Анатолий Ириновский - Жребий
Нетудыхин силился припомнить подробности вчерашнего вечера, но в воспаленном мозгу всплывали одни лишь какие-то подозрительной достоверности обрывки, а в душе, как тесто на дрожжах, поднимался страх. Да-да, еще он что-то обещал этому типу. Что-то важное. А что конкретно, не помнил.
То, что распивший с ним бутылку вина — одну ли? — представился Сатаной, казалось Нетудыхину розыгрышем. "Фокусник, — думал он. — Обыкновенный фокусник. Однако же, какой смысл ему был в моем обществе?" — спрашивал он себя и не находил ответа. Что-то здесь получалось не так, не стыковались тут концы с концами. И Нетудыхин мучительно ворочался в постели.
Пора было уже подниматься: давно рассвело. Шумела на кухне Захаровна, поскрябывал лапой о дверь, просясь к Тимофею Сергеевичу в комнату, Кузьма.
Нетудыхин судорожно потянулся, полежал еще несколько минут, тупо глядя в потолок, и — рискнул вставать: раз!
Он хороший. Он больше так вести себя не будет. Ну, перебрал он малость — с кем не бывает! Подбили его вчера на эту выпивку двое коллег — больше этого не будет. Честное слово!
Но дело осложнялось еще и тем, что Нетудыхин совершенно не помнил, как он вчера добрался домой. Видела ли его Захаровна? Судя по тому, как была разбросана его одежда по комнате, Нетудыхин заключил, что дорулил он вчера на автопилоте.
И опять он ругал себя, и мучился, и давал себе слово спиртного больше не брать в рот.
В ванную комнату Тимофей Сергеевич намеревался проскользнуть от Захаровны незаметно. Но тут, в передней, наперерез ему выкатился из своего места и перекинулся на спину Кузьма. Здрасьте, это я! Вы меня не желали видеть? Я целое утро, между прочим, вас поджидаю.
— Пшел! — сказал тихо и недовольно Нетудыхин, перешагнув через собачонку. Кузьма обиделся.
Заслышав шум воды, Захаровна спросила Тимофея Сергеевича:
— И по какому это поводу ты, голубчик, вчера так надрался?
— Трехсотлетие русской балалайки праздновали, — попытался отшутиться Нетудыхин.
— Что? — переспросила Захаровна.
— День учителя отмечали, — ответил Нетудыхин, шумно брызгая водой и делая тон как можно естественней.
— Ая-яй, Тимоша, Тимоша! — сказала Захаровна. — Ты б на себя вчера посмотрел! Ты же на ногах не держался! Если б не этот мужчина, ты б, наверное, и домой не дошел! Разве так можно перебирать? Это ж уму непостижимо!
— Какой мужчина? — весь напрягся Нетудыхин.
— Ну, который тебя доставил-то. Вежливый такой, с бородкой. Директор твой, что ли?
— Кто? — из-за шума воды Захаровну было плохо слышно.
— Директор твой, говорю, что ли. Он директором твоим представился.
— Козел он, — крикнул зло Нетудыхин, — а не директор!
— Да я тоже что-то засомневалась, — ответила Захаровна.
"Вот это да! Вот это влип! Еще чертей мне не хватало!" — подумал в ужасе Нетудыхин.
— А что он еще говорил?
— Да ничего больше, сдал тебя и откланялся.
— Прямо так и откланялся?
— Да. И все извинялся.
"Ух, аферюга! Ух, сволотник! — ругался Тимофей Сергеевич. — И надо же было мне с ним столкнуться!.."
Холодный душ принес ему некоторое облегчение, хотя голова по-прежнему соображала плохо.
— Иди супчику похлебай маленько, — сказала сочувственно Захаровна, завидя его выходящим из ванны.
— Чаю, чаю! — сказал Нетудыхин. — Самого крепкого чаю, если можно. — Вообще-то он столовался отдельно от Захаровны и платил ей только за комнату.
— Не будет тебе чаю, пока не поешь суп! — сказала ультимативно Захаровна. — Знаю я вашу породу: только одни чаи и способны гонять на похмелье.
Пришлось подчиниться. Но, сидя над тарелкой горячего супа, он вдруг с ужасом вспомнил, что вчера из школы он возвращался с портфелем, — где он? Глаза Нетудыхина расширились, ложка, которой он остуживал суп, остановилась.
— Тимоша, — перепугалась Захаровна, — тебе что, плохо?
— Портфель! — почти закричал Нетудыхин. — Где мой портфель?
— Да не волнуйся ты! Цел он, твой портфель, цел! В коридоре под вешалкой стоит.
Нетудыхин выскочил в переднюю — стоит портфель: желтенький, родной, невредимый.
— Фу ты, Господи! — сказал Нетудыхин, облапывая портфель. — Слава Богу, на месте!
— Вот видишь, Тимоша, какой ты был вчера. Даже о портфеле забыл. Нельзя так, голубчик, никак нельзя!
— Да знаю, что нельзя, — сказал Нетудыхин с досадой. — А вот получилось. Черт его знает, как оно получилось.
Поднялся со своего коврика Кузьма и боком, боком так, кривя морду, стал приближаться виляя обрубленным хвостом, к Нетудыхину.
— Гулять просится, — перевела на язык людей поведение Кузьмы Захаровна.
Кузьма упал перед ними на спину.
— Иди, иди, бессовестный, только лакомое ему и подавай!
— Кузька! — сказал радостно Тимофей Сергеевич, гладя собаку ногой по животу. — Пойдем завтракать.
— Ну да! — сказала хозяйка. — Он уже с утра варениками наштопался.
Кузьма все же последовал за ними на кухню.
— Может, стопочку наливочки выпьешь? — спросила Захаровна, сочувственно глядя, как Нетудыхин мучается над супом.
— Не-е-е! — категорически запротестовал Тимофей Сергеевич. — Ни капли! Все уже выпито на целых два месяца вперед.
После завтрака стало, однако, легче, голова развиднелась. И тут к нему пришла одна простая мысль: чего он мучается? Ведь, в конце концов, можно сходить в сквер и проверить, пил ли он вообще вчера с этим типом? И если пил, то сколько же они тяпнули, что ему так сегодня дурно? А вдруг это наваждение или его загипнотизировали?
При слове "гулять" Кузьма заметался по передней. Он подпрыгивал и радостно толкал Нетудыхина лапами. В отличие от прогулок с Захаровной, с Нетудыхиным Кузьма гулял без поводка. На лестничной площадке Кузьма беспричинно залаял, потом взял чей-то след и понесся на выход.
— Не дури! — сказал Нетудыхин. — Загоню домой.
Кузьма так и послушал Нетудыхина…
… А на улице, в нетронутой тишине, плыл над городом великолепный октябрьский день. Стояла та изумительная пора, когда лето еще не отошло, но листья на деревьях уже были тронуты робкой желтизной, и природа словно замерла в нерешительности своей.
Нетудыхин глубоко вздохнул — и опять с болезненной остротой почувствовал всю несуразность того, что с ним произошло вчера вечером. Абсурд, абсурд с козлиной бородой разворачивал ему душу.
Кузьма носился по тротуару. Он то забегал впереди Нетудыхина, то отставал от него, все обнюхивал, метил собственной мочой. Так они, не торопясь, дошли до сквера.
На центральной аллее Нетудыхин заметил двух гуляющих с колясками молодых мам. Нет, они выпивали вчера где-то в закоулке. Это он помнил точно. Да вот, кажется, за той тумбой, что стоит на углу перекрестка дорожек. Там, дальше, должна быть скамья. На ней они вчера и приземлились.
Скамья действительно обнаружилась. Однако сейчас она была занята двумя пенсионерами, вышедшими подышать осенним воздухом. Пришлось Нетудыхину выжидать. Наконец, улучив долгожданный момент, когда скамья освободилась, он ринулся в кусты, расположенные за ней. И тут, к своему величайшему удивлению, он увидел, как какая-то старушенция на том месте, где, по его предположению, должна была находиться их вчерашняя тара, что-то заталкивала в свою большую и грязную сумку. Потом она подняла ее и стала продвигаться дальше, ловко шаря в зарослях своей клюкой. Нетудыхин опешил. Такого исхода он не ожидал. Старуха заметила его, и на мгновение их взгляды встретились. Старуха подумала, что, видимо, молодой человек забрел сюда, чтобы сходить по малой нужде своей. Она повернулась и равнодушно пошла дальше.
— Э-э-э, — сказал Нетудыхин, — подождите!
— Чаво тибе?
— Видите ли, я хотел бы знать, — сказал Нетудыхин со всей возможной учтивостью, — что вы там подобрали?
— А твое какое дело? — сказала зло старуха. — Что нашла, то и подобрала.
— Видите ли, — опять сказал Нетудыхин, совсем теряясь и никак не находясь, как объяснить старухе сложившуюся ситуацию…
— Вижу, — сказала старуха. — Солидный человек, а задаешь глупые вопросы.
— Послушайте, — сказал Нетудыхин, — я вовсе не хочу вас обидеть…
— А мине низя уже больше обидеть, чем обидели, — ответила спокойно старуха. — Иди, мил человек, своей дорогой. Иди делай, что ты хотел делать. — И повернувшись, она пошла дальше, вдоль кустов.
Ая-я-я-я-я-яй, какая оплошность! Все пропало! Чепуха получилась. Надо было все-таки прийти сюда раньше. Но кто знал, что так это все обернется.
Нетудыхин вернулся к тому месту, где старуха только что-то подобрала. Ногой разгреб он примятую траву и увидел вяло копошащегося жука-скарабея.
Кузьма, вынырнул из кустов, понюхал скарабея и агрессивно зарычал.
— Не тронь! — не менее агрессивно заорал на него Нетудыхин.
Потрясающая догадка осенила Тимофея Сергеевича. Ему стало душно, и даже пот его прошиб. "Это он, он, подлец, — с ужасом думал Нетудыхин, — оставил этого говнюка, чтобы засвидетельствовать, что я здесь был!"
