Борис Штерн - Стражи последнего неба
— Да, — сказал он. — Этот свиток священный. Он содержит имя Божье. И еще — на нем кровь мучеников. Поистине это святой свиток, — повторил он, глядя на огоньки свечей, горевшие в руках молчавших людей. — Что же — Дибук отныне обретет покой?
Раввин неопределенно пожал плечами.
— Кто знает? — тихо произнес он. — Кто может знать, какое наказание будет назначено ему теперь? Может быть, его душа в конце концов окажется в аду, чтобы страданиями очиститься от грехов. Может быть, ей суждены новые воплощения в нашем мире. По крайней мере, для нее наконец открылся путь исправления — благодаря спасению этого свитка Торы. Правда, путь долгий, очень долгий и мучительный.
Наталья Резанова
ПРИМОРСКИЙ ГОРОД НА КИПРЕ
Произведения великого Шекспира содержат множество загадок, нерешенных по сей день. Множество намеков, недоговоренностей, двусмысленностей рассыпаны по текстам «Гамлета» и «Короля Лира», «Макбета» и «Отелло». В этом ряду «Венецианский купец» — одна из самых загадочных. Пьесу о жестоком ростовщике-еврее и его красавице дочери называли и антисемитской, и филосемитской, ее объявляли исключительно фольклорной, написанной на основе народных легенд, — и вполне реалистической, созданной по мотивам подлинных событий. В некоторых странах «Купца» не ставили вообще, в других — ставили, искажая текст и внося дополнения.
Но может быть, в истории Шейлока действительно имеется второе дно? И подлинная интрига лежит далеко от пресловутого фунта мяса несостоятельного должника? Наталья Резанова предлагает свою версию судьбы еврея-ростовщика.
Кириллу Еськову
В течение пятнадцати лет он являлся самым информированным человеком Европы. Находящаяся в его распоряжении информация, подкрепляемая богатыми дарами, позволяла ему одному составлять целую «группу влияния», менять направление внешней политики Османской империи, даже принимать решения по поводу объявления войны и заключения мира. Но совершенно невозможно определить, в чьих интересах действовал этот человек в данный конкретный момент.
Леон Поляков. «Герцог Наксосский»1. Фамагуста, 1569 г.
По набережной приморского города прогуливались двое мужчин. Судя по одежде — венецианцы. Один — офицер, другой — состоятельный купец. Ничего удивительного — уже более столетия Кипр принадлежал Венецианской республике. Венецианцы имели безусловный приоритет в торговле, в городах стояли гарнизоны республики, а здесь, в Фамагусте, находилась резиденция наместника. Традиционно он занимал бывший королевский дворец, с тех пор как его покинула последняя королева Кипра — Катерина Корнаро.
Каждый венецианец слышал об этой доблестной героине, вписавшей славную страницу в историю республики. Вдова последнего короля из династии Лузиньянов преподнесла в дар родной Венеции город Кипр. А поэты пели о той, что отреклась от тяжести венца, чтоб наслаждаться жизнью в прекрасном городе Азоло. Но те, кто поставили жизнь на службу республике, знали и то, что было набрано на этой странице мелким шрифтом.
Впрочем, тех, кто прогуливался в тени дворца, больше интересовала история современная. Да и дворец сейчас пустовал. То есть, конечно, там находились слуги и стражники, но не было самого наместника. Прежний недавно скончался, новый еще не приступил к обязанностям, а посланец Сената, отдававший срочные распоряжения, успел отбыть.
— Жаль, что я этого не видел, — сказал купец, продолжая разговор. — Проклятые турки лишили меня возможности видеть развязку. Стало быть, испанца увезли на материк…
— Да. Признаюсь, он доставил мне немало трудностей. С ним совершенно невозможно было работать. Знаете, синьор Антонио, какое у него было прозвище? «Честный»! То есть твердолобый, упрямый и недалекий, как вся их порода!
Антонио вежливо рассмеялся в ответ. Хотя испанские обычаи все больше распространялись в Италии, в Венеции их по-прежнему презирали.
— Ничего, после того, как над этим «честным Яго» как следует потрудятся, он признается в чем угодно. Что он погубил наместника, оклеветал его жену, покушался на вас, продал туркам родную мать, отрекся от истинной веры. Ну а потом он уже не будет нужен.
— Сенатор приказал, чтоб его выставили в клетке для развлечения народа. Как дикого зверя.
— Отчего же нет, благородный Кассио? Народу нужны развлечения, а наши соотечественники любят их, как нигде в Европе.
Офицер кивнул, потом задумчиво сказал:
— По правде говоря, настоящим диким зверем был покойный генерал. Признаюсь, были мгновения, когда я опасался за свою жизнь.
— Оттого-то Сенат и принял решение сместить его, как только непосредственная угроза вторжения миновала. Кстати, это я, будучи в Стамбуле, послал сообщение, что турки, потерпев поражение у Кипра, не решаются больше высаживаться здесь, но обратили свои взгляды на испанские владения.
— Ну, предположим, поражение им нанес не столько мавр, сколько шторм…
— Да, я слышал. Итак, Сенат решил избавиться от полководца, который совершенно неуправляем и способен на непредсказуемые поступки. Но сейчас не прежние грубые времена, сейчас нельзя поступать… — Антонио замялся.
— Как с Карманьолой?
Купец поморщился. В Венеции в приличном обществе этого имени не принято было произносить. Разумеется, избавляться от собственных кондотьеров, ставших неугодными правительству, было в Светлейшей республике давней традицией, но когда заслуженному полководцу год ломают кости в камере пыток — это чересчур некрасиво. Поэтому Франческо Буссоне, графа Карманьолу, принято было считать как бы никогда не существовавшим, даже изображения его были уничтожены.
— Следовало действовать тоньше, изысканней, в соответствие с современными требованиями, используя его собственные слабости. И это было достигнуто. Мавр сам лишил себя жизни. Его имя не опорочено. Его будут вспоминать с сочувствием и знать, что во всем виноват этот гнусный испанец. Все получилось красиво.
Но у Кассио это одобрительное замечание вызвало скорее недовольство.
— Да, но как оценили мои труды? Я мог бы ждать от Сената, что меня утвердят в качестве постоянного наместника острова, а не временного. Так обещал синьор Лодовико.
— Синьор Лодовико не мог говорить открыто. Слишком много было свидетелей. Увы, мой друг, вас считают слишком молодым для этой должности. Кроме того, дож придерживается мнения, что наместником Кипра должен быть человек, пользующийся известностью.
— В прошлый раз именно под этим предлогом он назначил наместником не меня, а черного наемника!
— Он сделал это под давлением обстоятельств. Кроме того, другой возможной кандидатурой была не ваша. Род Лукезе, согласитесь, древнее. И, кроме того, где теперь тот наемник?
Они замолчали и некоторое время шагали по набережной в безмолвии. Но это было их личное безмолвие. Орали чайки, перекликались торговцы и грузчики в порту, звонили колокола у Святого Николая — вечер плел свою мелодию. Все было прекрасно, если не замечать греческих оборванцев. Но за сто с лишним лет венецианцы научились не обращать внимания на злобные взгляды местных жителей. Впрочем, до венецианцев островом со времен Крестовых походов правили французы — и где теперь те французы?
Антонио остановился, бросил взгляд на дворец.
— Это произошло здесь?
— Нет, — угрюмо отвечал Кассио. — Мавр, как истый дикарь, не любил дворца и не ночевал здесь. Он держал частный дом.
— Его можно понять. Стало быть, дом, как и все личное имущество, отошел к семейству жены… Кстати, эта подробность о грузе на потолочных балках, задавившем несчастную, им не нравится. Лучше написать в отчете, что он ее задушил. Их просьбу следует уважать. Они пошли на большую жертву. Так же, как Корнаро.
— Не настолько. Они предоставили все мне… и вам… а сами выжидали.
— Их тоже можно понять. Двое из семейства Корнаро были убиты озверевшими греками.
— А посланцы республики, продолжившие их дело, были отравлены. И уже не греками.
— Они работали слишком грубо… и слишком спешили. Если б они выждали хотя бы пару лет, королева Катерина, возможно, не подняла бы шум, назвав их имена в качестве убийц сына. Ведь из-за мужа она смолчала.
Вероятно, когда был подписан брачный контракт между королем Жаком Лузиньяном и Катериной Корнаро, последняя, по младости лет, не догадывалась, что означает строка о том, что она становится наследницей независимо от наличия в браке детей. Во всяком случае, когда Андреа и Марко Корнаро отравили короля Жака, она действительно смолчала. Не смолчали греки, поднявшие бунт. Но Светлейшую республику эта ситуация даже устраивала. Мятеж и убийство двух патрициев — лучшего предлога для отправки эскадры на Кипр придумать было невозможно. Но вот когда девятимесячный младенец Жак Посмертный скоропостижно покинул сей мир, Катерина молчать не пожелала. И виновники, названные ею, скончались в течение недели. От желудочных колик, как сообщали врачи (впрочем, то же самое они сообщали и о кончине Жака Лузиньяна). Что ж, от провалившихся агентов принято избавляться. К тому же они патрициями не были…
