Гэлакси Крейз - Последняя принцесса
— Знаешь, пистолет можно положить. — Уэсли показал на мою руку. — Я тебя не обижу.
Я немного заколебалась, но все-таки положила оружие на стол.
— Знаю. Я боялась, что придут бродяги.
Уэсли задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывая, говорю ли я правду.
— Не придут. Обещаю.
Я села на диванчик, оглядываясь, чтобы понять, где мы. Низкий потолок пересекали балки из вишневого дерева, на полу лежал толстый овальный ковер. На окнах пыльные короткие бледно-желтые занавески, обшитые кружевом. В круге света я увидела скатерть с рисунком из розовых бутонов.
— Чей это был дом?
— Моей матери, — ответил он, подбрасывая хворост в камин.
Я ждала, что Уэсли продолжит, но вместо этого он смотрел на мои руки.
— Тебе надо промыть порезы. Я подогрею воду. Сходи на кухню, глянь в буфете, нет ли соли.
Когда я вернулась с солонкой в гостиную, оказалось, что Уэсли принес еще одно ведро воды и греет ее в котелке над огнем. По комнате плясали тени, отбрасываемые желто-красным пламенем. Было ясно, что в домике уже несколько лет никто не жил, но он все равно казался обжитым и любимым.
— Ты читал в детстве про кролика Питера? — спросила я. — Вот что это место мне напоминает — кроличью нору.
— Я рад.
Он улыбнулся. Я поняла, что впервые вижу улыбку на его лице.
— Ты совсем другой, когда улыбаешься, — тихо сказала я.
Уэсли встретился со мной взглядом и замер на мгновение, а потом посмотрел на мои окровавленные руки.
— Иди сюда.
Он показал жестом, чтобы я села на ковер перед камином.
— Будет щипать, но иначе раны не промоешь.
Насыпав соли в горячую воду, он опустился передо мной на колени, взял за запястья и медленно погрузил их в котел. У меня перехватило дыхание. Закрыв глаза, я попыталась отрешиться от боли. По чистой воде пошли кровавые разводы, и я остро осознала присутствие Уэсли, все еще стоявшего на коленях рядом со мной, его дыхание щекотало мне ухо.
Он резко поднялся.
— Оставайся здесь. Пойду посмотрю, нельзя ли добыть чего-нибудь съестного.
Через некоторое время он вернулся с несколькими банками овощного супа.
— Срок годности прошел, но, должно быть, еще ничего, — тихо сказал он, отодвинул котелок и поместил суп над огнем.
Когда тот согрелся, Уэсли налил его в две деревянные миски. Я обернула кисти импровизированными повязками, которые он нарезал из простыни, надеясь, что раны теперь чистые, и стала отхлебывать суп прямо из миски. И почти сразу силы начали возвращаться.
Уэсли подогревал очередной котелок с подсоленной водой. Когда она уже закипала, он окунул в нее полоску ткани, оторванную от простыни.
— Хорошо. А теперь ожог.
Острожными прикосновениями он очистил мою щеку теплой тканью.
— Поверить не могу, что Порция сделала это, — тихо сказал Уэсли.
Помолчав, я заговорила нарочито спокойно:
— Вы когда-то были вместе?
Уэсли печально и горько засмеялся и покачал головой.
— Мы с Порцией никогда не были вместе, Элиза, — медленно сказал он, — она моя сестра.
Я открыла рот от удивления и вдруг подумала, что у них одинаковые темно-зеленые глаза, русые волосы, высокие скулы. Я просто поверить не могла, что не заметила этого раньше.
— Но вы такие… разные.
Он снова приложил к моей щеке теплую ткань.
— В детстве мы были неразлучны. Но после смерти матери Порция изменилась.
Постепенно я начала понимать, в чем дело. Этот дом — последнее, что осталось у него от матери.
— Прости, — выговорила я.
— Порция думала, что мама нас бросила. Но это не так. Она никогда бы нас не оставила. — Выражение его лица стало жестче. — Мой отец убил ее и представил это как самоубийство.
Я заморгала, ошеломленная его откровенностью. Просто не могла представить себе, каково это — знать, что твой отец убил твою мать. Уэсли отвернулся и так сжал кулаки, что, когда посмотрел на свои ладони, увидел кровь.
— Но почему? — прошептала я, не в силах молчать.
— Она… узнала о нем кое-что.
Он стал помешивать угли кочергой. Пламя яростно взвилось.
— Я иногда возвращаюсь сюда, чтобы подумать и побыть одному. Порция здесь не бывает. Не уверен, что она вообще что-то помнит. Прости, не надо было тебе об этом рассказывать.
— Хорошо, что ты рассказал.
Я накрыла его ладонь своей. В его душе жила та же печаль, что и в моей. Такая, что находит тебя еще маленьким и остается с тобой навсегда.
— Ты кому-нибудь рассказывал? — тихо спросила я.
— Нет, даже Порции. Если бы отца посадили в тюрьму, мы бы остались одни. Я хотел пощадить ее, уберечь от боли. Но…
Он умолк, глядя в огонь.
— Прости еще раз, — сказала я, — это был ужасный выбор.
— Знаешь, что самое странное? — сказал он с горечью. — Я все еще люблю отца, хотя и знаю, что он сделал. И в то же время ненавижу его за то, кто он такой, и за то, что он сделал с Порцией.
Я ничего не сказала.
— Я горевал о матери, но Порции пришлось хуже. Она решила, что мама не любила ее достаточно сильно, чтобы жить для нее и заботиться о ней. Она пошла в амбар, где держала выводок крольчат и ухаживала за ними, и свернула им шеи. Так появилась новая Порция. — Он стиснул руки. — Ей тогда было восемь лет.
Я сидела молча, глядя в огонь и думая о своих брате и сестре. Где же их похоронили? Неужели они уже на небесах, с нашими родителями? Думая обо всем, через что пришлось пройти нашей семье, о боли, горе и ужасе, я снова возжелала убить человека, который был виной всему.
— Ты не знаешь, где я могу найти Корнелиуса Холлистера?
Уэсли резко повернулся ко мне:
— Он в Тауэре в Лондоне. А что?
— Он убил мою мать и моего отца, — тихо сказала я. — А возможно, еще брата и сестру. Он забрал у меня все, что я любила.
Уэсли с мрачным видом рассматривал свои руки.
— Ты хоть понимаешь, сколько солдат его охраняет? Они вооружены до зубов.
— Да. Я знаю, что погибну, и к этому готова.
— Ты не понимаешь! — сорвался он. — Он хочет уничтожить твою семью! Если ты умрешь, он сможет короноваться.
— Разве это не то, чего ты хочешь? — Я выпрямилась и отняла тряпку от щеки. — Я забыла, что мы по разные стороны баррикад, лишь потому, что ты спас мне жизнь.
— Мы не по разные стороны, — тихо возразил он.
— Пока ты в армии Холлистера, по разные.
— У меня не было выбора!
— Выбор есть всегда, — покачала я головой. — Я понимаю, каково это — мерзнуть и голодать… теперь понимаю. Но если ты правда не веришь в его дело, неужели нельзя было найти другой выход для вас с Порцией?
— Не в том дело, ты не…
Он помолчал.
— Пожалуйста, просто обещай мне, что не сбежишь с какой-нибудь самоубийственной целью.
Наши взгляды встретились, и на этот раз я не отвела глаза. Вместо этого позволила себе рассмотреть его при тусклом свете камина. Что-то изменилось. Застывшая маска солдата исчезла, передо мной был печальный одинокий парень. Я смотрела на его мягкие вьющиеся волосы, отливающие темным золотом, блестящие зеленые глаза, широкие плечи.
Наверное, я казалась ему такой уродливой — остриженная почти наголо, с красными волдырями на щеке. Я прикрыла лицо ладонями.
— Прекрати, — сказала я. — Я не…
— Элиза, — перебил он, взял мои руки в свои, осторожно отвел их от лица и приподнял мой подбородок, чтобы лучше меня разглядеть. — Ты красивая.
Он придвинулся ближе. Я почувствовала его дыхание на своих губах, теплое и нежное. Потом наши губы соприкоснулись. Его рука нежно заскользила от щеки к затылку, пальцы пробежали по шее, едва касаясь линии волос.
На миг он замер, и я знала, что он дает мне возможность отстраниться. Но я наклонилась ближе, раскрывая губы и отвечая на поцелуй, охваченная странной неутолимой жаждой. В этот момент все словно потонуло в забытьи: клеймо на щеке, знак Новой стражи, беспокоящее знание о том, что Корнелиус Холлистер в Тауэре. Имело значение лишь то, что мы здесь, опускаемся на подушки и целуемся, а огонь превращается в тлеющие угли и остывает.
Уэсли притянул меня к себе, словно обволакивая теплым коконом.
— Уже поздно. Тебе надо поспать. Иди в спальню — я могу спать здесь.
Он показал на диван.
Я кивнула, но не хотела, чтобы он меня отпускал.
— Пойдешь со мной?
Он встал и отвел меня в спальню. Я легла под покрывало, все еще в форме, и потянула его к себе. Он поставил фонарь на прикроватный столик и потушил фитиль, так что в комнате стало темно. Устроившись, обнял меня за талию, словно защищая. От его кожи пахло свежестью, как от воды. Я закрыла глаза, на миг представив, что это будет длиться и длиться, что мы навсегда останемся в тепле этого домика посреди отравленного леса.
19
Я внезапно проснулась и села, тяжело дыша. Кошмарное сновидение закончилось, но его отголоски все еще витали в темных закоулках сознания. Мэри и Джейми в стальной камере, люди в белых шинелях пришли их пытать. Я лихорадочно бегу по лабиринту, слышу их голоса, но не могу найти.
