Павел Амнуэль - Клоны
Не было ничего проще.
– Мне приснилось, – Леонид взял со столика чашку и отпил глоток: какой вкусный заварила Лайма чай, – мне приснилось, что я работаю в Третьей Лунной обсерватории, у меня в подчинении семьдесят два сотрудника, мы занимаемся квантовым сканированием мультивселенной до расстояний трехсот парсек… Послушай, я помню все числа!
– Конечно, – улыбнулась Лайма. – Кому помнить, как не тебе?
– На каком языке мы разговариваем? – в замешательстве пробормотал Леонид. – Не по-английски.
Лайма покачала головой.
– И не по-русски…
– Это гавайский, – объяснила Лайма. – Не старый гавайский, что был при императоре Камеамеа Первом, а новый, в нем много английских слов, но очень своеобразная грамматика. Не думай об этом, Лео. Вспоминай.
Чашка в руке Леонида оказалась пустой, и он вопросительно посмотрел на Лайму.
– Еще чаю? – сказала она. – И сэндвич? Может, сделать глазунью?
Глазунью он терпеть не мог. Наташа закормила его разными видами яичниц в первые недели их брака. Выяснилось, что она не умела готовить, яичницы были ее единственным и коронным блюдом, после медового месяцы яйца, казалось Леониду, вылезали у него из ушей, как у фокусника на эстраде. В конце концов, он наотрез отказался от очередного «глазка» и пригрозил, что разведется, если не получит нормальной котлеты с гарниром из свежих помидоров и огурцов.
– Да, – сказал он, – сделай. Обожаю глазунью. Сто лет ее не ел.
Пока Лайма ходила по кухне, что-то включая, переставляя и взбивая миксером, Леонид раскладывал в памяти кадрики, точно определяя, что в его сне за чем следовало, из каких причин возникали какие следствия, и чем все закончилось в том мире, память о котором заняла место в его сознании, нисколько не потеснив обычную, – он вспомнил, как в первый раз привел Наташу к себе домой, родители ушли в гости, он усадил девушку на диван в гостиной и долго возился на кухне, настраиваясь на решительные действия, но так и не смог, он хотел Наташу, но боялся ее обидеть, не знал, как себя вести, но все получилось само собой, то есть, так, как хотела Наташа: когда он вернулся из кухни, она стояла перед зеркалом обнаженная, не стыдясь своего тела. Чего ей стыдиться, она пришла к своему мужчине, и, если он не решался сделать то, что нужно, она должна была ему помочь, разве нет?
Лайма поставила перед Леонидом тарелку с аппетитной на вид глазуньей, она добавила ломтики бекона, посыпала укропом и, похоже, какой-то гавайской приправой. Леонид нацепил на вилку большой кусок, ему показалось, что ничего вкуснее он не ел в своей жизни. Пусть так всегда и будет: глазунья с беконом на тарелке, Лайма в коротком халатике и обнаженными руками, семейная идиллия вдвоем, нет, почему вдвоем, из спальни слышны голоса детей, двое, мальчики, одному три, другому пять…
Память о том, что возможно? Дежа вю?
В какой-то из вселенных-клонов…
– Ты работал на Луне, – напомнила Лайма.
– Да, – сказал Леонид. – Обсерватория квантово-парциального мониторинга мультивселенной. Представляешь, Лайма? В зоне нашей ответственности десять в пятнадцатой степени вселенных-клонов. Миллион миллиардов.
– Миллион миллиардов, – Лайма пожала плечами. – Для меня это слишком большое число. Не могу представить себе ничего больше пары тысяч.
– Пожалуй, я тоже, – улыбнулся Леонид. – Понимаешь, в квантовом мире вселенные-клоны связаны… Вспомнил: это называется «протоки Освальда». Освальд. Когда он жил? Неважно. Освальд первым описал квантовые переходы между вселенными с привлечением уравнений психического взаимодействия наблюдателей… Я понял!
– Что? – осторожно спросила Лайма, потому что Леонид застыл с протянутой рукой, в которой держал вилку.
– Что? – повторил Леонид. – Я понял, почему до сих пор не удалось построить единую теорию, объединить все физические поля. Не включен наблюдатель. А наблюдатель не включен, потому что еще не выведены уравнения психологии подсознания, а уравнения не выведены, потому что психология сегодня – наука описательная, феноменологическая, в ней даже базовые законы еще не открыты, это будет… Не знаю, когда это произойдет в нашем мире. Скорее всего, не при нашей с тобой жизни.
– Говори, что помнишь, говори…
– Я помню себя на лунной станции, мы занимались квантовыми переходами по Освальду. Генераторы, создающие «протоки Освальда», – что-то вроде Большого адронного коллайдера, но там не адроны сталкиваются, а бозоны Хиггса и апреоны… у нас эти частицы еще не открыли. Трудно вспомнить слова… язык… вижу кадры, картинки, я их перебираю в памяти, а звука нет.
– Пожалуйста, – взмолилась Лайма. – Опиши картинки. Ты… смог спасти Тома?
– Том, – Леонид надавил пальцами на виски, боль просачивалась из глубины черепной коробки, пока тихая, как набежавшая на берег волна начавшегося прибоя. Он чувствовал, что скоро вторая волна боли заставит его забыть, разметает сложенные по порядку картинки. – Лайма, мы научились летать к звездам. По «протокам Освальда» корабль попадает во вселенную-клон. Из-за квантовой неопределенности – всегда не в ту точку пространства-времени, откуда вылетел. Сдвиги рассчитываются квантовыми компьютерами, которые позволили справиться со сложностями психофизического описания.
– Квантовые компьютеры? Они и у нас есть. Я как-то переводила статью…
– Принцип работы тот же, что связывает вселенные-клоны. Перепутанные состояния квантовых систем. Я почти ничего не понимаю в квантовых компьютерах, никогда ими не занимался, сейчас мало кто знает, как это работает. Скорость расчетов, по идее, на много порядков больше, чем у лучших нынешних компьютеров. Но это преимущество видимое, внешнее. Квантовые компьютеры – мостик во вселенные-клоны. И если корабль Тома оказался в нашей Вселенной, то его квантовые компьютеры могли обеспечить любую точность наведения луча в пределах квантовой неопределенности. Потому нам и удалось наблюдать вспышку.
– Я поняла, – сказала Лайма.
– Что? Я сам себя плохо понимаю.
– Корабль Тома перешел во вселенную-клон и не сумел вернуться. Да? И та вселенная, где он остался без надежды на возвращение, – наша?
– Похоже, что да, – пробормотал Леонид.
– В нашем прошлом…
– В нашем прошлом, – повторил Леонид, не стараясь сгладить углы. – Несколько веков назад.
– Они давно погибли. – Лайма будто только сейчас осознала эту мысль, до сих пор она надеялась… На что?
Леонид молчал. Конечно, погибли. Сотни лет во времени и в пространстве. Никакой надежды.
– Лайма, родная… – Леонид целовал ей щеки, говорил в промежутках между поцелуями, речь была похожа на прерывистую передачу, смысл сказанного ускользал от Леонида, а Лайма если и понимала, то интуитивно, по-женски слушая не слова, а стоявшую за ними мысль, чувство, желание. – Родная, мы можем спасти Тома… в своей памяти… он непременно спасся… в каких-то вселенных-клонах… а где-то он не полетел… остался с тобой… там, где мы с тобой не были… где-то он остался на Земле с Минни… извини, что я так… а мы с тобой… ты можешь вспомнить…
– Ну и что? – Лайма отстранилась и посмотрела в глаза Леониду с выражением, которое он не смог определить. Раздражение? Непонимание? Отчуждение?
– Вспомню – и что? – Лайма почти не разжимала губ, и Леонид не сразу понял, что говорит она опять по-русски. – Я буду помнить, что Том полетел и вернулся, стал героем, и мы с ним были вместе всю оставшуюся жизнь… Я не могу вспомнить всю жизнь? Для этого нужно умереть.
– Да, – пробормотал Леонид.
– Это безумие! – голос Лаймы сорвался на крик. – Я видела могилу Тома, я знаю, что его нет, он погиб, а помнить я буду, как он вернулся из космоса, и мы вместе… Ты понимаешь?
– Да.
– Ничего ты не понимаешь! Не хочу! Почему это должно быть со мной? Почему ты сделал это со мной? Почему позвал меня смотреть?
Слезы текли по ее щекам.
– Ты не хотел? Не думал? – Лайма слышала его мысли, или он говорил вслух? – О чем ты вообще думаешь? Уходи. Я не хочу тебя видеть. Я хочу забыть и забуду. Забуду. Забуду!
Леонид пошел к двери.
– Уходи! Ненавижу тебя!
Дверь он прикрыл тихо – голос Лаймы будто отрезало.
* * *
– Я вижу, ты передумал? – Бредихин встретил Леонида любезным кивком, будто не было между ними размолвки. Комната в Верхнем доме выглядела бесприютной, три стола с компьютерами – собственность обсерватории – стояли посреди помещения, да еще кресла и стулья вдоль стен.
– Где… – начал Леонид.
– Аппаратуру упаковали, – сообщил Папа. – Грузовик в аэропорт уйдет в шесть, Витя перед отправкой еще раз вместе с Коллинзом проверит комплектацию.
– Меня не беспо…
– Рену я отправил отдыхать. Извини, – Папа вгляделся, наконец, в бледное лицо Леонида. – Ты плохо выглядишь. Как мисс Тинсли?
– Приходит в себя… понемногу. Евгений Константинович, я все больше убеждаюсь – эта передача…
