Анатолий Радов - Студия "Боливар"
Мик тут же вскочил на ноги и торопливо, почти бегом, поспешил к нему. Женщины возившиеся с крысой, подняли с земли огромную шкуру, на которой лежали куски тушки и тяжело потащили её к столбу. Наверное, эта шкура была как-то скреплена из нескольких небольших, а может и нет. Может быть, это была шкура того самого огромного экземпляра, которого однажды посчастливилось завалить Алексу.
Инри что-то громко крикнул. Из большинства шалашей стали выходить остальные жители деревни. Я увидел дряхлую, в клетчатом сарафане и непонятного цвета, затёртом платке, старуху, со сморщенным, как прошлогодняя свёкла, лицом. Эта та, что попала сюда с банками, понял я и улыбнулся.
Кроме старухи, появилось ещё трое мужчин возраста где-то между тридцатью и сорока, и полная женщина лет пятидесяти, в больших очках, отчего она была похожа на жирную сову. Странно, как она умудрилась уберечь очки, подумал я. Её что, не тягали туда сюда по лугу местные червяки? Хотя, в-общем-то, и у главного очки в нормальном состоянии.
Из самого дальнего шалаша вышла Алина. Так вот, где она живёт. Я не отрываясь смотрел на неё с минуту. А потом перевёл взгляд на Инри.
Он стоял возле столба, и листал книгу, видимо ища нужное место. Женщины положили шкуру под самым столбом и, чуть отойдя, застыли, как две цапли на болоте. Мик уже подбежал к ним, и встал рядом.
Старуха, что-то говоря одному из пока незнакомых мне мужчин, по-идиотски подскакивала с ноги на ногу. Камлает, что ли? — пришла в мою голову неожиданная мысль, и тут меня полностью осенило. Да они же готовятся к какому-то ритуалу. Во, шоу, блин.
В это время Инри громко заговорил, но в его голосе не было природной силы. Чувствовалось, что он сильно напрягается. Я перевёл взгляд на зеленоглазую девушку.
Алина встала чуть в сторонке от остальных, и равнодушно смотрела себе под ноги. Трое мужчин стояли почти так же. А неугомонная бабка продолжала скакать, и если бы это было не на самом деле, а, например, на экране телевизора, я бы громко и от души рассмеялся.
Я не был верующим, и все эти ритуалы и мессы меня ничуть не интересовали. Но здесь был чужой монастырь. А в него, как известно со своими уставами лезть, здоровью только хуже. Поэтому, не рискнув подойти, я так и остался сидеть у шалаша Мика, и наблюдал издалека.
Чаще других я останавливал взгляд на Алине.
Девушка не была похожа на глубоко верующую и заинтересованную в действе, чего нельзя было сказать про бабку. Та всё больше впадала в религиозный экстаз, перемешанный с явным старческим маразмом, и подпрыгивала с каждой минутой выше. Наконец, она стала при этом поднимать ещё и вверх руки, и мне пришлось слегка прикусить нижнюю губу, чтобы не заржать. Потому что, похоже это бабкино камлань стало на нехреновое движение из верхнего брэйка.
Чтобы как-то отвлечься от бабки, я стал прислушиваться к словам. Сначала они показались мне монотонной белибердой, но прислушавшись, я стал просекать тему.
Инри говорил довольно стандартные вещи для таких событий. Как-то раз меня уговорами затащили на собрание одной секты. Я не боялся попасть под влияние. Поэтому пошёл. Ради одного только интереса, да и нечем мне было заняться в тот момент.
На том собрании сектанты показывали сценку, которая должна была выражать при помощи аллегорий некоторые глубокие религиозные вещи. Но я ни фига не понял, хотя и с аллегорией до этого сталкивался. Кафку читал. Но там всё, в отличии от Кафки, было как-то мутно.
Тоже самое было и здесь.
— Мы просим его о милости животам нашим, и о данном лесом сполохе надежды дальнейшего бытия нашего, выраженного одним духом, исходящим от него единовременно и навеки — кричал Инри, время от времени оглядывая паству.
Я спокойно сидел возле шалаша, и грустно думал о сигарете. Неплохо бы сейчас сигарету.
— Каждому узревшему благоданье его, да снизойдёт, а не узревшему, тьмы время приходящее в очи набросится, дабы посрамить неверие слепотою, и увековечить боль от отрицания его могущества.
Во, завернул, подумал я, и зевнул.
В это время Инри принялся истошно орать, и все моментально попадали на колени. Одна только Алина медленно опустилась.
Ей эта клоунада похрен, понял я. Бедная девушка. Ей же всё это приходится делать, потому что по-другому здесь нельзя. Вот чёрт!
Я вдруг понял, что в следующей мессе придётся учавствовать и мне. И по-другому нихрена не получится.
Я посмотрел на троих незнакомых мужчин, потом на Мика и Михаила. А потом и на Инри.
Если бы он был один, я бы ему просто харю его хипповую сломал и всё. Чтобы просветлённого из себя не строил. Но с ним ещё пятеро здоровых мужиков, сила, с которой тяжело не считаться.
Я задумался, продолжая рассеянно взирать на происходящее. Это что же получается? Возможно уже в следующее время света я должен буду вот так же валиться на колени, как только этот очкарик начнёт истошно орать?
Мне захотелось вернуться назад. Охотиться с Алексом на крыс, и по вечерам, осоловев от сытного ужина, беседовать на отвлечённые темы. И зачем мне проходить всё это? Что узнавать? Не мог что ли мне сразу сказать, что у них тут стандартная секта?
Внутри меня стало расти негодование на Алекса. Я же не какой-то там мальчишка, несмотря на то, что до сих пор ещё мечтаю стать актёром. Я могу понимать и со слов. Мне не обязательно обжечься, чтобы понять, что пламя опасно. По той простой причине, что я уже обжигался. И не один раз. Ах, Алекс, блин, попросту перестраховался? Ну, что же, твоё право. Но, долго я тут не задержусь. В следущее же время света свалю, и это как пить дать.
Инри не унимался. Он, то просто кричал, то переходил на сумасшедший ор, а бабка в припадочных судоргах крутилась у его ног.
— Это уже нижний брейк — усмехнулся я.
Наконец Инри замолк. Все стали подниматься с колен и только бабка осталась лежать. Я уже было подумал что она в процессе погружения в бездну религии испустила дух, но вспомнил, что здесь нельзя умереть просто так.
Алина, опустив голову, почти незаметно теребила своё платье, и я невольно засмотрелся на её профиль. Боже, какой идеальный нос, подумал я. Для меня идеальный, это небольшой и красивой формы, точёный вообщем. Ну, а форма черепа... глупо конечно рассуждать о форме черепа глядя на красивую девушку, но что поделать с тем, что у некоторых из них именно та форма, которая и определяет правильный, точёный носик, большие, глубокие глаза и, идеальной формы, словно вырисованные гениальным и терпеливым художником губы. А чуть форма другая, то и всё остальное портится.
Может быть, так я рассуждал от того, что всё мне казалось либо грубым, либо утончённым. В том числе женская красота и актёрская игра.
Может быть, мне побыть тут дольше? Я ведь актёр, и в конце концов, то что я здесь — это только моя роль.
— Инго — крикнул вдруг Инри, и я невольно вздрогнул.
Он махал мне рукой, требуя подойти. Именно требуя. Я это почувствовал.
Ну, что ж, сказал я себе. Нужно решить сейчас. Либо повернуться и уйти, если они мне дадут уйти. Мало ли что в головах этих фанатиков. Или встать и подойти, став одним из паствы. А значит, и падать на колени под ненормальные крики очкастого гуру, и трепыхать перед ним бабочкой и пресмыкаться трусливым ужом. Но я ведь актёр, и это только роль, как и вся жизнь. Кто знает, может режиссёр и собирал всех их только ради того, чтобы посмотреть, как с этим буду справляться я? И плевать тогда на всё. Я всё равно главный, так пусть кое-кто и побудет немного тем самым калифом.
Я медленно, словно на моих плечах лежал мешок с камнями, поднялся.
— Инго — громко сказал Инри — Подойди к братьям и сёстрам твоим, и обнимись с ними. Ибо вы суть одно.
Ну-ну — подумал я, и не спеша пошёл к своим новообретённым «родственникам».
Вначале мне пришлось обняться с тремя мужиками. Всё это время я поглядывал на Алину, в волнительном предвкушении. Может мне сказать ей что-нибудь на ушко? Но что?
Четвёртой была мерзкая старуха. Она вскочила с земли и раскинув свои сморщенные, похожие на корни дерева руки, потянулась ко мне.
Я обнял её, стараясь как можно сократить время этой процедуры. Но бабка наоборот собиралась его продлить. Потому я, чуть ли не блеванув, закрыл глаза. В горле встал ком. Я с трудом сглотнул его, и радостно почувствовал что корни-руки, которым давно самое место в земле, отпускают меня. Следующей была жирная сова.
Алина подошла ко мне последней. Я услышал плеск морских волн и шелест листвы. Море было в её глазах, а лесом пахли волосы. Я осторожно обнял её, почувствовав, какая она хрупкая.
Она опустила глаза вниз. Это было естественным для неё здесь, и я уже успел это заметить. Ей словно стыдно чего-то, или она боится.
И я совсем забывшись, легко поцеловал её в шею, отчего она дёрнулась назад. Но мои руки её удержали.
— Восславьте же! — истошно завопил Инри — Восславьте мудрость его и силу, выраженную в Боливаре, ибо он и Боливар — суть одно!
