Александр Чуманов - Ничто не ново - только мы.
Оказалось, что это и впрямь космодром, правда, старт в космос спустя столетия и на Земле утратил свою былую красочность. И если бы Одиссей совсем недавно не познал на себе такого способа дальних путешествий, ему бы и в голову не пришло, что люди с чемоданчиками исчезают не куда-нибудь, а в космические просторы.
Старт проходил так. Очередной исследователь иномира по команде специальной девушки-распорядительницы становился в очерченный мигающими лампами круг, протягивал руку в сторону нужного ему сектора, напружинивался всем телом.
А девушка вела обратный счет и при слове «ноль!» взмахивала красным флажком. Космонавт окутывался туманным облаком и исчезал, не принося ни малейшего урона земной экологии. А в круг становился следующий космический призывник.
Невдалеке находился еще один точно такой же круг, куда каждую минуту, наоборот, прибывал исследователь, выполнивший свою программу. Его едва успевали оттаскивать, потому что следующий возвращенец сваливался чуть ли не на голову. Такова была точность штурманизации.
Эти-то, вернувшиеся, и были разговорчивыми, ибо, во-первых, досыта намолчались в иномирах, а, во-вторых, все опасности уже оставили позади.
И как же сильны были нахлынувшие на Одиссея чувства, если он, не задумавшись ничуть, на миг утратив над собой контроль, решительно шагнул на стартовую площадку без всякой команды!
Конечно, у него не было в руках чемоданчика. Это — раз. Конечно, костюм его без ботинок и головного убора получался неполным. Это — два. Конечно, его не выкликали. Это — три. Но даже если бы эти условия каким-то образом вдруг соблюлись, Одиссею все равно не удалось бы так запросто улететь домой, на Понтей. Потому что за несколько часов на родной планете он стал вообще неузнаваемым.
— Дедушка, дедушка, а вы-то куда?! — заверещала изумленная распорядительница, забыв о мегафоне. Но ее и без мегафоне было замечательно слышно.
И мигом подбежали к Одиссею трое ребят, появившихся непонятно откуда, они вежливо, но настойчиво обступили его, взяли под руки и вывели прочь из круга. Сразу собралась толпа любопытных, нарушился, по-видимому, никогда не нарушавшийся график работы учреждения, завыли какие-то сирены, забухал где-то невидимый колокол, словом, переполох поднялся — не приведи господь. И все это из-за Одиссея, который пытался вырваться из рук служителей и кричал странные, дикие для жителей двадцать четвертого века слова:
— Я Одиссей! Меня зовут Одиссей! Я вернулся с Понтея, меня не было на Земле триста двадцать пять лет. Запросите главный компьютер.
29
А зря он боялся, зря воровал с веревки костюм, напрасной была вся его конспирация. Отнеслись к нему на родной планете просто отлично.
Одиссея доставили в какой-то кабинет, дали ему еды, которая, конечно, была пресноватой по сравнению с натуральной едой иномира, но полезные свойства имела бесспорные. После еды возвращенец незаметно уснул и проспал чуть не двое суток кряду. За это время навели о нем нужные справки.
Когда Одиссей проснулся, он не сразу известил об этом, находившихся в кабинете людей, а некоторое время понаблюдал за ними украдкой, соображая, нельзя ли как-нибудь улизнуть. Но возможности улизнуть не было, кабинет был переполнен народом, и едва Одиссей решительно распахнул глаза, на него посыпались вопросы, защелкали кино- и фотокамеры, зажужжали магнитофоны. Конечно, эти приборы назывались теперь иначе, но назначение-то у них было прежним. И хорошо, что появился некто, который навел порядок, выгнал всех корреспондентов, сел напротив Одиссея, доброжелательно и располагающе улыбаясь.
— Меня зовут Николаем, — представился он, — можете говорить просто Коля, вы мне в отцы годитесь и даже, строго говоря, в пра-пра-пра… Я здесь служу сменным координатором, встречаю-провожаю исследователей. И считаю, что мне здорово повезло с вами. Ведь из той эпохи еще никто не возвращался. А мы уже восемь лет пользуемся нуль-переходом, исследовали всю галактику насквозь, беремся за другие галактики. М-мда…
Для Одиссея слова земного человека были приятней всякой музыки, он даже вынужден был специально напрягаться, чтобы не упустить смысл.
— …А ваше поколение до сих пор в пути, — продолжал также неторопливо Коля, — и перехватить звездолет в пространстве — дело почти невозможное. Да и ненужное. Представьте: вы в виде электронной схемы летите к Земле. А в корабле появляется наш человек, он вас воспроизводит и убеждает покинуть корабль, подбивает совершить фантастический нуль-переход, искривить пространство. Представляете, какой ужас?!
Честно сказать, Одиссей особого ужаса в такой ситуации не усматривал, он побывал в почти такой и совсем недавно, а все равно кивнул на всякий случай.
— …Ну, так вот. И мы решили ничего не предпринимать. Пусть все идет, как шло. Мы даже не посещаем ваши планеты, чтобы, когда вы начнете возвращаться, не оказалось, что ваши труды и жертвы были напрасны. И не спасаем тех, кто остался в иномирах навсегда, считаем, что нельзя лишать людей высокой трагической судьбы, если они сделали сознательный выбор.
Вероятно, вам, Одиссей, покажутся несколько странными наши моральные принципы, но, думаю, взвесив все не спеша, вы согласитесь с ними…
Одиссей снова кивнул. Еще энергичней и старательней, чем прежде.
— …По этой же причине вы не должны рассказывать нам ничего о жизни на Понтее, хотя, может быть, вам и хочется. Но поверьте, получать преждевременные знания так стыдно, что у меня даже нет слов.
— А может, не стыдно услышать о том, чего Одиссей-три просто-напросто не может знать? — осторожно заикнулся не на шутку огорченный Одиссей.
— Что вы, что вы, боже упаси! — замахал руками Николай, — это тоже очень стыдно, ведь по этой информации мы можем о многом догадаться!
— Но неужели никто не должен знать, как я сюда попал?! — прошептал Одиссей, озираясь по сторонам.
Коля только развел руками. Его лицо пылало, и было ясно, что человек находится на пределе моральных сил, что он вот-вот закатит глаза, как учуявший прогресс понтеянин.
— Ладно, я буду молчать, — обреченно выдавил Одиссей, и нужно было видеть, как расцвел Коля, как обрадовался он успешному окончанию трудного разговора.
«Чудно, — думал Одиссей, — всего можно было ожидать, но такой гипертрофированной щепетильности — вообще! Это даже и не чудно. Это — подлинное чудо. А если поискать ему научное объяснение?..»
Вот так всегда и везде — хочется чуда, страсть, как хочется, но едва является нечто похожее, сразу возникает неодолимое желание найти научное объяснение, а лучше — опровержение чуда. И оно непременно находится рано или поздно.
30
Потом у Коли закончилось дежурство. Но и его сменщик координатор Глеб оказался не менее целомудренным. Едва только Одиссей по какому-то поводу заикнулся: «А вот у нас на Понтее…» — как этот Глеб, здоровенный мужик, знавший, наверное, не одну тысячу самых разнообразных анекдотов, зарделся, как дореволюционная учительница, замахал на Одиссея руками и даже, кажется, приготовился заткнуть уши. Или рот.
Вот уж, воистину, век учись, а дураком помрешь. Нипочем не угадать наперед, какие истины и какие ценности будут в наибольшем почете через двести, даже через пятьдесят лет. И тем не менее, с завидной аккуратностью на свет то и дело появляются разнообразные ясновидцы, прорицатели, футурологи, их прогнозы порой бывают весьма популярными, иначе зачем бы платили этим шарлатанам деньги, притом во все времена — неплохие.
Вероятно, причина в том, что мало кому удается совершить прыжок сквозь время и лично убедиться, насколько серьезно может отличаться реальное будущее от всего, что под силу представить самой дикой фантазии. То есть большинство убеждено, что будущее — это настоящее, только лучше или, напротив, хуже.
И было Одиссею просто невмоготу от насильственного безгласия. Он чего угодно ожидал от родного человечества, но только не этого. Он даже к самому страшному был готов. Ну, например, к тому, что всю власть на Земле захватили какие-нибудь ужасные злодеи, которые станут при помощи пыток добывать из него сведения о Понтее, а он им все равно ничего не скажет.
А получилось вон как. И конечно, когда Одиссея, наконец, выпустили из-под контроля сменных координаторов, когда ему позволили самостоятельно прогуляться по учреждению и пообщаться с его обитателями, он предпринял еще несколько попыток поделиться пережитым.
Куда там! От него все просто шарахались. А одна юная рыженькая девушка, чем-то неуловимо похожая на обеих Пенелоп, даже отчитала старика, едва он прошептал ей на ухо: «А вот у нас на…»
— Как вам не стыдно! — воскликнула рыженькая, отшатнувшись, — а еще пожилой человек! Эх, вы! Вас бы надо отправить до конца жизни на перевоспитание в Пояс Астероидов! Ведь я же вам во внучки гожусь! Фу, как мерзко!
