Светлана Дильдина - Восемнадцать роз Ашуана
Он просыпался, слушал стук дождя по жестяному карнизу, и засыпал снова.
Проснувшись под утро, когда в доме еще было тихо — занавески не задергивали на ночь, и сейчас в комнату струился пепельный свет. Жидкий туман… будет промозглый день. Но не все ли равно? Ренато встал и накинул халат. Подошел к зеркалу, прищурился, тронул заросший подбородок — идея отрастить бороду, пару дней назад привлекательная, теперь была отвратительна. Но что делать, если старик эти два дня ощущал страх перед бритвой?
Теперь он прошел, к счастью. Не годится ходить неряхой…
Ренато отвел глаза — и готов был поклясться, что в зеркале мелькнуло чужое лицо, и комната на миг стала иной. Кто именно почудился и какой вид обрела комната, старик не мог понять. Слишком мимолетно было видение. Ощущая бессильную злость, смешанную с детской обидой, Ренато потрогал зеркало, пальцем провел по чугунным с позолотой завиткам рамы.
Дом, построенный по его замыслу, под его неусыпным контролем, верный дом — предавал? Или был совсем ни при чем, просто мешались мысли в голове старика?
Позолоченные фигурки на раме — резвящиеся морские девы — снова напомнили имя.
Марк.
Влажные камешки, рассыпанные по дорожке… досада и разочарование.
Добравшись до кресла, старик тяжело опустился в него, приложив руку к груди — колотилось сердце. Накапав десяток капель в стакан с водой, Ренато выпил лекарство. Стало легче дышать.
Ренато попробовал разобраться, какие еще чувства вызывает в нем имя Марк. Может, это навело бы на мысль? Чувства были не слишком приятными. Имя звенело в голове, как комар над ухом, подобное ощущение раздражало безумно. Впрочем, имел "комариный звон" отношение к самому имени или нет, Ренато не мог понять. Покачиваясь в кресле и не оставляя тщетных попыток вспомнить, старик наполовину заснул.
Сквозь дрему услышал пронзительный крик. Кричала девушка… Надрывный, безумный звук — такой вырывается при непереносимой боли, неважно, физической или душевной.
Ренато согнулся, приложив ладони к вискам. Крик оборвался на самой высокой ноте.
Теперь в комнате стояла тишина, восковая и пыльная.
— Я слишком стар, чтобы сходить с ума, — прошептал Ренато.
Или наоборот?
— Не могла бы ты пригласить доктора Челли? — обратился Ренато к Денизе, когда та принесла аккуратно сервированный завтрак.
— Как вам угодно, — женщина слегка удивленно смотрела на старика. Доктор Челли считался человеком не от мира сего — называл себя медиумом. Поверить, что ее и в старости рациональному хозяину могут понадобиться столь необычные люди, она не могла.
— А что за дела у вас с ним? — поинтересовалась она, взбивая подушки.
— Ты пригласи его, милая, — отозвался Ренато. — А дальше мы разберемся сами…
Толстячок в старомодной шляпе, посредник между миром живых и мертвых, откликнулся на зов без промедления. Как муха на мед, прилетел, ворчала Дениза. Или не на мед, с усмешкой подумал Ренато. Почуял, чем дело пахнет… Подосадовал сам на себя — человек увлечен тем, во что верит. Или — не верит, а лишь зарабатывает деньги и репутацию, отличную от той, что всегда создавал себе Ренато, но не менее желанную?
Было бы грустно.
Доктор Челли не отказался от коньяка пятилетней выдержки, отчего его румяное лицо стало по-детски довольным. Надо признать, он не производил впечатления ни шарлатана, ни душевнобольного. Приятный человек, достаточно здравомыслящий. И говорил четко — Ренато терпеть не мог мямлей.
— Меня беспокоят… звуки. И ощущения…
— Вы видите призраков?
— Нет.
На миг вспомнился мальчик на кладбище, но Ренато отогнал эту мысль — ребенок был определенно живым. Привидения не мерзнут. И ничего мистического в мальчишке не было.
— Я хотел бы, чтобы вы взглянули на дом, — Ренато откинулся на спинку кресла, глядя на гостя, будто король на посла мелкой дружественной страны.
Доктор Челли подошел к вопросу серьезно. Ренато почти зауважал его, хоть и считал все рамки и блюдца сплошным надувательством. Гость обошел весь дом, как ищейка, вынюхивая призраков в каждой комнате. Ренато не мог следовать за ним, но Дениза могла. Что и делала, глядя на чудного человечка с явным неодобрением. Не потому, что он верил в потустороннее — пусть верит, не жалко. Но перетрогать все ее занавески, заглядывать под каждый диван — это слишком.
Когда Челли вернулся в кабинет Ренато, старик помешивал ложечкой остывший чай, пустыми глазами глядя в стену.
— Я снова слышал их голоса…
— Что они говорили?
— Они… кажется, спорили, — старик словно очнулся. Недовольно нахмурился, отложил ложечку.
— Боюсь, что я не смогу вам помочь. В этом доме нет ни следа потустороннего. Он ведь построен не так давно?
— Тридцать пять лет назад… На месте его был скверик.
Ренато снял очки, повертел их в руках. Чувствуя себя не в своей тарелке, спросил:
— А может быть, что-то произошло раньше? На этом пятачке?
Медиум виновато развел руками.
— Похоже, тут была просто роща. На редкость светлое место.
— Еще вопрос. Марк… этого человека, похоже, нет в живых. Как узнать, кто он?
— Боюсь, тут я бессилен. Если вы знаете только имя…
— Только его.
Старик тяжело вздохнул. Так и предполагал. Выставил себя на посмешище… ради чего? Хотя не так уж страшно показаться глупцом. Раньше от стыда бы сгорел, а сейчас — все равно. Вернуть тишину и покой, больше желать нечего.
Доктор Челли ушел.
— Никаких больше призраков, — сказал Ренато, обращаясь к себе самому. — Я умру в здравом рассудке. Как жил.
Два следующих дня прошли спокойно. Будто незадачливый медиум, покидая дом, унес с собой все загадочное. Ренато повеселел, даже шутил с Денизой.
— Будь я помладше лет на… скажем, на тридцать, сделал бы предложение!
— Вы и сейчас ничего, а я не молодка, — посмеивалась женщина.
— В самом соку!
Дениза делала вид, что смущается и всерьез обдумывает предложение. И пекла лимонный пирог к приходу гостей — Ренато собрались навестить дети былого товарища… подтянутые, бодрые, они показались Ренато пришельцами из глубокого прошлого. Когда-то эти двое были детьми… сидели у него на коленях и таскали со стола печенье, когда думали, что не видит отец…
Потом они ушли. Вечер с Денизой у телевизора показался необычайно приятным.
— Кажется, я совсем устал от людей, — пожаловался старик.
— Это пройдет… Осень, — отозвалась Дениза.
Ренато, кутая ноги в плед, почти не смотрел на экран — казалось, что картинка подрагивает, и все изображения сливались в одно расплывчатое пятно. Но он слышал, а иногда все же поднимал глаза.
Выпуск новостей… жизнь идет. В отдельности каждый — букашка, век его короток, но когда слушаешь новости, кажется, что человечество еще на что-то годится. Сейчас с экрана вещал диктор в темно-синем костюме, прилизанный и вышколенный. Ренато прищурился, пытаясь разглядеть его получше.
— Трагедия Лейвере навсегда останется в нашей памяти. Мы глубоко скорбим вместе с родными и друзьями погибших, — говорил диктор, и лицо его было торжественно, и сквозь торжественность проглядывала растерянность, делавшая то, что он говорил, подлинным выражением чувств, а не заученным текстом.
— Что он говорит, Дениза?
— Да как всегда, — женщина улыбнулась.
— Не понимаю. Что за трагедия?
Картинка на экране сменилась — теперь там рассказывала о спорте моложавая улыбающаяся блондинка.
— Какая трагедия? Все, хвала небесам, спокойно…
— Не путай меня, — сердито сказал старик. — Перед этой дамочкой диктор говорил о трагедии, память о которой останется навсегда… Что это было?
— Да что вы! — Дениза обеспокоено поднялась, шагнула к Ренато. — Говорили о ремонте ратуши, об открытии новой дороги…
— Я слышал своими ушами! Он сказал — Лейвере… Трагедия Лейвере! Что это за место и что там произошло?
— Может быть, вам лучше прилечь, отдохнуть? — растерянная служанка не знала, что еще предложить Ренато: выпить лекарство, или его любимого чаю с бальзамом, или просто поговорить о другом?
— Ты считаешь, у меня мутится рассудок? — тихо спросил Ренато.
— Святые силы! Вот уж ни разу…
— Спасибо.
…Потому что я уже ни в чем не уверен, подумал Ренато. Но вслух этого не произнес.
— Пусть завтра придет Микаэла, — попросил он Денизу. — Пригласи ее.
