Эльвира Вашкевич - Метро
- Сергей Александрович! Давайте за мной! - закричал Леха, напрыгивая на серый, пористый камень. - Давайте, ну же!
Старик, воспользовавшись растерянностью общей, наклонился быстро, поднял свисток, дунул в него. Стена перед Лехой разломилась надвое, разъехалась, открывая проход.
- Иди один, Алексей! - крикнул архивариус. - Я уж тут... Ничего мне не будет.
Он свистнул, и Леха через закрывающийся стенной пролом увидел, как уронил старик свисток себе под ноги, наступил ногою, растер даже. Охранники было кинулись - отобрать, да куда там! - рассыпался свисток мелким крошевом.
Дзержинский опомнился, начал командовать, даже ногами затопал, но стена почти что закрылась. Один из охранников-таки полез следом, но камень, сходясь монолитом, раздавил вытянутую к Лехе руку. Только кисть упала на пыльный, гладкий пол, да кровь растеклась у стены причудливо-алым цветком. Из разжавшихся, мертвых пальцев, покрытых кровяной пленкой вперемешку с каменным крошевом, выпал коротенький, толстый черный стержень с неприметной почти, сероватой кнопкой на боку.
- Спасибо, Сергей Александрович... - прошептал Леха, подбирая стержень. Появилась было у него мысль вернуться за стариком, но даже представить не мог - как это сделать. Коридор, простершийся перед ним, был не похож на виденные раньше. Камень стен был необработанным, будто прорубили тоннель, да так и бросили, даже не отделывая, а еще вдаль уходили рельсы. "Может, если пойду по рельсам, прямиком к метро и выйду?" - подумал Леха и решительно затопал вперед. Стержень он надежно упрятал в карман. Показать там, наверху. Интересная же штучка.
* * *
Коридоры тянулись бесконечно, словно был Леха проглочен огромным зверем и бродил в его внутренностях, натыкаясь иногда на тупики, поворачивая обратно, и вновь блуждая, в поисках выхода. Иногда он видел людей, волочащих какие-то странные инструменты, напоминающие банальные дачные тяпки, толкающих машины, застрявшие в узких проходах. Двигатели гудели натужно, с подвыванием тоскливым, и Леха кричал так же тоскливо и громко, но его никто не слышал. Через некоторое время он вовсе перестал понимать: где живые люди, а где просто видения, являющиеся ему от безысходного одиночества. Несколько раз Леха порывался вернуться к Сталинградской стене, искал дорогу, но коридоры все были похожи один на другой, и он вновь блуждал, не соображая толком, где находится. Иногда казалось ему, что лучше было бы даже висеть под колпаком в счетном отделе, по крайней мере - не голодно и не одиноко, вокруг - такие же мозги, опутанные проводами. Но он тут же отбрасывал эту мысль и брел дальше, крича иногда в переплетение коридоров, призывая на помощь.
В громадном зале, усыпанном землей и камнями, вырвался из стены знакомый сине-зеленый луч, и Леха бегом рванулся в ту сторону, желая увидеть подземный танк, выжигающий в камне полости гиперболоидом. Но пустота и тишина встретили его, лишь по стене плыл, остывая, вязкий, тускло-багровый ручеек.
- Опоздал! Опять опоздал! - Леха забарабанил кулаками по стене, крича и плача. - Ну где же вы все?
Никто не ответил, а расплавленный камень застыл слезами на гладкой стене.
Леха потерял счет времени. Узелок с едой давно опустел, закончилась и вода. Рафинад он берег, доставая иногда из кармана гимнастерки прозрачные кристаллики, с налипшим на них непонятным мусорным крошевом, крутил в пальцах, обнюхивал, вновь прятал. На людей, попадавшихся в коридорах, уже не обращал внимания, иногда только смотрел унылыми глазами, получая в ответ такие же безнадежные, усталые взгляды. Может, то и были настоящие люди, не призраки подземных тоннелей, но Леха так никогда об этом и не узнал, да и не стремился.
Иногда Леха доставал из кармана трубку, подобранную, казалось, в другой жизни, наводил ее на стены, жал на неприметную серую кнопку. Ослепительно белый, как молния, луч вырывался из трубки, тыкался в глухие стены, оставлял на них неприглядные, черные разводы и склизкие, стеклянистые потеки камня. Леха глупо улыбался, вновь бережно заталкивал трубку в карман. Пригодится еще. Правда, невесть зачем.
Он спал, свернувшись в стенной нише, вскрикивая и всхлипывая во сне. Приходила Маруська, гладила жалостливо по плечу, похлопывала по щеке. Присаживалась рядом жена, держа на руках отчего-то маленького совсем, в пеленках, сына. Заглядывал и Толян, размахивал картой, нарисованной синим, толстым карандашом на обрывке бумаги, кричал:
- Леха! Да что ж ты сотворил такое? Трудно, что ли, было просто склад найти? Там же все нарисовано, вот посмотри сам! - и водил грязным пальцем с обкусанным до мяса ногтем по бумажке, рассыпающейся в пыль от прикосновений.
- Отстаньте все... - просил Леха, сворачиваясь плотным клубком. - Оставьте меня в покое. Дайте сдохнуть, ни о чем не думая...
Но все же думалось. Вспоминались книги, читанные, казалось, давным давно, и они шелестели страницами, разворачиваясь на гладких, лоснящихся атласно, картинках. Представлялся парк, по которому так любил он гулять осенними светлыми днями, когда небо прозрачно, а тонкие, мотающие беспорядочно ветвями, березы осыпают на землю желтые листья, похожие на грибные шляпки. Вся жизнь прокручивалась в Лехиных снах, и он то стонал от невыносимого стыда, то улыбался сквозь слезы, радуясь.
- Шшшшш-шшшш... Чу-ух... чух-чух-чух... - послышалось Лехе во сне, и он отмахнулся небрежно:
- Толян, паразит, ну, как человека прошу же... отстань... и хватит изображать из себя поезд...
Мысль о поезде покрутилась в голове, пристраиваясь поудобнее, а заманчивое чуханье все приближалось, и Леха прыжком вскочил на ноги, протирая слипающиеся от тяжелого сна глаза. Мимо него, по пыльным, заброшенным рельсам, катил веселый паровоз, похожий на старую "овечку", выбрасывающий из трубы плотные, белые дымные комочки, напомнившие Лехе плывущие по небу летние облака.
- Ох ты ж! - восхищенно воскликнул Леха и сунул в рот рафинадный кристаллик. Сладость потекла по языку, обволокла горло, и радостное, праздничное настроение обняло Леху, приглашая на карнавал. - Итальянцы!
Будто следуя призыву, с подножек трех круизных вагонов тут же свесились люди, черноволосые, усатые, хохочущие счастливо, замахали Лехе руками, закричали на чужом, певучем языке, зовя его с собой.
- Интуристы поганые! - завопил Леха, такой же счастливый, как и едущие в поезде итальянцы. - Где ж вы были столько времени, гады?!
Он рванулся к поезду, желая лишь одного - уцепиться за протянутые к нему руки, вскочить на подножку, войти в уютный, теплый вагон, куда, конечно же, принесет красивая проводница стакан чаю в металлическом, узорчатом подстаканнике.
- А сахару мне не нужно! - выкрикивал Леха, медленными, плывущими шагами продвигаясь к поезду. - Не нужно сахару, я говорю! У меня рафинад с собой есть! - и протягивал итальянцам на чумазой ладони, покрытой ссадинами, кристаллические, льдисто блестящие кусочки рафинада.
Веснушчатый, курносый мужичок, напомнивший Лехе покойного товарища Сталина, высунулся из окна, закрутил головою отчаянно, завращал выпучившимися глазами.
- Ку-уда? - заорал он на Леху, некрасиво разевая перекосившийся рот. - Куда прешь, дурень? Назад ведь ходу не будет! Я тебя предупреждал!
- Да иди ты... - Леха красочно добавил точный адрес, по которому посылал мужичка. Сходство того с товарищем Сталиным лишь сообщило дополнительную описательность данному месту. - Чего раскричался? Ты вон какой, голодным не выглядишь, чистенький... А я, значит, в коридорах этих проклятых подыхать должен? - такая несправедливость необычайно возмутила Леху, и он даже всхлипнул от полноты чувств.
- Ох и дурень... - безнадежно сказал рыжеватый мужичок, взъерошил свою растрепанную шевелюру и убрался в вагон.
- Вот и ладушки, - кивнул Леха.
Колеса поезда резво крутились, дым выплевывался из трубы, и под потолком тоннеля собралось уже изрядное его количество. Белый сначала дым густел, появлялась в нем какая-то запредельная, светящаяся голубизна, и сверкающие лазурно - как Средиземное море в солнечный день! - решил Леха, - вязкие капли текли уже по стенам коридора.
Леха пошел быстрее, но поезд, казалось, не приближался вовсе, лишь стоял на месте, деловито пыхтя, словно двигался куда-то в неведомое и невидимое. Паровоз вдруг зачухал на другой, пронзительной ноте, и вагоны дернулись вперед. Итальянцев, протягивающих к Лехе руки, качнуло. Вагоны поползли мимо Лехи, и он почти что застонал, плача:
- Куда? Ну куда ж вы все? А я? Как же я? Забыли... бросили... - он побежал, но ноги будто вязли в тягучем лазурном мареве. - Да подождите же!
Светящаяся голубизна окутала коридор, поезд ускорился, но Леха последним усилием, напрягаясь каждым мускулом, каждым нервом, успел ухватиться за поручень задней площадки последнего вагона. Втянул усталое тело на бугристую, металлическую поверхность, сел, прислонясь спиною к вагонной стенке.