Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег
– Насвинячили тут! – укоризненно произнесла она. – А еще интеллигенты!
Тряпка, издав чавкающий звук, шлепнулась на пол, и черная жидкость недовольно зашипела.
– Я свободен? – спросил Мистраль.
Сфинкс вздохнул.
– Любопытный вы человек, – промолвил он, и впервые за все время беседы в его голосе прозвенело нечто вроде уважения. – Вы даже не представляете, сколько посетителей за все века побывало в этой лавке. Но вы были первым, кто нашел в себе волю отказаться от приза.
– Странно, – сказал Мистраль. – Мне всегда казалось, что я самый безвольный человек на свете.
– Ну, это когда как, – со смешком отозвался сфинкс. – Но если бы вы вынесли приз отсюда, вы бы уже никогда не избавились от него.
От черной лужи осталась только дыра в полу. Уборщица, бурча себе что-то под нос, полоскала в ведре тряпку.
– Прощайте, – сказал Мистраль.
– Вы куда-то торопитесь? – спросил сфинкс.
– Нет, – откровенно ответил писатель. – Но ведь мы уже сыграли в лотерею, разве не так? А это возможно только один раз.
– Хм, – задумчиво проговорил сфинкс. – Знаете, некоторые правила словно нарочно созданы для того, чтобы их нарушали.
Мистраль быстро вскинул на него глаза.
– И чем же я обязан этой чести?
– Ничем, – отозвался сфинкс спокойно. – Просто я распорядитель этой лотереи. Считайте, что мне так захотелось.
Уборщица меж тем уже успела вернуть себе совиный облик и вновь устроилась на своем насесте.
– Только советую вам как следует подумать перед тем, как будете загадывать желание, – добавил сфинкс. – Чтобы не было такого разочарования, как в прошлый раз.
– Понятно, – сказал Мистраль. – А условия розыгрыша не изменились? Да – я выигрываю, нет – теряю навсегда?
– Вижу, вам эта система пришлась не по душе, – вздохнул сфинкс. От его вздоха по лавке пролетел ледяной ветер, и Мистраль невольно поежился. – Тогда мы сделаем иначе. За право участвовать в лотерее вы отдаете мне десять лет вашей жизни. Или жизни любого из ваших знакомых, на выбор.
– А, – задумчиво проговорил Мистраль. – Теперь я знаю, откуда пошла эта история.
– Какая именно?
– Ну, про исполнение желаний и старого мандарина в Китае, который умрет, если желание исполнится. На одной чаше весов – нечто очень важное, целое желание, а на другой – жизнь совершенно неизвестного человека, может быть, скучного, противного, если вообще не ничтожного. Но, с другой стороны, о нем ничего не известно, что позволило бы предполагать, что его жизнь можно принести в жертву. Такая вот нравственная дилемма.
– Десять лет – еще не целая жизнь, – тихо ответил сфинкс.
– Десять лет – это очень много, – возразил Мистраль. – За это время можно написать столько книг… И даже несколько хороших книг, – прибавил он.
Сфинкс усмехнулся.
– Я так понимаю, что в вашем случае мандарин остался бы жить, – заметил он. – Беда в том, что этот мандарин все равно бы потом умер. Так какой смысл мучиться угрызениями совести?
– Совесть тут ни при чем. – Мистраль говорил и чувствовал в себе небывалый подъем сил. – Я не боюсь своей совести, как не боюсь и мнения людей. Но даже если я знаю, что этот мандарин лишь плод вашего и моего воображения, все равно мой ответ будет «нет».
– Жизнь может не оставить вам выбора, – со смешком заметил сфинкс.
– Это все слова, – отмахнулся Мистраль. – Хотя верно, что, принимая в данную минуту одно решение, вы, сами того не зная, принимаете еще десятки, тысячи решений, которые вытекают из первого, но при этом совершенно не очевидны. Например, кто-то идет на вечеринку к друзьям, встречает там любовь своей жизни, через полгода они уже муж и жена, а через пять – у них трое детей и они совершенно счастливы. А ведь ничего этого не было бы, если бы он не принял тогда решение пойти на ту вечеринку. Вот вы, к примеру, сулите мне исполнение любого желания, то, о чем многие мечтают. Но на самом деле надо лишь сделать шаг навстречу своему желанию, и тогда оно сделает шаг навстречу тебе. Потом сделать еще один шаг, и еще, и еще, – но ведь это так сложно, куда проще сидеть на месте и лелеять свои несбывшиеся мечты, надоедая окружающим:
«Ах, я мог бы то, я мог бы это…» Но если ты мог, отчего же ты не смог?
– Говорит как по-писаному, – пискнул паук из угла.
Сфинкс сверкнул на него глазами.
– Если я правильно понял, – начал сфинкс, – вашу речь следует толковать в том смысле, что вы отказываетесь? Вы больше не хотите участвовать в лотерее?
– Не хочу, – подтвердил Мистраль. – Я вам очень благодарен за то, что вы помогли мне кое-что понять, но не могу рисковать годами своей жизни, а тем более – чужой. Пусть все идет, как идет. А мне – извините, но мне пора домой, работать.
– Вы очень странный человек, – с расстановкой проговорил сфинкс. – Очень.
– Был рад с вами познакомиться, – сказал писатель. – Всего доброго.
Он сделал шаг к дверям. Дыра от черной лужи на каменном полу зарастала на глазах. Камень тихо булькал, набухая во впадине.
– Подождите, – сказал сфинкс.
Мистраль обернулся. Сфинкс нажал на кнопки на кассе, и снизу со звоном выдвинулся ящичек, где в стародавние времена кассиры обыкновенно хранили деньги. Стоящий за прилавком достал из ящичка две бумажки и помахал ими в воздухе.
– Это вам, – сказал сфинкс. – Я знаю, вы любите футбол.
– Что это? – удивленно спросил Мистраль.
– Два универсальных билета, – объяснил сфинкс. – Подходят на лучшие места на любые матчи в ближайшие 116 лет. – Он улыбнулся. —
Считайте, что это подарок фирмы.
– Просто так? – недоверчиво промолвил писатель.
– Подарок, дорогой Мистраль, подарок, – назидательно отозвался его собеседник. – Подарки всегда делают просто так. Прошу вас! На память о вашем посещении.
Мистраль хотел было отказаться, но вспомнил, что как раз на этой неделе должен состояться суперматч, в котором красно-белые «львы» сразятся с желтыми «пушкарями». Билеты на зрелище были давным-давно раскуплены, и писатель уже не надеялся, что ему удастся увидеть матч вживую.
– Спасибо, – смущенно сказал он и взял два плотных билета из когтистой лапы. – Прощайте.
Он неловко поклонился и скрылся за дверью.
– До свиданья, – сказал сфинкс.
В то же мгновение паук, сова и летучая мышь соскользнули на пол и обернулись тремя молодыми женщинами.
– А он занятный, – сказала та из женщин, которая была пауком.
– И очень несчастливый, – вздохнула та, что была совой.
– Но ты был прав: он гораздо интереснее многих, – подхватила третья. – Он умеет говорить «нет», и мне это нравится. И еще у него красивые глаза.
– Я рад, что он пришелся вам по душе, – промолвил сфинкс. – Однако не забывайте, зачем мы здесь. Близится срок одного платежа, о котором люди по своей беспечности успели давно забыть. Но мы – мы помним.
Он расправил крылья. Не было больше ни лавки, ни флаконов, ни пыльных полок, ничего. Из конца в конец простиралась посыпанная пеплом равнина, и над ней шел неумолчный дождь.
– Время пришло, – сказал сфинкс.
Сон тринадцатый
Когда Филипп проснулся на следующий день, первая его мысль была о вчерашнем вечере, вторая – о сегодняшнем. Как и всякий влюбленный, Фаэтон не мог думать ни о чем, кроме своей любви. Он мучился тем, что не смог завоевать расположение красивой девушки и, возможно, даже оттолкнул ее; однако утешал себя кстати подоспевшим соображением о том, что у их отношений все еще впереди. Мечты переполняли Филиппа, и он полностью отдался их прихотливому течению. Расспросы компьютерной системы о том, что хозяин будет есть и делать сегодня, отвлекли его, и он отмахнулся от них с досадой, предоставив все на усмотрение роботам. Витражи в окнах последовательно меняли цвет, играла музыка. Зажглась телестена, и диктор объявил об экстренном выступлении Дромадура. Филипп велел стене переключиться на немое кино. Он поднялся со своего огромного алого ложа под пышным балдахином с золотыми кистями, единственного предмета в квартире, внушавшего Лаэрту трепетное уважение, и кровать сама начала перестилаться. Юноша вышел в гостиную.
– Добрый день, Филипп, – сказало зеркало.
Тот нахмурился: если зеркало само заговаривает с ним, жди неприятностей. Он не был расположен к объяснениям: ему вполне хватало укоров Матильды, которые он только что видел на автоответчике видеофона.
– Доброе, – коротко сказал молодой человек.
– Ты на меня сердишься? – спокойно спросило лицо в зеркале.
Филипп фыркнул:
– Я не могу сердиться на то, чего нет.
– По-твоему, я не существую? Филипп почувствовал смутный укол совести; он не должен был так говорить, хотя зеркало своим неуместным вмешательством нередко раздражало его. Впрочем, верно и то, что оно всегда желало хозяину добра. Филипп подавил в себе дурные чувства: «Я неблагодарен, – сказал он себе, – мне следует больше думать о других. Плохо, что я так обращаюсь с зеркалом; ведь оно не может отплатить мне тем же». И все-таки он не был готов к решительному разговору.
