KnigaRead.com/

Том Салливэн - Микки-маус — олимпиец

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Том Салливэн, "Микки-маус — олимпиец" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Квазимодо слегка заартачился на своей стороне борцовского круга, не слишком уверенный в легкой добыче:

— А экзема не заразна? — послышался трусливый вопрос.

Тренер американцев заверил его, что этот сибирский хлебороб просто обгорел на кубинском солнце. Но первое же прикосновение к противнику заставило американца отдернуть руку. Когда же тот, хрюкая свиньей, обхватил его за торс, он завопил, как резаный.

— У него не кожа, — вскричал он, затравленно озираясь, — этот парень — аллигатор!

Рефери, хотя и говорил в основном по-японски, понял этот крик души. Он жестом отправил Короленко на проверку.

— Он покрыт фиберглассом! — продолжал вопить американец, демонстрируя ссадины у себя на торсе. — Я не борюсь с ананасами!

Тут обе команды втянулись в перепалку с двуязычными оскорблениями. Судья, удерживавший их от непосредственного контакта, вдруг выпрямился и объявил на дальневосточном английском:

— Лазгланисительный линий не подлезатя.

Он рубанул рукой, показывая, что схватка окончена, и, когда американец робко надел куртку и грубо обозвал противника коммунистическим кактусом, осажденный рефери объявил о штрафных санкциях.

Смердяков пожал плечами и присел к судейскому столику напротив тренера американцев заполнять новый бланк протеста.

Так продолжалось всю первую неделю, пока Олимпийский Комитет не устроил частную встречу противоборствующих сторон в отеле «Гавана Либр».

Шерман, еще более заросший и помятый, в синем блейзере, из которого не вылезал тридцать шесть часов, явился первым. Смердяков выдержал психологическую паузу за кофе в ближайшем магазине, но выглядел таким же потрепанным; его жирная физиономия, утратив прежнюю упругость и ангелоподобность, расплылась студнем. Они сидели лицом к лицу за полированным столом, уставясь на булавки в лацканах друг друга.

— Джентльмены, — начал мудрый патриарх Олимпийских Игр, сидевший поодаль, — все мы очень старались…

Все, что он произнес дальше, являлось сущей белибердой. Это знали и Смердяков, и Шерман, и два члена Исполнительного комитета. Даже ухмыляющийся кубинец, который, казалось, забрел сюда по ошибке, тоже знал. Всех прямо-таки тошнило от нравоучений старого хрыча. Они пришли сюда не для того, чтобы их мирили. Они пришли сюда скрестить шпаги, пролить кровь, а после — но только если крови будет достаточно, и к тому же надлежащего цвета, — похоронить.

— От имени Соединенных Штатов, — встряхнулся в нужный момент Шерман, — я требую обследования генов следующих советских участников: Ивана Спадунки, центрового…

— Спадунки!

Шерман не удостоил вниманием смердяковский ужас.

— …Центрового — советская команда по баскетболу…

— В обмен на генный тест Спадунки мы потребуем обследовать гены гуманоида, называемого Стилтом!

— …Шестовиков Олега К., Михаила Ц., — бесстрастно продолжал Шерман, — и дискобола Петра И.

— Инбера или Измайлова?

— Того, что с чугунными предплечьями.

— Все наши легкоатлеты прекрасно развиты, — заявил Смердяков.

— Тогда я хочу, чтобы контрольные пробы взяли у них у всех.

— Ну и до чего вы собираетесь докопаться? Хотите доказать, что они продукт химического синтеза?

— Э-э, бросьте молоть чепуху.

Смердяков самодовольно забулькал. Смех зарождался у него где-то в шее или в спине и напоминал чревовещательские фокусы.

— Мы подозреваем, что они — ХИМЕРЫ, — с расстановкой произнес Шерман. — Вам удается каким-то образом управлять обменом группами генов между клетками зародышей. У человека становится сколько угодно родителей. А группы генов можно подобрать для обмена любые — хоть у людей, хоть у мышей.

— Аб-сурд! — чересчур, пожалуй, злобно закричал Смердяков и тут же попытался сгладить впечатление от своего выпада презрительным смешком. — Восемь родителей! Ну, конечно. Восемь моделей заурядности вместо двух. Стоит подумать. Из ничего — кое-что, а, Шэр-манн? Если вы хоть в чьих-нибудь клетках обнаружите такого рода генетическую модель, я самолично с радостью отправлю домой и Инбера, и Измайлова. Почему бы нет? Можно обследовать их родителей.

— Да, — согласился Шерман, — такую генетическую модель обнаружить мы не сумеем. Но мы можем доказать, что генный набор этих спортсменов не соответствует всевозможным премутациям проб, взятых от их родителей, какую бы пару вы ни подсунули.

Смердяков застучал кулаком по столу:

— Доказательства, доказательства, Шэр-манн! Никто не может считаться виновным, пока нет доказательств. Неужели ваше капиталистическое правосудие согласится с подобной глупостью? Докажите, что эта генетическая свистопляска, в которой вы нас обвиняете, вообще возможна.

— Папай[1], — саркастически парировал Шерман.

— Пап-ай, — замигал Смердяков, — что такое пап-ай?

— Мы имеем дело с правом не юридическим, — сказал Шерман, — мы имеем дело с правом участия в Олимпиаде.

— Пап-ай — это что? — спросил Смердяков у председателя.

— Папай — он и есть Папай, — проинформировал тот.

Было слышно, как кубинец повторил с удовольствием:

— Пап-ай.

Смердяков заметно растерялся. Папай. Может, это английская кличка того самого источника информации, который они использовали?

— …И до тех пор пока не будут получены достоверные данные о генеалогии всех участников, относительно которых возникли подозрения, они должны быть дисквалифицированы и медали у них отобраны, — сделал Шерман заключительное заявление.

— О генеалогии? — раздалось сопрано Смердякова. — Неврастеники-американцы желают, чтобы у нас были родословные! Неслыханно! Сначала он выдумал армию мутантов, чем оскорбил цвет советской молодежи, потом раздобыл какого-то мистического прародителя… этого, как его, Пуп-айя, существующего, вероятно, лишь в империалистических баснях… а теперь ему еще хочется лишить нас медалей! Забавно, что все это — невзирая на протесты советской стороны. Но у меня тоже есть списочек! — он вытащил из кармана лист бумаги и помахал им. — Фехтовальщики с руками длиннее ног, ватерполисты с рудиментарными органами, выделяющими жир, как у китов… а этот их вратарь, которого зовут Пон-тун! Не стоит продолжать. Надо ли рассказывать, что Спадунке позвонили в три часа ночи и сообщили, будто его беременную жену Веру арестовали, совершенно голую, возле памятника Ленину в Новгороде? Надо ли рассказывать, как наши спортсмены получали анонимные подарки — радиоприемники, которые нельзя было выключить и которые оказывались муравейниками с секретом? Думаю, не стоит. Я лишь прошу, чтобы американцы, перечисленные в МОЕМ списке, были отстранены от участия в соревнованиях и чтобы у них тоже были взяты пробы генов. Мы тоже доберемся до пуп-айев!


Шерман хрустнул костяшками пальцев:

— Посчитаем медали, Феликс.

— Золото: двадцать восемь на двадцать восемь. Серебро: шестнадцать на одиннадцать. Бронза: двадцать три на двадцать две в нашу пользу. Не учитывая, конечно, что некоторые протесты могут принять.

— И без результата заплыва на полторы тысячи вольным, — а там золото можно считать в кармане, — Шерман тянул лимонад, следя за ходом соревнований пловцов по телевизору. Убедившись, что его кровь — любимый нектар для кубинских москитов, он отказался от дальнейшего посещения спортобъектов, превратив свой номер в штаб, оборудованный пятью телефонами и телеэкраном. — А что выйдет, если протесты будут удовлетворены, а, Феликс?

Пятница вздохнул, словно омар на пару:

— Примерно одинаково по золоту и серебру. Они могут обойти нас по бронзе.

— Ну, на бронзу всем начхать. Насколько я понимаю, после того как сегодня все утихомирится, результат на полутора тысячах внесет свои коррективы. Да, думаю, так. А как по-твоему, Феликс?

— Не знаю. Русские еще не видели, как плавает Томпсон. Они могут заявить протест. Я…

Затянувшаяся пауза заставила Шермана взглянуть на Пятницу.

— Что такое?

— Сэр, не Смердяков ли это?

— Где?

— Вон там, за стартовыми тумбами.

Шерман подался к телевизору так, что ему стали видны электронные точки на экране. Часть из них, сгустившись, образовала нечто малосимпатичное и весьма напоминающее физиономию Георгия Смердякова.

— Не-ет, мы так не договаривались. Ах, плюшка-комми! — Шерман почувствовал колючую волну, пробежавшую вниз по загривку. Эйфория перед крахом. Томпсон был последней козырной картой Соединенных Штатов, и если она до завтрашнего дня окажется битой, это будет означать полное поражение. А лично для него станет крахом навечно. Он представил себя в положении проигравшего финалиста: нежеланный гость на коктейлях, всеми пренебрегаемый, сопровождаемый шепотком: «Это тот Шерман, что погорел в Гаване».

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*