Михаил Антонов - Божий Суд
— Да нет. Для этого ты должен быть достоин этой миссии и, конечно, свободен. Сам вскоре поймешь.
Уже на каменной лесенке, ведущей в подвальное помещение мастерской, мы нос к носу столкнулись с миловидной гражданкой лет тридцати, только что сдавшей что-то в ремонт и на ходу прячущей в сумочку квитанцию. Отец недовольно чертыхнулся и прижался к стенке, пропуская ее. А я, последовав было его примеру, в последний момент из-за какого-то дикого любопытства протянул руку и коснулся женщины где-то в районе ее симпатичного декольте.
Лучше бы я не экспериментировал. Моя рука прошла сквозь ее тело. При этом я ощутил не ее нежную кожу своими пальцами, а какой-то странный спазм, передернувший все мое существо. Очень неприятный. Да и женщину, как-то передернуло от моего прикосновения. Она недовольно обернулась, пытаясь выяснить, что это такое, и это ее недовольство расстроило меня еще больше.
— Я же предупреждал, — покачал головой отец.
Я виновато промолчал.
— Ну вот мы и пришли, — сообщил он. — Я пойду первым, а ты уж потом, через некоторое время.
Отец потянул на себя дверь. За ней, я знал, находилась небольшая комнатка с конторкой приемщика и стеллажами, набитыми неисправной и починенной техникой. В этот же раз за дверью была непроглядная мгла. Прямо как стена. Даже уличный свет не выхватил ни сантиметра из нее. Отец стал быстро таять, блекнуть, теряя контур и краски, а затем как будто всосался в эту темноту.
Пораженный этим зрелищем я некоторое время постоял перед захлопнувшейся дверью. Затем, сообразив, что иного пути у меня все равно нет, решительно потянул дверь на себя.
Она распахнулась легко и беззвучно. И опять я не увидел перед собой знакомого интерьера радиомастерской. Но на этот раз вместо тьмы, встречавшей отца, я увидел яркий белый свет, заливавший весь прямоугольник двери. И этот свет, как ни странно, ничего не освещал, и в то же время за ним ничего не было видно. Это была какая-то необычная стена света.
Я протянул руку, и она по локоть исчезла в этой стене. Тогда я, не раздумывая, шагнул вперед.
II
Стена света, ставшая вдруг стеной мглы, осталась за моей спиной. Я оказался в абсолютно стерильной светлой комнате. Белые матовые стены, белые матовые полы, а впереди стеклянная двустворчатая дверь. Любопытства ради я обернулся назад, подумав о том, можно ли мне вновь проникнуть через эту черную стену в мир живущих, но за спиной моей уже была все та же белая стена, что и по бокам. Твердость и прочность ее я проверил своей рукой. Через такую стену я пройти бы не смог.
Тихий женский голос откуда-то со светящегося потолка спокойно объяснил: "Вы находитесь в карантинном блоке, после вашей идентификации вы сможете пройти в следующий зал".
Я не понял, в чем заключалась эта самая идентификация. Вроде бы мелькнул красноватый луч, осветивший меня на мгновенье, а может, мне это только показалось. Но на двухстворчатой двери вдруг клацнул невидимый замок и тот же тихий женский голос сообщил, что я могу идти дальше.
Коридор, в котором я оказался, был бесконечным. По крайней мере, я не видел, где он начинается, и где заканчивается. Стены и пол его были также белыми и матовыми, а потолок светился. Но главным отличием от того предбанника, где я находился до этого, было наличие множества дверей. Точно таких же, как та, через которою я сюда и попал.
Ради удовлетворения собственного любопытства я хотел посмотреть, что за ними, но все двери были без ручек, да и внутренний голос мне сразу подсказал, что там нет ничего интересного.
Такие же карантинные боксы. Поэтому я неспешно побрел по коридору.
Хотя глагол «брести» тут вряд ли подходит, поскольку способ, с помощью которого я стал передвигаться, нельзя было назвать ходьбой. Я мог и вовсе не переставлять свои нижние конечности, но стоило мне подумать, что я хочу переместиться, как все мое существо передвигалось в нужную точку. Причем, скорость движения тоже увеличивалась или уменьшалась по моему желанию. Это было весьма забавным, и я даже пожалел, что при жизни я не имел возможности перемещаться таким эффективным способом.
А медленно я двигался в надежде, что вдруг откроется одна из дверей и я увижу еще кого-нибудь. Но двери мелькали одна за другой, а никого так и не было. Мне стало скучно, и я дал сам себе команду "Ну, что там впереди?" И почти сразу же оказался перед широко открытой дверью, ведущей в какой-то довольно большой зал.
III
Обстановка в этом зале мне напомнила о регистратуре. То ли в поликлинике, то ли в гостинице. Я собрался было войти туда, как передо мной возник дядечка неопределенного возраста с окладистой бородой, одетый во что-то, напоминающее рясу, и сурово произнес:
— Не суетись. Сначала идентификация. Встань сюда.
И он указал на темный кружок, нарисованный на полу.
Я завис над указанным местом. Снова мелькнул красный луч. А старичок сердито заметил:
— Ну и почему опаздываем?
Я слегка оторопел, и выразил свое удивление весьма резко:
— Дед, ты уж выбери что-нибудь одно: или я тороплюсь, или я опоздал. А то как-то несуразно получилось.
Вахтер, или кто он тут был, глянул на меня иронично и ответил:
— Ты вошел сюда уже давно, где ты так долго шлялся?
— Шел по коридору. Он такой длинный.
— Ты не шел, елы-палы. Ты полз, — сердито заявил он, вынимая из какого-то шкафчика и вручая мне что-то вроде пластиковой папочки с документами. — Что там смотреть, где там ходить? Одни двери разглядывал? Так за ними нет ничего. Для тебя. Надо было сразу сюда. А теперь ты всю очередь сломал. Вот он
2007040919590110- й! — произнес он, обращаясь уже к светлым личностям, сидящим за конторкой. Чей он?
— Ну слава Богу, нашелся, — произнесла одна из них и добавила, обращаясь уже ко мне, — Пройдите сюда.
Я проскользнул к ее конторке, миновав какого-то полноватого субъекта в очках и сухонького лысоватого мужичка лет шестидесяти.
— А почему, собственно, вне очереди?! — возмутился толстячок. — Я пришел раньше, он где-то шлялся, как правильно заметил товарищ, — кивнул он головой на швейцара в хламиде. — А теперь его вне очереди. Что, и на этом свете, как и на том, тоже везде блат и кумовство? Я жаловаться буду!
Я притормозился. И тут я в первый раз увидел судьбу. Сроду не замечал за собой такого дара, а вот вдруг словно глаза открылись. Я увидел судьбу этого неудачника. Человека, которому всю жизнь не везло. У него была плохая тусклая и неинтересная жизнь, скучная работа и заурядная карьера, некрасивая жена, невоспитанные, необученные, необязательные и, самое главное, нежеланные дети. Он часто и несправедливо завидовал многим, делая людям мелкие подлости и пакости. И характер у него был поганый: мелочный и склочный. И умер он нелепо: подавившись маслиной во время еды.
Вступать в дискуссию с таким субъектом не хотелось. Тем более, что вместо меня ответил лысоватый мужичок.
— А кому?
— Что кому? — взвизгнул очкарик.
— Кому ты тут жаловаться собираешься? — поинтересовался лысый.
— Начальству ихнему!
Но тут и до толстячка дошло, что в этой конторе начальство как таковое отсутствует. Вернее, до него уж очень высоко.
— Найду кому, — решительно заявил он, считая, что победитель в споре тот, за кем осталось последнее слово.
Существо за стойкой без тени раздражения заявило толстяку:
— Он умер раньше вас, поэтому он вперед. Давайте документы!
Это уже относилось ко мне.
Я улыбнулся существу и, замявшись, сказал, что в общем-то не претендую на то, чтобы меня обслуживали вне очереди. Тем более, что впереди у меня вечность, как нам обещали святые отцы.
— Ну это кому как повезет, — не согласилось со мной существо.
Я никак не мог определить его пол. Фигура у него была какая-то неопределенная, а лицо источало ровный неяркий свет, словно лампа дневного света, и этот свет скрывал черты лица. Голос напоминал то ли мужской тенор, то ли женское контральто.
— Кому-то долго ждать приходится своего часа, а кого сразу по второму кругу заворачивают. И передохнуть не дают. Это уж, как суд решит. Давайте документы, — повторило оно равнодушным голосом, не обращая внимания на толстяка, стоявшего рядом.
— Какой суд? — испуганно спросил очкарик.
— Народный, — съязвил стоявший сзади лысый.
— Божий, — вздохнуло существо.
Взяв своими светящимися руками мою пластиковую папочку, чем-то напоминающую современные канцелярские файлы для бумаг, оно положило ее на стеклянный квадрат на своем столе.
Мой пакет засветился ярким алым светом.
— Еще не лучше, — выдохнул регистратор. — Категория "А",
— Серьезно? — удивилось такое же существо за соседней конторкой. — Впервые вижу «Ашку» живьем, вернее так близко.
И оно всерьез принялось меня разглядывать. Если б я был живым, я бы слегка засмущался, но, похоже, мне, как душе, смущение было неведомо.
