Павел Амнуэль - Клоны
– Приходит в себя… понемногу. Евгений Константинович, я все больше убеждаюсь – эта передача…
– Ну-ну… – пробормотал Папа. – Новая идея?
– …результат квантовой переброски космического аппарата из вселенной-клона в нашу.
– Извини, Леня, в квантовой космологии я не специалист, доверяю Линде, Старобинскому…
– Мне – нет?
Бредихин помолчал.
– Тебе – нет. Вообще-то, мне и хаотическая инфляция по Линде кажется… м-м… притянутой за уши.
– У вас есть другое объяснение?
– Согласись, – миролюбиво отозвался Бредихин, – передача, во-первых, не совсем обычная, не похожая на сцену из блокбастера, слишком… э-э… непрофессионально для Голливуда. Во-вторых, простота декодирования. Согласись, будь это действительно… Леня, ну, право! Неужели ты думаешь, что реальный сигнал, отправленный якобы со звездолета, удалось бы декодировать за несколько часов?
– Витя говорил, и вы тоже…
– Все находились под впечатлением! Если не считать вспышки, природу которой мы пока не знаем…
– Как же не знаем?
– Не знаем, – повторил Бредихин. – Если не считать вспышки, у нас хорошие сеты наблюдений верхних пределов, верно? Мы на порядок уменьшили ожидаемые величины излучений ореолов. С этим ты не споришь? А с передачей дома разберемся.
– Величина поглощений…
– Послушай, Леня, – раздраженно сказал Папа, – это прикидочные оценки. Сигнал, скорее всего, не коммерческого телеканала. Закрытая линия, случайно отраженная…
– Секретная передача ЦРУ, – насмешливо сказал Леонид. – Тренировка космических шпионов. Криптотелевидение, криптоастронавтика, теория заговора…
– Твоя интерпретация менее фантастична? – рассердился Папа. – Сто парсек! Земной корабль из вселенной-клона! Мало того! Мисс Тинсли, оказывается, знакома с астронавтом! Может, она – участник проекта, о котором мы понятия не имеем?
– Вы серьезно?
– Как нельзя более, – буркнул Папа. – Теория заговора? Против нас? Кому мы сдались с нашей маниакальной аппаратурой?
– А Лайма каким образом оказалась замешана? Ее специально подослали, чтобы…
– Не специально! Я говорю: кому мы сдались! Зафиксировать всплеск можно было только на телескопах Кека. Откуда бы передача не велась, именно здесь ее должны были принять.
– На Кеке нет аппаратуры с нашей разрешающей способностью.
– Ты уверен? Точно знаешь, какие программы здесь ведутся?
– Лист наблюдений есть на сайте обсерватории.
– Написать можно что угодно!
– И Лайма…
– Мисс Тинсли участвует в программе, что тут странного?
– И ломает перед нами комедию?
– Играет свою роль. Я волновался – не пойдет ли она к начальству, не выдаст ли нашу… кхм… тайну. Скорее всего, по указанию начальства она и действовала.
– Не забывайте, – вставил Леонид, – это я нашел ее, когда нам понадобился чтец по губам. Я ее нашел, а не она меня.
– Естественно, ты ее нашел. Здесь есть другой специалист подобного рода?
– Вы твердо убеждены…
– Черт побери! – взвился Бредихин. – Ни в чем я не убежден! Анализом вариантов займемся дома.
– В том числе и вариант вселенных-клонов?
– Если хочешь. Иди, отдохни. Сбор в пять часов. Здесь. Собери вещи, за ними заедем по дороге. И не обижайся. Придешь в себя, поймешь, что я прав.
* * *
Машина Лаймы стояла перед домом. Женщины, сидевшей утром на скамейке, не было. Двое садовников подравнивали кусты, создавали английский газон – судя по состоянию растительности, в запасе у них было лет двести.
Леонид ходил взад-вперед, а потом, решившись, поднялся на второй этаж и остановился у знакомой двери. Тишина удручала.
«Уходи, – повторял себе Леонид. – Тебя все прогнали. Прогнал Папа. Прогнала Лайза. Уходи».
Леонид нажал на ручку двери. Заперто. Впрочем… Он вспомнил: дверь открывалась наружу. Потянув ручку на себя, Леонид не ощутил сопротивления. В прихожей было темно, дверь в гостиную полуоткрыта – он ее так и оставил два часа назад. Господи, что могло…
В гостиной Лаймы не было, на кухне тоже. И в коридорчике, который вел в спальню.
Лайма стояла у шкафа и смотрела на себя в зеркало. Руки опущены, взгляд пристальный, неподвижный. На Лайме было короткое цветастое платье, подпоясанное ремешком. Волосы рассыпаны по плечам. Она увидела в зеркале Леонида, но не отреагировала на его появление.
Он осторожно обнял Лайму за плечи. Не отрывая взгляда от отражения, Лайма положила ладонь на руку Леонида и произнесла несколько слов на языке, которого он не знал. Гавайский? Недавно он понимал гавайский.
Невозможно приказать себе вспомнить. Память не подчиняется сознанию. Почему? Он хотел вспомнить, как подошел к Лайме в библиотеке, и воспоминание явилось немедленно: светлый зал, столы, девушка смотрит на него удивленным взглядом и спрашивает: «Нужно подняться к телескопам?». Он может вспомнить себя в этой Вселенной, он может вспомнить себя в любой из вселенных-клонов. В той, где сейчас Лайма. Тогда они…
– Лео, – сказала Лайма, переведя, наконец, взгляд с собственного отражения на отражение Леонида, – ты молодец, Лео. Тебе это удалось.
Лайма говорила по-русски.
Она вернулась или все еще… там? С кем она разговаривала? С ним или с его отражением в другой вселенной?
Лайма закрыла глаза, и он поцеловал ее в губы. Если она не здесь, то…
Лайма была здесь. Она была здесь настолько, что от поцелуя у Леонида захватило дух. Он чувствовал под ладонями ее напряженные лопатки, бретельку лифчика, провел ладонью по ее спине, а другой – по волосам. Глаза были закрыты, но он видел. Разноцветные пятна сливались и расползались, рисуя то хаотические фигуры, то неожиданно вспыхивавшие изображения – дом, окно, улица, небо, женщина… Лайма.
– Да, – вспомнил он, – я это сделал.
– Ты молодец, Леня. Ты сумел.
Что сумел? Он должен вспомнить, не перебирая в памяти миллиарды, сотни миллиардов, бесконечное число миров.
Идея была его, да, но работали сотни человек на Лунной базе, тысячи на Ганимеде и десятки тысяч на Земле, в обсерваториях и на генераторах Освальда. Нужно было сконструировать длинную серию перепутанных состояний, сотни компьютеров, соединенных в квантовую цепочку. Никакой гарантии. Скорее наоборот, он был почти уверен, что не получится, никогда еще квантовые компьютеры не работали в таком сложном режиме. Он испытывал на прочность свою теорию, аналог антропного принципа. При нештатной ситуации сеть выпадет во вселенную-клон, где терпел бедствие «Коринф». Пришлось рискнуть – машинами, не людьми. Если эксперимент не удастся, звездолет не вернется, экипаж погибнет в чужой вселенной, а компьютеры… Можно представить удивление археологов, которые найдут странные артефакты на раскопках древнего захоронения. Изумление палеонтологов, откопавших в кладбище динозавров приборы, которых десятки миллионов лет назад быть не могло…
«Коринф» вернулся – из-за квантовой неопределенности (слишком много компьютеров, слишком много вселенных-клонов, задействованных в расчетах) корабль проявился в поясе Оорта втрое дальше Плутона. Обнаружить его и доставить на лунную базу – задача, решаемая обычными методами планетарной астронавтики. Четверо суток эскадра спасателей летела к «Коринфу». Успели. До полного отказа систем жизнеобеспечения оставалось несколько часов – кинематографическая ситуация, когда помощь главным героям приходит в последний момент на глазах у взволнованных зрителей.
Он вспомнил это? Или всегда знал? Перед глазами плыли радужные круги, разболелась голова, в затылке вспыхнул огненный шар.
Взгляд Лаймы…
Только взгляд, будто улыбка Чеширского кота.
«Куда ты идешь?»
«Куда-нибудь».
«Ты не придешь никуда, если не знаешь куда идти».
«К тебе».
«Ты со мной».
Шар рассыпался на искры…
* * *
Леонид открыл глаза. Комната показалась ему незнакомой. Он никогда здесь не был. Лежать было жестко. Лайма сидела у него в ногах.
– Где… мы? – спросил он.
– Дома, – улыбнулась Лайма одними губами, глаза смотрели тревожно и о чем-то спрашивали. Он понял бы вопрос, но не мог сосредоточиться. Мешала чужая обстановка – потолок без лампового покрытия, просто беленый, будто не в цивилизованном доме, а на островах Полинезии, где аборигены до сих пор сохраняли уклад чуть ли не середины двадцать первого века. Стены тоже беленые, ни одного экрана-просвета, только два старинных окна, он видел такие в Историческом центре Нью-Йорка, где осталась сотня зданий классической постройки. И настоящие деревянные шкафы, прозрачные дверцы, материал с отблесками… стекло?
Лежал он, впрочем, на обычном диване. Под старину, да, у него был такой диван на «Эдмее». Не вормекс, но тоже удобно.
– Дома? – переспросил он, взглядом показывая, что их домом эта комната быть не могла.
– Ты совсем не помнишь? – Лайма наклонилась и положила ладонь ему на лоб, какая теплая, не убирай, ты меня лечишь, я чувствую твою внутреннюю энергию, сейчас мне станет лучше, и я все пойму…
