Галина Тер-Микаэлян - Face-to-face
– Понравился? Поздравляю нашу новорожденную, садись завтракать.
Петр Эрнестович, очищавший в это время яйцо от скорлупы, подмигнул Тане:
– Не малы кроссовки, подгадал дядя?
– Нормально! Спасибо, – чмокнув его в щеку, Таня повернулась вокруг своей оси и подняла вверх руки, демонстрируя новый наряд, а потом слегка потопала ногами, встала на цыпочки и вытянулась в струнку.
– Да, большая, большая, вижу, не тянись, – Муромцев-старший подмигнул жене. – А ведь, кажется, вчера только на горшке сидела.
Таня не обиделась на подковырку, а села напротив него и нравоучительным тоном произнесла:
– Дядя Петя, ты не стильно выражаешься.
Петр Эрнестович задумчиво посмотрел на нее, и в глазах его неожиданно мелькнуло странное выражение.
– Знаешь, Златушка, я посмотрел сейчас на нашу Таньку – она действительно очень похожа на Людмилу, я как-то даже Аде говорил это.
– А ведь и правда, Петя, – в глазах его жены мелькнуло удивление, подперев рукой щеку, она разглядывала племянницу долгим пристальным взглядом, – очень похожа.
Таня никогда не видела Людмилу, но откуда-то знала, что это еще одна тетка, которая жила в Москве. В семье о ней не говорили, Муромцевы никогда ее не навещали, и к ним в Ленинград она тоже не приезжала – кажется, когда-то давно, еще до рождения Тани и близнецов, кто-то на кого-то там обиделся, и из-за этого отношения с Людмилой были прерваны. С любопытством переведя взгляд с дяди на тетку, девочка спросила:
– А она какая – эта Людмила?
– Она очень сильный, интересный и гордый человек, – переглянувшись с женой, ответил Петр Эрнестович, – и я буду рад, если ты со временем станешь такой же. Злата Евгеньевна при этом подумала:
«Но вот других качеств Людмилы девочке лучше не иметь».
– Почему? – удивилась Таня. – Каких качеств?
Тетка уставилась на нее испуганно и растерянно.
– Что? Ты о чем?
– Ты сейчас сказала, что мне лучше не иметь каких-то других ее качеств. Каких?
– Я… вообще ничего не говорила.
«Не может быть!»
– Чего не может быть? – Таня повернулась к Петру Эрнестовичу. – Про что ты говоришь?
Голос дяди дрогнул, когда он ответил:
– Я молчал, детка.
«Что-то шофер задерживается, а ведь сегодня еще партсобрание».
Таня, мгновенно забыв о неизвестной тетке и ее качествах, вдруг спохватилась:
– Ой, дядя Петя, я чуть не забыла! Ты ведь член партии, да? Напиши мне рекомендацию в комсомол, у нас завтра общешкольное комсомольское собрание.
Брови Петра Эрнестовича слегка приподнялись.
– Завтра? Но тебе только сегодня исполнилось четырнадцать, к чему такая спешка?
– Без утверждения комитета комсомола школы райком комсомольские билеты не выдает, а следующее общешкольное только в мае, ты представляешь?
– Ничего не понял из твоей длинной и сумбурной речи. Ладно, пусть в мае. Но почему бы тебе не подождать до мая?
– В мае у нас будет много десятиклассников поступать, как ты не можешь понять? Они все только сейчас спохватились, что в институт без комсомольского билета трудней поступить, а в райкоме лимит – двадцать человек от школы, меня могут и не пропустить, и что мне тогда делать? У нас в классе все, кому четырнадцать, уже в комсомоле, а мне что – до восьмого класса в пионерском галстуке ходить? И потом, я весь устав уже выучила.
– Ох, с каким удовольствием я походил бы сейчас в пионерском галстуке, – вздохнул Петр Эрнестович. – Ладно, сейчас мне некогда – вон, в дверь звонят уже, машина пришла. Вечером приеду и поговорим.
Злата Евгеньевна вышла в прихожую проводить мужа, а Таня, оставшись одна, намазала хлеб ровным слоем масла, положила сверху своего любимого печеночного паштета и задумалась. Мысли ее, главным образом, вертелись вокруг завтрашнего общешкольного комсомольского собрания.
Если честно, она была не совсем откровенна с дядей, приводя столь убедительные резоны и доказывая необходимость своего немедленного вступления в комсомол. Главной причиной был Славка Кемецкий из параллельного класса. Высокий, с длинным чубом цвета спелой ржи и легкими крапинками веснушек на носу, он сочинял стихи и вот уже два года был бессменным редактором их школьной стенгазеты.
Ах, Славка! Однажды осенью, когда Таня с одноклассницей дежурили и задержались в школе, он налетел на них в коридоре и с озабоченным видом спросил:
«Девчонки, вы рисовать умеете?»
Руки у него были измазаны синей-желтой краской, и даже на щеке зеленело пятно.
«Ты чего такой разноцветный? – фыркнула одноклассница Тани. – По тебе Мойдодыр еще не плачет?».
«Нет, девчонки, на полном серьезе – нужна помощь. Завтра к нам в школу из братской Польши делегаты приезжают, директор велела срочно стенгазету на стену вывесить, мы зашиваемся. Пошли, поможете».
Он отбросил упавший на лицо чуб, и у Тани захолонуло сердце.
«Ладно, – сказала она безразличным тоном, – давай, чего делать? Только я рисую не очень».
«Да шут с ним, – обрадовался Славка, – нужно только закрасить буквы на заголовках и серп с молотом на флаге аккуратно сделать, там уже все размечено».
В душной пионерской комнате в лихорадочном возбуждении работала вся редколлегия стенной газеты. На огромном столе были во всю ширь разложены не склеенные еще друг с другом листы ватмана. Слева две девочки, согнув спины, аккуратно вписывали текст в ровные колонки, а справа лучший художник школы Дима Волошин, высунув язык, рисовал карикатуры в столбце рубрики «Они позорят нашу школу!» Славка носился вокруг стола и давал ценные указания:
«Ровнее буквы пишите, вон у вас «а» за край залезла! Димка, ты зачем Смирнову такую сигару здоровую сделал, где ты будешь Дегтярева с Чуриковым рисовать? Девчонки, вы на серп и молот красным не залезайте, потом краска будет из-под золота просвечивать!»
В конце концов, флаг в левом верхнем углу получился приличный – красное полотнище на ветру с золотой эмблемой серпа и молота, а рядом фотография пионера-героя Павлика Морозова, чье имя носила школа. Прямо под ней было стихотворение из школьного учебника:
Мы дети заводов и пашен,
и наша дорога ясна.
За детство счастливое наше
спасибо родная страна!
Еще ниже была вклеена вырезка из передовой статьи газеты «Правда» с фотографией шахтера, на сто процентов перевыполнившего норму по добыче угля. Далее аккуратные буковки, походившие на ползущих стройными рядами муравьев, рассказывали о великом русском поэте Михаиле Юрьевиче Лермонтове, чей сто шестьдесят шестой день рождения нынче праздновала вся страна. В колонке, озаглавленной «Пионеры нашей школы», можно было прочесть о количестве макулатуры, сданной школьниками за последний месяц, а в разделе «Спорт» – о победителе школьного турнира по шахматам Сене Козлове и о приближающейся олимпиаде.
Однако лучше всего удалась карикатурная рубрика «Они позорят нашу школу!» – восьмиклассник Толя Смирнов с огромной сигаретой во рту напоминал Чарли Чаплина, а шестиклассники Дегтярев с Чуриковым, со зверскими выражениями лиц мутузящие друг друга, походили на питекантропов из учебника по истории древнего мира. Все то время, что они работали, Таня незаметно поглядывала на расхаживавшего по пионерской комнате Славу, и каждый раз, когда он небрежным движением руки отбрасывал наползавший на глаза чуб, внутри у нее словно что-то обрывалось от восторга.
Польские гости их работу похвалили, довольно долго стояли у стены, с интересом читая о сданной макулатуре, сдержанно улыбались. Однако через два дня после их визита кто-то написал непечатное слово прямо поперек карикатуры на драчуна Дегтярева, и газету пришлось снять. Тем не менее, теперь Слава Кемецкий, встречая Таню в коридоре, дружески улыбался ей и даже иногда задерживался, чтобы перекинуться парой слов.
Одноклассники относились к Тане неплохо, но из-за каменноспокойного выражения лица некоторые девчонки дразнили ее чурбаном. Скажи им кто, что при виде редактора школьной газеты у Тани Муромцевой каждый раз перехватывает дыхание, а сердце летит в никуда, – обхохотались бы. Естественно, что и Слава Кемецкий не мог об этом догадаться, тем более, что учились они в разных классах. Он даже не замечал, что они в последнее время все чаще и чаще встречаются в коридоре.
Она стала посещать литературный кружок, куда был записан Слава Кемецкий, но он постоянно пропускал занятия, а потом вообще перестал приходить. Случайно встретив его, Таня поинтересовалась, в чем дело, и Слава важно ответил:
«Некогда, я сейчас в комсомол готовлюсь – знаешь, сколько нужно устава учить? Ты, кстати, еще не начинала читать устав?»
«Нет, – робко пискнула она, – мне только в марте четырнадцать будет»
«А, ну, у тебя, конечно, еще время есть, а меня в марте уже будут на собрании рассматривать. Мне после школы в МГИМО поступать, а там при поступлении учитывают комсомольский стаж – чем больше, тем лучше».
