Алексей Калугин - Время — назад!: Фантастические рассказы.
Имелись в Ярске и свои легенды, до которых по непонятным причинам пока еще не добрались этнографы и фольклористы. Одна из них была связана со старым монастырем. В первые годы советской власти новое партийное руководство города решило приспособить монастырь под склад только что открывшейся в Ярске фабрики по изготовлению шляпок для гвоздей. Когда работы по преобразования монастыря в склад только-только начались, один особо дерзкий и решительный комсомолец из бригады маляров полез на маковку монастырской церкви, чтобы скинуть с нее крест. Не меньше полусотни жителей Ярска, собравшихся у стен монастыря, видели, как, добравшись до самого верха, комсомолец-маляр вдруг ни с того ни с сего раскинул руки в стороны и камнем полетел вниз. Но, что самое удивительное, хлопнувшись оземь, парень как ни в чем не бывало поднялся на ноги — сверзившись с самой верхотуры церковного купола, он не только не убился, как полагалось бы по всем существующим законам и правилам, но даже не ушибся.
Как рассказал парень собравшимся вокруг него перепуганным работникам, взобравшись на церковный купол, увидел он, что на перекладине креста сидит древний-древний дед ростом не выше семилетнего мальчонки, с длинными седыми волосами, перехваченными на лбу кожаным ремешком, и такой же длинной, но черного цвета бородой, конец которой был заплетен в тугую косицу. Одет был старик в алую рубаху в крупный белый горох и синие широченные штаны, а на ногах имел новенькие лыковые лапоточки. Сидит, значит, этот дедок на самом краю перекладины креста, помахивает себе ногами в лапоточках, и вроде как даже дела ему никакого нет до того, что внизу происходит. Но, увидев забравшегося на церковь маляра, дед сделал сердитое лицо и, погрозив комсомольцу пальцем, лишь одно только слово и произнес: «Отнюдь!» Тут-то парень и ахнулся вниз.
После этого случая работы в монастыре были временно приостановлены, а из областного центра была вызвана авторитетная комиссия. В состав комиссии входили дипломированные специалисты, которые должны были дать конкретное заключение по поводу произошедшего. И хотя раздавались голоса скептиков, утверждавших, что, мол, накануне того, как свалиться с купола церкви, маляр-комсомолец всю ночь с приятелями брагой надирался, комиссия пришла к выводу, что в старом Ярском монастыре действительно имеют место паранормальные явления. Что, впрочем, нисколько не мешает переоборудованию монастырских помещений под склад готовой продукции шляпкогвоздевой фабрики. Однако желающих лезть на купол церкви, чтобы скинуть с него крест, больше не нашлось, поэтому так и простоял склад Ярской шляпкогвоздевой фабрики под крестом без малого семьдесят лет, пока в соответствии с новой линией партии и правительства, все члены которого внезапно ощутили в душе своей пламень истинной веры, не был вновь преобразован в действующую церковь.
Корнилыч любил свой город. Когда он сидел на нуле, то мог часами глядеть из окна на знакомые крыши, и это в какой-то мере смягчало тяжесть похмелья.
Вдоволь налюбовавшись крышами родного Ярска и еще разок хлебнув водицы из-под крана, Корнилыч собрал в сетку штук пять пустых винно-водочных посудин и одну невесть откуда взявшуюся бутылку из-под «Боржоми» и, спустившись на три этажа вниз, позвонил в квартиру, где проживал его хороший приятель Иосиф Моисеевич Хван — в тяжелые времена у него всегда можно было перехватить червончик-другой до зарплаты.
К несчастью, дверь открыла жена Хвана, по непонятной причине недолюбливавшая Корнилыча. Несмотря на то что Корнилыч вовремя успел спрятать за спину сетку со стеклотарой, жена Хвана подобно фурии взмахнула широкими рукавами красного, как пролетарское знамя, халата и с криком: «Неча тебе здесь делать! Пшел вон!» — захлопнула перед Корнилычем дверь.
— Грубое, вульгарное чудовище, — с драматичным спокойствием произнес Корнилыч, обращаясь к обитой черным дерматином двери. — Мне невыносимо больно слышать подобные слова из уст дамы с высшим образованием. Увы, женщины, с их гипертрофированным эгоцентризмом, никогда не смогут понять мужчин, — заключил он, не спеша спускаясь по лестнице.
Между вторым и третьим этажом Корнилыча обогнал невысокий лысоватый мужчина в очках. «Профессор» — так обычно именовал его про себя Корнилыч. Они нередко встречались на лестнице или возле подъезда, но никогда прежде даже не здоровались — Профессор, не замечая Корнилыча, пробегал мимо. Сегодня же Профессор, к величайшему удивлению Корнилыча, приветливо кивнул ему и, хитро улыбнувшись, спросил:
— Тоже в магазин?
— Туда, — растерянно ответил Корнилыч.
— Ну-ну, — снова улыбнулся Профессор и прибавил шагу.
Взглянув на Профессора со спины, Корнилыч удивился еще больше. Он привык видеть Профессора с чуть потертым, придающим солидность портфелем в руке. Сегодня же сосед размахивал двумя огромными пустыми хозяйственными сумками, а на плечах у него висел новехонький рюкзак, в который без труда вошел бы в сложенном виде целый туристический лагерь с байдарками и недельным запасом дров для костра.
Выйдя из подъезда, Корнилыч даже присвистнул от удивления — улица, обычно в это время дня почти пустая, была похожа на тропу, проложенную зловредными домашними муравьями к сахарнице. Люди сновали из конца в конец, едва не налетая друг на друга. И каждый нес в руках необъятные хозяйственные сумки.
Корнилыч задумчиво почесал затылок, размышляя: не праздник ли сегодня какой? Он хотел даже остановить кого-нибудь из прохожих и поинтересоваться причиной странного столпотворения, но вид у тех, кто пробегал мимо него, был столь озабоченный и серьезный, что Корнилыч постеснялся приставать к незнакомым людям с расспросами.
Двигаясь вдоль улицы по направлению к универмагу, Корнилыч то и дело останавливался, пораженный странным видом прохожих. Сначала ему на глаза попалась женщина с двумя тяжеленными сумками в руках, которые она едва могла оторвать от земли. Но при этом она умудрялась удерживать под каждым локтем по батону сырокопченой колбасы. Женщина двигалась очень медленно, и вскоре ее обогнал неопрятного вида мужчина, также тащивший в каждой руке по сумке, но вдобавок еще и обернутый крест-накрест, точно революционный матрос пулеметными лентами, низками рулонов туалетной бумаги. Две женщины на краю тротуара зацепились сумками. Не говоря ни слова, они упорно тянули их каждая в свою сторону до тех пор, пока одна из сумок не лопнула по шву и все ее содержимое не посыпалось на асфальт. Битые яйца, спичечные коробки, акварельные краски, две бутылки шампанского, взорвавшиеся, точно фугасы времен Первой мировой, оловянные солдатики, синюшные куриные тушки — все смешалось в безобразную кучу. А хозяйка всего этого добра, вместо того чтобы попытаться хоть что-то спасти или уж, на худой конец, обругать как следует виновницу происшествия, бросила сверху разорванную сумку и заспешила дальше по своим делам.
И у всех, буквально у каждого, кто встречался Корнилычу по пути, на лицах, в глазах, в жестах присутствовал какой-то пугающий бешеный азарт. Корнилыч не мог припомнить, когда в последний раз ему доводилось видеть своих сограждан столь возбужденными. Даже в былые времена, следуя в колонне первомайской демонстрации, но ожидая при этом не столько встречи лицом к лицу с городским партийным руководством, сколько гонца, посланного в магазин, мужики вели себя не в пример сдержаннее.
Так и не сумев уразуметь причину столь странного поведения горожан, Корнилыч подошел к универмагу.
Как обычно, первым делом Корнилыч заглянул на задний двор. У окошка приема стеклотары было подозрительно безлюдно. Борясь с дурными предчувствиями, Корнилыч подошел к закрытому окошку и застучал в него кулаком.
— Эй, тетка! Открывай богадельню! Окошко так и осталось закрытым.
Корнилыч застучал с удвоенной энергией. А что ему еще оставалось делать? Другого источника доходов, помимо лежавших в авоське пустых бугылок, у него на сегодняшний день не было.
— Чо долбишься? Ополоумел совсем от радости? Корнилыч обернулся. За спиной у него стоял помятого вида мужичок в затасканном сером пиджачке.
— Да бутылки сдать надо, — ответил Корнилыч, глядя не на мужика, а на запечатанные пробками из золотистой алюминиевой фольги горлышки водочных бутылок, высовывавшиеся из целлофанового пакета, бережно обеими руками прижатого к груди.
— На кой ляд тебе эти бутылки, — усмехнулся мужичок. — Дуй в магазин, пока всю голубушку не растащили.
Подмигнув Корнилычу, мужичок поудобнее перехватил ношу и зашагал дальше своею дорогой. Прикинув, что сдать посуду ему все равно не удастся, Корнилыч быстро догнал человека, который по всем параметрам не вызывал у него доверия.
— Послушай, мил-человек, — обратился Корнилыч к мужичку, стараясь шагать с ним в ногу. — Я гляжу, на твоей улице нынче праздник. Так, может, разделишь свою радость с ближним?.. Одолжи десятку...
