Анна Одина - Магистр
Карлуш держался. Он смотрел в спину органиста и спасался тем, что думал – что с ним делать? Мальчишка явно понимает, каким оружием владеет. Это не Гамельнский крысолов, он не уводит детей к берегу моря – убивает на месте. Поглядывая в зеркальные полосы, разбросанные по стенам залы, Карлуш следил за музыкантом. Хищный профиль, высокий бледный лоб, закрытые глаза, непроницаемое выражение лица. Ни блаженство, ни мука не написаны на нем, как будто он существует отдельно от рук, извлекающих из инструмента эту нечеловеческую музыку. Габриэли почему-то дался Карлушу проще, чем первая композиция, которую он не смог узнать. Надо спросить… Почему…
…Это большая круглая комната с низким потолком, совсем плохо освещенная и полная старых сундуков. Зачем в центре стоит большой кольцеобразный стол с чадящими бурыми свечами. Почему между свечами сидят кривые фигуры в серых балахонах, а их лица закрыты личинами с гигантскими носами, из ноздрей которых торчит трава. Кто этот человек в глухой серебряной маске и черном одеянии, в кожаном дублете, ботфортах и перчатках, сидящий в центре площадки внутри стола на высоком табурете, окруженный адской коллегией инквизиторов. Почему в помещении тихо, воздух не движется, а люди говорят громче обычного. И Карлуш спрашивает:
– С какой целью приехал ты в Рэтлскар и откуда?
Раньше на этом человеке был плащ с капюшоном, закрывающим голову. Но теперь плаща на нем нет, как нет и оружия в перевязи, а каменный жернов, на котором стоит его табурет, дергается, обращая его лицом к инквизитору, задающему вопрос. Карлуш – Верховный инквизитор. Он защищает свой город от этого человека, а тот отвечает:
– Полюбоваться красивейшим и преславнейшим городом и замком во всем Уре. С Берегов. Я приехал с Четвертого Берега.
Карлуш поворачивается к соседнему инквизитору и что-то шепчет. Тот кивает и судорожно скребет по пергаменту пером. Король уточняет:
– Это дальний путь. Акведук доходит до острова Больших песков, дальше – Пребесконечный океан, а Берега лишь за ним. Ни один человек не ступал дотоле на Акведук. Как ты перебрался через него? И зачем?
Табурет делает полный оборот и снова дергается к Верховному инквизитору. Испытуемый поправляет левый рукав, туго скрепленный заклепками из серебристого металла, и отвечает почему-то грустно:
– Все верно. Был акведук, большие пески и всегда остается пребесконечный океан. И нас несло в большой воде… – Он вздыхает и долго молчит, не обращая внимания на растущее напряжение. – Как-то перебрался. Волной прибило меня к Акведуку, а дальше уж верхом.
Карлуш дергается и бьет сухой ладошкой по столу. Он понимает: это не его ладонь, тяжелая и мясистая, на всякий случай он даже смотрит на нее. Может быть, поэтому он говорит дрожащим голосом:
– Сними же маску!
И тут король приходит в себя и снова украдкой смотрит в зеркало. Он встречается взглядом с органистом, и его бьет холодная дрожь.
Музыкант доиграл и сорвал овацию. В ней не участвовали еще два отключившихся слушателя – их тоже вынесли из Лебединой залы.
10. Путь наверх и путь назад
Дверь в Европу открылась для Винсента. Он был признателен Карлушу за многое. За то, что у короля хватило выдержки или осмотрительности не пойти по пути колесования и галер, и за то, что, взвесив на чашах своих эзотерических весов вынесенных из Лебединой залы гостей и Ратленда с его странными «дарами», он решил, что чаша Ратленда тяжелее. Это было, впрочем, и не удивительно: король, как часто случается с персонами такого ранга, был заложником своего кружка, а опасный данаец Винсент, принесший ему сугубо нематериальные подарки – музыку и дальневосточное знание, – неожиданно усилил его позицию и придал ему веса. Однако насколько свежей и увлекательной по сравнению с китайским прошлым казалась молодому музыканту эта борьба за ухо и душу Цезаря, настолько же и… малозначительной.
А пока он получил доступ к закрытой библиотеке Карлуша (даже к обеим библиотекам – в Синтре, еще времен Фердинанда, и в Лиссабоне). Ратленд постепенно расширял масштабы своих выступлений, обучался соизмерять силы и лишь изредка вставлял в концерты, проходившие с неизменными аншлагами, «ту музыку». Он даже стал подумывать, что ее не надо играть публике вовсе. Наверное, его «подростковый бунт», толком не начавшись, начал клониться к концу, а Китай наконец остался позади – во всех смыслах. Европа и без того была расшатана, и не стоило добавлять ей потрясений, хотя бы и малыми концертными дозами. Вскоре прибыли его макаоские музыканты, подтянулись музыканты местные… Винсент собрал оркестр и, базируясь в том же отеле Лоренса, выступал с этим оркестром широко – по всем Пиренеям, «далеко на севере, в Париже», сделал и марш-бросок в Германию и Австрию, где успешно покорил тамошних вагнерианцев. На Остров, где, судя по всему, находилась Агнес, пока не заглядывал. Впереди была Италия.
Теперь Ратленд редко играл сам – только если его приглашали специально. Как и принято в концертах, слушатели видели лица музыкантов, а от дирижера доставалась им лишь спина. Но слухи было не остановить, и газеты разглядели в этой лаконичной спине «дирижера-убийцу» и «демона во фраке». Правда, Винсент рецензий не читал: музыка была для него работой, он лишь служил ее будничным жрецом.
Куда бы ни приезжал молодой музыкант, везде он продолжал свои изыскания. Располагая рекомендациями людей в масках, он получал доступ в частные библиотеки и изучал редкие фолианты, ведя минимум записей и не вызывая подозрений. Музыкант и музыкант. Пусть «гениальный», пусть молодой, пусть нервные барышни обоего пола падают от его музыки в обморок и ходят разные слухи. Ведь то было возбужденное время… Правда же, это мы говорим «пусть», ибо привыкли к сенсациям, а в начале прошлого века сенсаций вроде «Ратленд-оркестра» было не так много. Пропасть лежала между теми, кто повторял рассказы о концертах, и теми, кто попадал под их воздействие. Винсент учился держать музыку под контролем.
А еще он богател. Ничто особенно не менялось в нем, не прибавлялось свидетельств преуспеяния в его одежде или жилье. Как и раньше, выглядел он достойно – простой его гардероб стоил непростых денег – и в Синтре любили говорить, что он скоро выкупит половину города (к нему часто приезжали посетители, которых он щедрою рукою поселял в дальнем крыле «Лоренса»). Однако у него не копилось ни золота, ни драгоценностей (камень цвета цин не в счет), не удосужился он обзавестись ни личным экипажем, ни даже слугами, обходился тем, что предоставлял отель, и только украсил свой красивый, но холодный гостиничный быт кабинетным роялем, который был ему нужен «для работы».
Доходы молодого дирижера были велики. Концерты Ратленд-оркестра продавались очень дорого, и музыканты терпели его тиранство лишь за благосостояние, которого добивались под его руководством. Молодой дирижер относился к деньгам легко и мог позволить себе потихоньку переводить средства на разные цели, перечислить которые за давностью лет трудно. (Сейчас это назвали бы благотворительностью, однако то была благотворительность выборочная, и о ней мы, наверное, расскажем позже.) Но себя наш герой тоже не забывал, и после двух особенно удачных концертов в Лозанне и Берне финансовая сторона жизни по большому счету перестала его беспокоить.
С концерта в Лебединой зале прошло больше года, и в Синтре установился бездеятельный декабрь. Винсент сидел за роялем в своем номере и, разложив на закрытой крышке инструмента какие-то листы и толстый том в кожаном переплете, что-то черкал при свете свечей, горевших в фортепьянных подсвечниках. В его «доме» был кабинет, но, судя по всему, он заработался, и одно занятие плавно переросло в другое. Тут открылась дверь, и в полутемную гостиную вошел представительного вида человек, по зимнему времени года и ночному времени суток одетый в плащ с низко надвинутым капюшоном. Винсент повернул голову к двери, поднялся.
– Прошу вас, – сказал он и указал внутрь.
Посетитель избавился от плаща и тяжело опустился в кресло возле столика. Тишина окутывала его, как бывает, когда человек выжидает перед тем, как сделать что-то, на что решался уже давно.
– Я был бы благодарен, если бы вы что-нибудь сыграли, – наконец выговорил ночной гость. Винсент кивнул, освободил крышку инструмента от бумаг, сел и стал играть что-то соответствующее ночи и настроению посетителя.
– Я вообще-то собирался вас убить, – признался посетитель и, не дождавшись ни перебоя в мелодии, ни реакции, продолжил: – Не тогда, когда вы подумали, не год назад. Сейчас.
Ратленд продолжал играть. Человек поднялся, подошел к музыканту сзади и приставил к основанию его черепа пистолет. Винсент носил довольно высокие воротнички и довольно длинные волосы, но ни то, ни другое не помешало холодному металлу найти дорогу к его голове.
