, заставляя их слезиться так, что приходилось каждые несколько секунд утирать влагу детским одеяльцем, чтобы хоть что-то видеть. Эмили понимала, что ей тут долго не продержаться: она или упадет в обморок, или совсем ослепнет, или захлебнется в собственной рвоте. Надо как можно скорее найти малышку и вместе с ней убраться отсюда. Ей следует пошевеливаться.
Квартира напоминала ту, где жила сама Эмили, только здесь была дополнительная спальня. Зная, что именно в этой второй маленькой спальне родители обычно устраивают детишек, Эмили сразу направилась туда, толкнула дверь и принялась шарить по стене в поисках выключателя. Вспыхнул свет, и стало ясно, что она, конечно же, стоит на пороге детской. У стены стояла симпатичная кроватка, над которой был подвешен мобиль: пластмассовое розовое основание, а на нем – игрушки. «Львы, и тигры, и медведи. О, боже!»[9] – подумала Эмили. Белые обои детской были разрисованы яркими цветами и бабочками. Напротив двери стоял стол и кресло с высокой спинкой; очевидно, именно в него усаживался один из родителей, намереваясь понянчиться с малышом. Подойдя к кроватке, Эмили сдернула дорогое на вид шерстяное одеяльце, но никаких детей под ним не было.
По комнате эхом раскатился крик, словно отзываясь на присутствие Эмили, однако вместо того, чтобы бежать к его источнику, Эмили столбом стояла посреди комнаты. Интуиция пыталась сказать ей нечто, чего не желал слышать ее мозг. «Тут что-то не так!» – вопило чутье, и на этот раз Эмили к нему прислушалась.
– Уааааааааааааааррррр!
Плач раздался снова, на этот раз он казался более настойчивым. Эмили поняла, что теперь, когда она оказалась намного ближе к его источнику, ей слышны в этом крике какие-то странные раскатистые переливы, несвойственные обычному детскому реву. Они чем-то напоминали звуки, которые Эмили была вынуждена слушать, когда в незапамятные времена подключалась к Интернету через модем. Это звучало… какое же слово тут подойдет? Механически? Ну да, довольно близко. Теперь, когда стены и потолок не отделяли ее от источника плача, стало ясно, что, возможно, ребенок не имеет к нему никакого отношения.
Конечно, дело может быть просто в ее разыгравшемся воображении, а странные рулады объясняются тем, что ребенок слишком долго дышал токсинами, но Эмили вдруг почувствовала непреодолимое желание уйти из этой квартиры и никогда в нее не возвращаться.
Инстинкт властно требовал, чтобы она бежала отсюда, однако Эмили не могла этого сделать. Она должна была выяснить, откуда берутся эти звуки. Двигаясь осторожнее, чем раньше, она вышла из детской и направилась по коридору в спальню. Толкнув дверь носком сникера, она дотянулась до выключателя, заглянула в комнату и быстро осмотрелась. Тут стояла аккуратно застеленная двуспальная кровать, поджидавшая тех, чьи головы уже никогда больше не коснутся этих подушек, книжный шкаф, уставленный томиками в мягких обложках, туалетный столик и комод. И никаких признаков хозяев комнаты.
Эмили снова двинулась по коридору, теперь – в сторону гостиной и кухни. Занавески были задернуты, и в гостиной царил полумрак. С каждым шагом Эмили температура вокруг становилась все выше, а аммиачная вонь – все насыщеннее, пока не стала практически невыносимой. Хотя вокруг было темно, Эмили вдруг ощутила, что по комнате движется нечто, и застыла от ужаса. Волоски на шее встали дыбом, как иголки дикобраза.
Тревога, почти неощутимая, когда Эмили только вошла в квартиру, усиливалась с каждым шагом, легкие мурашки вдоль хребта превратились в молот, который колотил ее изнутри по черепу, призывая сваливать отсюда на хрен, и незамедлительно. Но журналистское любопытство и всепоглощающее желание спасти ребенка пересилили инстинкт самосохранения («опять», между делом подумалось ей), и Эмили принялась слепо водить рукой по стене в поисках выключателя. Поверхность стены почему-то была липкой и вязкой, но Эмили не хотела даже думать, в чем тут может быть дело. Казалось, на стену чихнул какой-то великан, и Эмили не могла решить, что хуже: сочетание жары и вони или ощущение, что она водит рукой по толстому слою соплей. И то и другое одинаково омерзительно, решила она. Тут пальцы наконец-то наткнулись на выключатель, и помещение наполнилось светом. Глазам Эмили хватило всего пары секунд, чтобы приспособиться и перестать щуриться, но, как только это произошло, она закричала.
Казалось, вспыхнувший свет переместил ее в центр ночного кошмара. Посреди комнаты над тем, что еще недавно, вероятно, было семейным диваном, находилось нечто, выглядевшее так, будто выползло из самых глубоких, самых темных закутков ада.
То, на что смотрела Эмили, было одновременно источником и запаха кошачьей мочи, и запредельной влажности. Ее мозг старался обработать увиденное, но дело стопорилось, когда он пытался осознать то, что транслировали ему глаза.
Там действительно был ребенок, во всяком случае, Эмили предположила, что некогда это в самом деле было маленькой девочкой… и ее родителями. Теперь все трое слились в единое месиво жира и паутины, свисавшее с потолка в дальнем углу гостиной. Нижняя часть тела ребенка исчезла, влившись в пульсирующую массу, но туловище и одна ручка пока были вполне различимы. Свободная рука малышки слабо покачивалась туда-сюда, будто приветствуя новую приятельницу. Но это, конечно, было невозможно, ведь Эмили знала, что девочка ее не видит, не может видеть, у нее же просто нет глаз, на их месте зияют пустые черные провалы. И это от нее исходит жуткое завывание. Широко раскрытый рот ребенка издавал вой, от которого в жилах Эмили стыла кровь, а сама она не могла пошевелиться.
