Гэлакси Крейз - Последняя принцесса
19
Я внезапно проснулась и села, тяжело дыша. Кошмарное сновидение закончилось, но его отголоски все еще витали в темных закоулках сознания. Мэри и Джейми в стальной камере, люди в белых шинелях пришли их пытать. Я лихорадочно бегу по лабиринту, слышу их голоса, но не могу найти.
Была середина ночи, и Уэсли все еще спал рядом со мной. Его голова лежала на подушке, волнистые полосы упали на лоб и серебристо поблескивали в лунном свете. Я наклонилась поцеловать его в щеку.
— Прощай.
Вставая с постели, я почувствовала в глазах непрошенные слезы, отчаянно надеясь, что он не проснется и я смогу вспоминать его спящим.
В камине еще горело несколько угольков. Я поискала в темноте свечу и зажгла ее. При неверном свете торопливо зашнуровала ботинки и застегнула куртку. Пистолет по-прежнему лежал на круглом столике. Я сунула его в карман.
У двери спальни я в последний раз оглянулась. Я подвергала Уэсли опасности, оставляя его здесь без лошади. Но у него есть пистолет, чтобы защититься и он хорошо знает лес. Когда он проснется, уже рассветет, и можно будет спокойно вернуться в лагерь пешком. Я заставила себя отвернуться и взялась за ручку входной двери.
Утренний воздух был прохладный и влажный. Уходя, я поцеловала стену рядом с дверью. Это было суеверие, которое досталось мне от бабушки. Она всегда говорила, что, если поцеловать дверь перед уходом, благополучно вернешься. Вопреки всему я надеялась, что однажды вернусь сюда с Уэсли.
Я старалась высмотреть в ночном небе хоть одну звезду, чтобы сориентироваться, но напрасно. Калигула спала стоя — темная тень на фоне еще более темного небосклона, привязанная к столбу. Я со страхом посмотрела на ее мощный круп и сорвала пучок травы.
— Калигула, иди сюда, девочка, — забормотала я, протягивая лошади траву и пытаясь погладить ее по морде.
От прикосновения кобыла взвилась, захрапела и оскалилась. Цепь на ее шее загремела, когда она с силой натянула ее, пытаясь освободиться.
Я научилась ездить верхом едва ли не раньше, чем ходить, но никогда прежде не видела такой озлобленной лошади.
— Тсс…
Я схватила поводья и потянула вниз, чтобы заглянуть Калигуле в глаза.
Она остановилась, и на миг я подумала, что она меня поняла. Но потом лошадь выдернула поводья так резко, что они выскользнули из моей руки, кожаные ремни прошлись по повязкам, и раны открылись.
Я смотрела в темные глаза Калигулы. Уэсли справлялся с ней, применяя силу, а ее-то мне как раз и не хватало. Потянувшись к ушам лошади, я сняла с нее недоуздок, успокаивая. Она выплюнула удила и посмотрела на меня почти с удивлением.
— Теперь — только ты и я, Калигула. Поможешь мне добраться до Лондона?
Лошадь стояла неподвижно, пока я забиралась к ней на спину, опираясь на палку. Сбруи теперь не было, и я вцепилась в гриву, надеялась, что моего веса хватит, чтобы управлять Калигулой. Почувствовав меня на своей спине, она понеслась вскачь, так что меня отбросило назад.
Мы проехали немного, когда солнце встало на востоке, и на фоне посветлевшего серого неба проступили силуэты голых ветвей. Я выпрямилась в седле и слегка подтолкнула Калигулу ногой, побуждая повернуть направо, туда, где серебрился горизонт.
Некоторое время спустя мы подъехали к шоссе. Я остановила лошадь и прищурилась, чтобы разглядеть выцветшие и изрисованные дорожные знаки. Бетонное покрытие было разбито, желтые разделительные линии потускнели. Это дорога на Лондон, но ехать по ней опасно. Войска Холлистера патрулировали автостраду и отлавливали одиноких путников и беженцев из разграбленных селений.
Я старалась не смотреть на машины, брошенные по шоссе, гниющие трупы на водительских местах и детские тела, скорчившиеся на задних сиденьях. Эти люди куда-то ехали, когда наступили Семнадцать дней. У них не было шансов.
С дороги донесся рокочущий звук. Я быстро соскочила с Калигулы, увела ее за деревья и выглянула, чтобы узнать, в чем дело. Вдали показалась целая туча всадников. Калигула тихонько заржала, уловив мой страх, и я погладила ее, успокаивающе шепча. Их были сотни. Сплошное серое пятно на боевых конях, обозных лошадях и грузовиках, на крышах которых сидели вооруженные стражники, нацелив севили и ружья во все стороны. Когда они проезжали мимо, я услышала жуткие вопли пленных, колотивших в металлические стены в надежде избежать участи, которая ждала их в лагерях смерти.
Когда они проехали и дорога снова опустела, я на минуту склонила голову к шее Калигулы, вдыхая ее теплый запах. Уэсли спас меня от лагерей смерти — я обязана ему жизнью. В сознании мелькали обрывки воспоминаний о проведенной вместе ночи: его губы, теплые руки, обнимающие меня, тихий голос. Почему-то казалось, что все это было очень давно, но давало мне силу, в которой я так нуждалась. И надежду, что любовь все еще живет в этом мрачном мире, что она будет жить даже тогда, когда меня уже не будет.
Я дотронулась до пистолета за поясом, чтобы убедиться, что он на месте. В лесу безопаснее, чем на дороге, и лучшим решением было ехать по краю шоссе, ближе к растущим вдоль него деревьям. Я дала Калигуле еще немного пощипать травку и вскочила в седло.
— В Лондон!
Кобыла прянула ушами, словно поняла меня, и поскакала.
Над городом висела сплошная пелена из сажи и пепла. Стаями летали голуби. Я ехала по округу НВ30, топот копыт Калигулы гулко разносился по опустевшим улицам. Судя по тишине и открытым окнам, округ уже захвачен армией Холлистера. Жителей, должно быть, взяли в плен, а их дома разграбили. Я держалась в тени, проезжая мимо выжженных улиц.
К доске для объявлений на фасаде лавочки был пришпилен плакат с портретом девочки с каштановыми волосами. Она была в матросском платье, руки аккуратно сложены на коленях, шелковистые волосы спадали ниже плеч. Бледная кожа и румяные щеки.
ВЗЯТЬ ЖИВОЙ
ЭЛИЗА ВИНДЗОР
Награда на ваше усмотрение
Я приблизилась к плакату, глядя в ясные, полные надежды глаза. Эта фотография была сделана несколько лет назад, по заказу отца. Со времени смерти матери мы не распространяли портреты членов королевской семьи. Отец решил, что, если нас не знают в лицо, мы в безопасности, и потом, все равно средств для печати фотографий большими тиражами не было. Я изучила плакат. Эта счастливица не похожа на меня. Они ищут девочку, которой больше нет.
— Помогите! Кто-нибудь, пожалуйста, помогите! — донесся из ближайшего парка высокий женский крик.
Я заколебалась: надо вмешаться, но мне просто необходимо добраться до Тауэра.
— Пожалуйста, не надо! — закричала женщина с надрывом. — Помогите!
Пнув Калигулу, я послала ее вперед и на скаку выхватила пистолет. По крайней мере, стоит попытаться.
Когда я подъехала ближе, крики прекратились. В воздухе повисло холодное молчание. Я приостановила Калигулу: въезжать в парк не хотелось. Мне стало нехорошо при мысли о том, что могло случиться с женщиной. Я могла ей помочь, но было уже поздно.
Даже во время Семнадцати дней в Лондоне работали команды спасателей, помогавшие тем, кто попал в беду. Сейчас не осталось ничего: ни полиции, ни пожарных, ни больниц.
Я ехала дальше в ночь. Наконец на фоне неба появились мрачные укрепления Тауэра. Над ними, словно нож, рассекающий горизонт, возвышалась Стальная башня. Металлическая тюрьма без окон когда-то была защищена электрическим током, достаточно сильным, чтобы убить любого, кто приблизится. Но электричества, как и всего прочего, обеспечивающего порядок, больше не было. Подъехав еще ближе, я различила строй солдат Холлистера, охранявших башню, — они стояли вдоль окружающего башню рва с севилями у пояса. Где-то внутри был Корнелиус Холлистер.
Достигнув рва, я оставила Калигулу в подземном переходе. Привязать ее было нечем, но я сняла седло и быстро протерла ее чепраком. Сморщив нос (от стоячей воды во рву поднимались миазмы), нарвала травы и положила перед лошадью.
— Пожалуйста, останься, Калигула, — попросила я. — Ты мне нужна.
Заглянув ей в глаза, я почти умоляла не уходить. Глаза были большие и темные, уже не красные от ярости.
Я низко надвинула армейскую шляпу, чтобы глаза остались в тени. Поправила пояс, застегнула куртку и завязала потуже шнурки на ботинках. Посмотрела на свое отражение в воде. Ожог под глазом был красный и пульсировал. Я пробежала пальцами по стене, чтобы их кончики почернели от сажи, втерла сажу в след от ожога, морщась от боли. Теперь там было темное пятно, больше похожее на синяк.
Я стала похожа на одну из них.
20
Темные облака гари плыли по небу над городом, превращая дневной свет в сумерки. Из-за стены башни донесся звук работающей лебедки. Подъемный мост опускали — очередная смена караула. Я пригнулась, готовясь бежать, с горькой улыбкой ощущая, как ноют мышцы.
