Харлан Эллисон - Покайся, Арлекин!
Ему было приказано явиться к Временщику. Это было передано по всей сети каналов коммуникации. Ему было приказано явиться туда точно к 7-00 и ни секундой позже. И они ждали и ждали, но он не появился до 10–30. Да и тогда, появившись, он просто спел песенку о лунном свете в каком-то Вермонте (никто прежде и не слышал ничего о таком месте) и опять испарился. Но они-то все ждали с семи часов, и это нарушило все их графики к чертовой матери. А вопрос остался: ну кто же есть этот Арлекин?
Остался открытым и еще один, пожалуй, из этих двух более важный вопрос: как же это мы попали в такую ситуацию, когда безответственный шутник, петрушка, шут гороховый может подорвать всю нашу экономическую и культурную жизнь всего лишь желатиновыми шариками на сто пятьдесят тысяч долларов…
Желатиновые, бог ты мой, шарики! Это сумасшествие! Где он мог взять деньги, чтобы купить этих шариков на 150 тысяч? (Они уже знали, что шариков было именно на эту сумму. Они сняли с планового задания и перебросили на самодвижущиеся ленты бригаду экспертов-аналитиков, чтобы пересчитать сладости и провести исследования, и это подорвало их графики и отбросило всю отрасль как минимум на день.) Желатиновые шарики, а?! Шарики желатиновые! Так-так, подождите секунду — секунда засчитана — но ведь никто уже сто лет не производит эти желатиновые шарики. Где же он их взял?
Вот вам и еще один хороший вопрос. Скорее всего ответа на него, к своему неудовольствию, вы не получите. Да и то, сколько их еще, этих вопросов?
* * *Середину вы знаете. Вот вам и начало.
Начинается это так.
Настольный ежедневник. День за днем и страница за страницей; 9:00 — вскрыть корреспонденцию; 9-45 — заседание совета плановой комиссии; 10–30 — обсуждение хода установки оборудования с Д. Л., 11–45 — молиться на дождь, 12–00 —обед. И так оно все и идет.
Сожалею, мисс Грант, но собеседование было назначено на 14–30, а сейчас уже почти пять. Я сочувствую вам, но таковы правила. Вам придется подождать с подачей заявления о поступлении в колледж до следующего года. Вот так оно и идет.
Экспресс 10–10 останавливается в Крестхавене, Галесвилле, Тонаванде Джанкшн, Селби и Фарнхурсте, но не останавливается в Индиана Сити, Лукасвилле и Колтоне, кроме воскресений. А экспресс 10–35 останавливается в Галесвилле, Селби и Индиана Сити, кроме воскресных и праздничных дней, когда останавливается в… Так оно и идет.
«Я не могу ждать, Фред. Мне надо было быть в Пьерри Картан в 15–00, и ты сказал, что встретишь меня под часами на перроне в 14–45, но тебя там не было, и я была вынуждена уйти. Ты всегда опаздываешь, Фред. Если бы ты был на месте, еще можно было бы попытаться что-нибудь склеить, а так…». Так оно и идет.
«Уважаемые м-р и м-с Аттерли! Боюсь, что нам придется исключить из школы вашего сына Джеральда по причине его хронической медлительности, если вы не найдете способа заставить его не опаздывать на занятия. Он образцовый учащийся и его отметки весьма высоки, но он постоянно опаздывает, и его дальнейшее пребывание в стенах школы, где все остальные дети укладываются в расписание, становится невозможным…» Так оно и идет.
ВЫ ЛИШАЕТЕСЬ ПРАВА ГОЛОСА В СЛУЧАЕ, ЕСЛИ ВЫ ПРИБУДЕТЕ НА ИЗБИРАТЕЛЬНЫЙ УЧАСТОК ПОЗДНЕЕ 8-45.
Мне наплевать, хорош сценарий или плох, он нужен мне в четверг!
Время РЕГИСТРАЦИИ 14–00.
Вы опоздали, эта вакансия уже занята. Извините.
ВАША ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА БЫЛА УРЕЗАНА ИЗ-ЗА 20-МИНУТНОГО ОПОЗДАНИЯ И ПРОСТОЯ.
О, Боже, сколько сейчас времени? Мне нужно бежать!
И так оно и идет. Так оно и идет. Оно и идет. И идет, и идет, и идет, идет, идет. ТИК-ТАК, ТИК-ТАК, ТИК-ТАК, ТИК-ТАК- И приходит к тому, что уже не время служит нам, а мы служим времени, мы становимся рабами расписания, поклоняемся движению Солнца, мы втянуты в жизнь, скованную ограничениями, потому что система не сможет функционировать, если мы не станем точно следовать графику.
Так до тех пор, пока опоздание уже перестает считаться небольшим неудобством. Затем опоздание становится грехом. Затем преступлением. Затем преступлением наказуемым по закону.
ВВОДИТСЯ С 15 ИЮЛЯ 2389 г. С 24:00:00. Всем гражданам предписывается представить в ведомство Хранителя Времени личные кардиоплаты и карты времени для обработки. В соответствии со статьей 555-7-СГХ-999, аннулирующей свободное распределение времени на душу населения, все кардиоплаты будут определенным образом закодированы и закреплены за индивидуальным владельцем…
Короче, они придумали способ, как сокращать срок жизни, отводимый человеку. Если он опоздал на десять минут, они вычитаются из срока его жизни. Опоздание на час пропорционально сокращает жизнь. А если кто-то опаздывал постоянно, в какое-нибудь чудное воскресенье он мог получить извещение из ведомства Хранителя Времени о том, что время его жизни истекло и ею просто «выключат» в понедельник в полдень, так что будьте любезны, сэр, уладить все ваши дела.
Вот так, при помощи простенького научного средства, утилизирующего научно-технический прогресс, тайна которого хранилась под грифом «совершенно секретно» в ведомстве Временщика. Система поддерживалась и продолжала свое существование. Это была всего лишь необходимая мера. В конце концов, это было патриотично. Должны же, наконец, расписания быть согласованы. Ведь это было введено во время чрезвычайного положения!
А что, бывает еще какое-то положение?
* * *— Ну, знаешь, это уже просто отвратительно, — сказал Арлекин, когда милашка Аллис показала ему его же портрет на афише общегосударственного розыска. — Отвратительно, совершенно немыслимо. Общегосударственный розыск! Прошли уж времена головорезов!
— Чересчур патетично.
— Извини, виноват, — согласился Арлекин.
— Нет нужды винить себя. Ты всегда говоришь «извини». Ты так виноват, Эверетт, и это все так печально.
— Извини, — повторил он, потом поджал губы, и на щеках сразу появились ямочки. Ему очень не хотелось говорить это, но… — Мне опять нужно идти. Я должен кое-что сделать.
Аллис грохнула своей кофейной чашкой о крышку стойки.
— Ради Бога, Эверетт, ну можешь ты остаться дома хотя бы одну ночь! Ты что, не можешь без того, чтобы не шляться в этом мерзком шутовском наряде, надоедая людям?
— …Я… э-э… — протянул он, затем натянул на рыжую шевелюру шутовской колпак с позванивающими колокольчиками, поднялся, сполоснул под краном свою чашку и сунул ее ненадолго в сушилку. — Мне нужно идти.
Она не ответила. Зажужжал зуммер системы оповещения, она вытащила лист бумаги, прочла и бросила ему на стойку.
— Ну конечно, это опять о тебе. Ты стал посмешищем.
Он быстро просмотрел. Там говорилось, что Временщик пытается обнаружить его местонахождение. Ему было все равно, ему надо было идти, чтобы опять опоздать. Подойдя к двери и нащупывая ручку выхода, он резко обернулся к ней.
— Знаешь, ты тоже чересчур увлекаешься патетикой!
Аллис закатила красивые глазки.
— Ох, посмешище!
Арлекин выскочил наружу и хлопнул дверью, но она вздохнула, мягко притворилась и закрылась. Потом раздался осторожный стук, Аллис вскочила и, сдерживая учащенное дыхание, открыла дверь снова. Там стоял он.
— Я приду к половине одиннадцатого, ладно?
Она изобразила печальную мину.
— Ну зачем ты мне это говоришь? Зачем? Ты же знаешь, что опоздаешь! Ты знаешь это! Ты всегда опаздываешь, ну зачем ты говоришь мне эту чушь?
Она закрыла дверь. Арлекин кивнул самому себе с другой стороны. Она права, права как всегда. Я опоздаю, я всегда опаздываю. И что я, в самом деле, говорю ей эту чушь? Он вздохнул и пошел, чтобы опоздать еще раз.
Он выпустил в воздух ракеты оповестительного фейерверка, в котором известил, что собирается присутствовать на 115-м ежегодном Форуме Международной Ассоциации Медиков и прибудет туда ровно к 20–00.
Слова горели высоко в городском небе, и власти предприняли все необходимое, чтобы захватить его. Само собой, они предположили, что он опоздает, как обычно. Но он явился на двадцать минут раньше обещанного, как раз тогда, когда они заканчивали установку автоматических сетей наподобие паучьих, с тем, чтобы поймать и задержать его. Дунув в большой охотничий рог, он настолько перепугал и вывел их из себя, что их собственные ловушки, обработанные специальным клейким составом, сработали, сети закрылись, и они, трепыхаясь и повизгивая, оказались подвешенными под потолком конференц-зала. Арлекин хохотал от души и обильно извинялся. Врачи, сбившись поначалу в тесные группки, вовсю заливались смехом, принимая расточаемые с поклонами и ужимками извинения Арлекина. Все искренне веселились, считая, что Арлекин обычный штатный клоун в нелепых штанах; все радовались жизни, за исключением официальных лиц, специально посланных ведомством Временщика, кои, предчувствуя расплату, подвывали под потолком амфитеатра, являя собой препохабное зрелище…
