Макс Мах - Хищник
— Не обязательно, — вежливо улыбнулся Марк. — Возможно, это алеманский вариант идроттир.
— Идроттир?! — восхитилась Грета. — Какое восхитительное безумие! Как думаешь, мухоморы он тоже ест?
— Берсерки просто обязаны питаться психоделиками, — улыбка Марка могла разбить женщине сердце. Но, к счастью, Грета на его улыбки не велась, она от них получала удовольствие. Впрочем, совсем чуть-чуть, как от папиросы с гашишем.
— Пробовал? — со своеобычным холодноватым интересом спросил Карл.
— Там, откуда я родом, пробуют все! — Определить, когда Марк шутит, а когда говорит всерьез, обычно несложно. Но сейчас Грета в своих «оценках достоверности» неожиданно засомневалась. А что если все так и есть? Она ведь не знала точно, откуда он родом. Могло статься, что они там и впрямь едят все подряд. К алкоголю-то Марк устойчив, как мало кто еще. И вот это Грета знала наверняка.
— Ладно, разберемся, — рассеянно улыбнулась она. К ней приближался поднос с завтраком, и чуткий нос Греты ловил уже дурманящие запахи мороженой медвежатины и прохладной — со льда — белужьей икры. Если бы не «басовые» ноты бриолина в волосах полового и l'odeur particulier его же сапожной ваксы, жизнь могла показаться прекрасной, но идеал, увы, принципиально недостижим.
Грета заставила себя проигнорировать посторонние «включения», но, как говорится, за все надо платить. Ценой селективного внимания являлась непосредственность восприятия, но такова жизнь.
— Не волнуйтесь, мальчики! — Грета уже «захватила» блондинку в малиновом берете «длинным арканом» и знала, что не отпустит, даже если это именно та женщина, о которой она думает. В особенности, если та. — Я буду осторожна, как кролик в лесу. — Она подцепила серебряной вилочкой прозрачный ломтик строганины и медленно, как бы в задумчивости, поднесла к носу, словно бы и не трепетала уже в плотоядном предвкушении добычи. — А теперь, оставьте меня, бога ради, наедине с прекрасным! — прошелестела она на выдохе. — Пейте свой кофе и валите нахрен! Охота началась!
2. Дарья Дмитриевна Телегина
Прошедшая ночь оставила странное послевкусие. Сладостная истома, пьянящий аромат страсти, и горечь опасности на кончике языка. В целом, недурно. К тому же свежо, ново, почти неизведанно.
«Но отчего же горечь? — спросила она себя, откусывая крошечный кусочек миндального пирожного. — Горьким бывает разочарование, но Кирилл меня не разочаровал. Тогда, быть может, тревога? — Дарья отпила немного кофе, и долгое мгновение смаковала новую гамму вкусов. Жирные сливки, тростниковый сахар, кофе, миндаль… Нежная прохлада севера. Наверняка, сливки местные. Кто же будет везти сюда бидоны из Эстляндии или Вологды? Меласса… Запах дыма… Маврикий или Куба? Привкус карамели и горького апельсина с травяным оттенком саванны… Замбийский лупили? Да, несомненно! Но откуда же взялась эта странная горечь? Ведь не из миндаля же, в самом деле! Предательство? Но чего еще можно ожидать от разового любовника? В долговременной перспективе он не нужен ей, а она — ему. Возможно, Кирилл женат. Заботливый муж, отец семейства? Почему бы и нет? Не понятно только, в чем суть предательства, ведь, если муж кого и предает, так это свою жену. Однако, если не это, то что? Опасность? Но кто и зачем станет мне угрожать? И где? В Ландскроне? На виду у всех?»
— Смею ли я нарушить вашу приватность, Дарья Дмитриевна? — голос у Кирилла приятный, богатый обертонами. Не слишком низкий, но и не тенорок какой-нибудь, прости Господи! Завораживающе мужественный баритон.
— Ах, оставьте, Кирилл Иванович! — улыбнулась Дарья, возвращаясь из дивного мира грез. Впрочем, и реальность, данная в ощущениях, Дарье скорее нравилась, чем наоборот. — Ничем вы мне не мешаете, тем более, не докучаете! Напротив, утро прекрасно, кофе по-венски выше всяческих похвал, а миндальные пирожные я люблю с детства.
— Я рад, что вам понравилось.
Что ж, Кирилл наверняка знал, что делал, когда привел ее сюда. Хотел произвести впечатление.
«Глупый… и самонадеянный. Но, как минимум, не разочаровал».
— Мне понравилось, хотя я и погорячилась, назвав утро прекрасным! Это настроение у меня чудесное, Кирилл Иванович, а утро так себе, если честно. Но ведь мы в Ландскроне, а здесь, как известно, пасмурно всегда. — Она улыбнулась, смягчив смысл своих слов. Идея провести здесь рождественские каникулы принадлежала Кириллу. Сама она думала о Вене или Милане, однако настаивать не стала.
— Вам не нравится Ландскрона? Жалеете, что не настояли на своем? — У Кирилла темные глаза. Карие. Внимательные. В них читается интерес, и даже более чем простое желание. Он увлечен. Возможно, влюблен или, что вернее, опьянен страстью, но, если верить ощущениям, отнюдь не дурак. Должен уже разобраться, что первое впечатление, скорее всего, ошибочно. Ну, пусть, не разобраться, — ночное безумие, возможно, все еще плещется в его крови, — но уж несоответствие образа результату заметить обязан.
— В чем я ошибся? — А он, похоже, умнее, чем подумалось вначале.
— Практически во всем.
— Интересный поворот! Расскажете?
— Расскажу, — она сделала еще один глоток кофе, и еще один. — Что вас заставило подумать об ошибке?
— Католическое Рождество интересует вас куда больше православного, и вы, по-видимому, неспроста хотели ехать в Австрию.
— Недурно, — она улыбнулась, вспомнив, как всего несколько часов назад эти губы ласкали ее тело. — Продолжайте, Кирилл Иванович! Я вся внимание!
— Образ… Не возражаете, если я закурю?
— Тогда и я, пожалуй! Вы не против?
Ну, еще бы он возражал. Сейчас он готов на все.
— Итак? — она прикурила от предложенной половым спички и с удовольствием выдохнула дым первой затяжки.
«Английские папиросы из турецкого табака… Забавное сочетание!»
— Ваш гардероб…
— Мое нижнее белье.
— Ваши драгоценности.
— Плохо сочетаются с образом пишбырышни.
— Впрочем, возможно, господин Телегин?
— Господин Телегин был инженером-мостостроителем и погиб в Мировую войну.
— Он оставил вам состояние?
— Дом на набережной… Тобола.
— Значит?
— Милый, Кирилл Иванович! — обольстительно улыбнулась она. — Ну, разумеется, я не пишбарышня, и не чья-нибудь секретарша. И да, я не случайно оказалась тогда и там, где и когда вы меня «подцепили».
— Подцепили меня вы, — согласился с очевидным мужчина. — А заметили когда?
— Накануне, — не стала «темнить» Дарья. — На приеме у губернатора. Заметила… Я, Кирилл Иванович, как раз разговаривала с коллегами на антресолях, а тут вы. Спросила, кто таков? Мне объяснили. А назавтра, глядишь ты, вы — собственной персоной, и где! В заводоуправлении! Грех было не воспользоваться!
— Кто же вы на самом деле?
— Скажем так… — Дарья сделала еще один глоток кофе, затянулась — не глубоко, чисто для куража, — и улыбнулась мужчине, который «увлек ее в пучину разврата». — Я штаб-офицер Тартарской Народно-Освободительной Армии Дарья Дмитриевна Телегина. Но, пусть вас это не тревожит, бель ами! Я и сама не против. Кутить, так кутить! Согласны?
— Вы очаровательны, Ваше Высокоблагородие! — Кирилл улыбнулся и чуть склонил голову в намеке на полупоклон. — О том, насколько вы прекрасны, я умолчу до времени, но позже…
— Интриган! — рассмеялась вполне довольная произведенным эффектом Дарья.
— Всего лишь дамский угодник! Ваш, Дарья Дмитриевна, угодник. Персональный, так сказать!
— Вот и славно! — подвела черту Дарья. — Мне надоело есть! Пора подумать о вечном. Мы едем в собор Святых Петра и Павла!
Однако в храм они попали не сразу и не без приключений. Сначала Дарье пришло на ум прокатиться на двухтактном автожире инженера Пирожкова. Идея дорого стоила, но прогулка вышла так себе: ветер усилился, и качало немилосердно. Кроме того хрупкая конструкция автожира, сколоченная — ну пусть не сколоченная, а собранная на винтах и шурупах, — из тонких дубовых планок и алюминиевых уголков, стенала и трещала на все возможные и невозможные голоса.
«Этот плачь у нас песней зовется, — констатировала измученная „прогулкой“ Дарья, когда сходила на твердую землю. — Но… Рожденный ползать… летать не должен!»
— Я требую продолжения праздника! — безапелляционно заявила она, и следующие полчаса Кирилл Иванович неторопливо отпаивал ее водкой в заведении господина Смургина. Кто таков этот Смургин, и отчего его кабак не имел собственного имени, а назывался по фамилии хозяина, Дарья не разобралась. Но две граненые рюмки хреновухи ядреной и кусок холодца из телятины вернули ей бодрость и ясность мысли. Так что следующие два часа она прогуливала своего кавалера по Коломенскому пассажу, покупая «от смятения чувств» все подряд, в том числе и такое — плетку семихвостку, например, или длинный янтарный мундштук для папирос, — что и не подумала бы купить в иное время при других обстоятельствах. Но Кирилла Ивановича, тем не менее, удивить не удалось. «Лось» исправно оплачивал этот приступ расточительности, но от комментариев воздерживался, и все еще улыбался, как ни в чем не бывало.
